Умер отставной генерал, бывший диктатор Чили Аугусто Пиночет. Многие из тех, чьё советское детство пришлось на 1970-е годы, наверное, почувствовали, что ушло в мир иной нечто глубоко фольклорное, вот как если бы на страницах газеты появился некролог на Василия Ивановича, поручика Ржевского или (кто постарше, помнит) на "Русского, Немца и Поляка" из детских анекдотов.
Большинству из нас был как-то мало интересен реальный генерал Пиночет и тем более его далёкая страна Чили. Однако благодаря советской пропаганде чилийский диктатор буквально вошёл в каждый дом и едва ли не расположился в кресле на почётном месте. Ещё лет 20 назад почти в каждой крупной студенческой компании был кто-то по кличке "Пиночет". "Пиночетами" называли котов, собак и хомячков. Не то, чтобы это было массовым явлением, но во всяком случае, не экзотикой.
Трудно сказать, почему советская пропаганда так болезненно восприняла события 11 сентября 1973 г. в Чили. В 1970-е годы у внешней политики СССР было немало как побед, так и обломов, ничуть не менее серьёзных, но вот почему-то именно свержение Альенде вызвало у идеологического сектора ЦК КПСС натуральную истерику. Агитпроп заработал на полную катушку.
Плакаты и карикатуры о "проклятой чилийской хунте" были едва ли не на каждом шагу. "Верёвка, пуля и топор — вот гуманизм фашистских свор!" — этот антипиночетовский плакат висел у входа в наш книжный магазин и со временем начал вызывать у меня лично даже уважение к генералу Пиночету (знать, сильный человек, раз его тут так ругают). "Хунту" изображали в виде обезьяны в мундире и с окровавленным топором в руках.
Потом началась эпопея с Луисом Корваланом. Кто это такой, никто особо не знал. Вроде бы вождь чилийских коммунистов (я в детстве думал ещё, что это он изобрёл лекарство "корвалол"). Его посадили в тюрьму, и он объявил там голодовку, а это, значит, было преступление фашистского режима. Начались кампании в поддержку чилийского народа — в том числе на школьных собраниях, даже октябрятских линейках. Журнал "Костёр" опубликовал целую поэму про то, как советские пионеры устыдили хунту:
…Дворец Пионеров. С Ленинских гор
Московская школьница наша
С хунтой в Сантьяго ведёт разговор —
Коростелёва Наташа…
Там ещё был изображён чилийский генерал, помесь обезьяны с кабаном, в каком-то эсесовском мундире. Ну, и Коростелёва Наташа, которая смело задала ему в лоб вопрос о здоровье Корвалана и получила ответ "Луис Корвалан хорошо себя чувствует". Наверное, этот генерал после от стыда пустил себе пулю в лоб.
Детская советская пресса не упускала случая, чтобы пнуть проклятую хунту. Сергей Михалков в "Мурзилке" написал:
…подумай, что над Чили
Тоже день, но день другой.
В тёмных камерах зловонных,
День, как ночь среди ночей,
Для невинно осуждённых
Обречённых заключённых
В государстве палачей…
Ну и так далее, и тому подобное. Были месячники солидарности с народом Чили. По телевизору читали дурно переведённые стихи Пабло Неруды. Школьники заучивали фразу "Эль пуэбло унидо хамас сера венсидо!" ("единый народ никогда не победят" — так её у нас на русский язык не перевели и не поняли до сих пор). В общем, происходила редкостная свистопляска.
Потом пошли фильмы. Сначала кубинский (кажется) "Певец", будто бы про коммуниста Виктора Хару. Певец бренчал себе под нос какую-то лабуду, по ходу дела помогал коммунистической партии, а за это его заперли на стадионе вместе с кучей интернированных. А потом он там стал "возникать", ругаться на охранников, и его радостно забили прикладами. Из фильма мне лично запомнилась фраза "Джакарта — место, где убили очень много коммунистов".
В "Международной панораме" показали длинный сюжет про Чили, снятый какими-то хитрыми ГДР-овцами, которые умудрились туда проникнуть. Сюжет произвёл на зрителей хорошее впечатление — страна, задавленная фашистской хунтой, выглядела относительно чисто, витрины магазинов были забиты навороченной аудиотехникой (этой мечтой советских школьников). Голос за кадром сообщил нечто вроде "всё это стоит здесь очень дёшево, потому что это КОНТРАБАНДА". Вот, мол, такой преступный режим.
Но и на этом агитпроп не остановился. Появился соместный советско–не-помню-чей фильм "Кентавры", в котором в некоей абстрактной латиноамериканской стране, очень похожей на Чили, происходил военный переворот. Злобные военные зачем-то решили прогнать прогрессивного президента и обстреливали его дворец из танков. Между прочим, это выглядело круто и стильно.
В результате одному из многих южноамериканских генералов-переворотчиков, вполне заурядному Пиночету Угарте была создана невероятная реклама на пространстве "одной шестой земной суши". Из агитпроповских стараний получился законченный миф о том, как нечто "мощное и злое" сметает к чертям оплот расплывшегося в дебильной улыбке, расслабленного, полудохлого, туповатого "добра". Коллективный опыт XX века подсказывал поколению 70-х, что "слабых бьют", а посему это "добро" само виновато в своих проблемах. Добро должно быть с кулаками, это и ежу понятно. А коли кулаков нет, то это и не добро вовсе, а так, недоразумение какое-то.
Пиночет в такой картине мира выглядел, как некое природное наказание: а не фиг расслабляться! И даже получил в нашей толще народной осторожное одобрение: кто смел, тот и съел. Ну, диктатор, конечно, фашист, враг. Зато враг сильный, уважаемый. Герои "Семнадцати мгновений весны" тоже казались уважаемыми, респектабельными врагами, только это всё было давно и, очевидно, неправда. А Пиночет — вот он, живой, фашист с кровавым топором в одной руке и удавкой в другой. Это СЕРЬЁЗНО.
Ну, нельзя не учитывать и "фактор Ваньки", любящего делать "всё наоборот". Помнится, про Венедикта Ерофеева его друзья писали, что он любит отрицательных героев, и для него самый интересный человек века — центральноафриканский император Бокасса, истинный человеколюб. В общем, Пиночет — это было нечто интересное, хоть и "вражеское". А своё, надоевшее, с завываниями "мы добрые, добрые, добрые, мы ужасно миролюбивые, ах, лишь бы не было войны…", да ещё в исполнении прилизанных комсомольских рож, вызывало отвращение. Так что уже году в 1979-м акции Пиночета на Руси были высоки, как ни у кого больше. Это была "живая жизнь", в отличие от нашего "счастливого вечного сна".
А 13 декабря 1981 г. я увидел на газетных страницах фотографии ещё одного стихийного поклонника Пиночета — генерала Войцеха Ярузельского. Впоследствии "западные правозащитники" подавали обоих генералов, так сказать, "в одном флаконе", мол, оба зверски нарушают права человека. Помню, тогда меня такой подход несколько насторожил, но я не дал себе труда задуматься об этом. А зря, многое бы понял лучше…
Потом с генералом Пиночетом, игравшим в советской народной мифологии роль "деятельного, сильного, целеустремлённого и потому очень привлекательного Зла", случилась удивительная метаморфоза. Я лично и не заметил, как она произошла — некогда было. Но вот в разгар перестройки то тут, то там стали появляться материалы о том, что Пиночет — это и есть то самое "Добро с кулаками". Которое выкинуло на помойку "коммунистических прожектёров" и создало в Чили "настоящий эффективный рынок" с помощью "чикагских мальчиков". И вот теперь Чили процветает, а мы залезаем всё дальше в исторический анус. Значит, надо к их опыту присмотреться.
А тут Пиночет возьми да и уйди в отставку. Добровольно. С передачей власти гражданскому правительству, по всем правилам. Почти как Франко в своё время (ясно, что Пиночет подражал Франко). И Ярузельский сделал то же самое — в сущности, передал власть оппозиции. И оказалось, что "зверские диктатуры" нужны для того, чтобы "заложить основы демократии" и "провести радикальные реформы".
С этого момента возник и стал набирать силу миф о том, что по выходу из коммунизма Советский Союз ждёт диктатура наподобие пиночетовской. Это быстро стало котирующейся литературной темой, и разнообразные Александры Кабаковы успели ею поторговать.
Тут же появились и "чикагские мальчики", правда, в нашем варианте — "в розовых штанах и жёлтых ботинках". Появился с десяток предполагаемых кандидатов в российские пиночеты, начиная с Алксниса-Руцкого и кончая Лебедем-Вольским.
А потом из подполья вылезло слово "хунта" — так назвали странную волынку ГКЧП во главе с Янаевым, этим Пиночетом, выведенным в ВПШ. И "хунту" свергли. В результате, "пиночетовщины сразу" не получилось. Зато немного потом, когда по московскому Белому Дому палили танки, думаю, у экранов немало было и тех, кто смотрел в детстве фильм "Кентавры", и кто помнил, что обстреливать всякие там президентские дворцы с парламентами — это круто. В общем, Ельцин (кстати, склонный использовать мифологические конструкты), продемонстрировал публике то ли "целеустремлённое, деятельное, красивое Зло", то ли "Добро с кулаками" — кому уж что больше нравится.
Иными словами, генерал Пиночет, сам того не ведая, сыграл в русской истории конца прошлого века весьма не маленькую роль. И если мы ставим памятники крокодилу Гене и сырку "Дружба", то чилийский генерал заслужил монумента в Москве уж никак не меньше, чем эти персонажи. Конечно, это будет мифический Пиночет, наподобие старухи Шапокляк. Однако это уже часть нашей, подчёркиваю, нашей русской истории... Что бы там ни говорили.
***
Но это ещё не всё. Тут нужно сказать ещё несколько слов по существу вопроса — то есть о реальном явлении, которое представлял собой Пиночет. Потому что это очень интересно.
Мне картина видится следующим образом.
Понятно, что Пиночет во многом подражал генералу Франко, его образу. Мол, тот спас страну от коммунистической угрозы (как мы знаем, вовсе не мифической), примирил стороны и, как ему самому казалось, сохранил некий традиционный, естественный миропорядок, на который покушались радикальные "сицилисты". То есть порядок патриархальной католической Испании. Так сказать, подморозил Кастилию, чтобы она не гнила.
Теперь-то мы видим, что он попросту отодвинул процесс "гниения" на несколько десятилетий и сделал его не таким болезненным (за что ему, конечно, испанцы должны сказать спасибо). Тем не менее, нынешняя Испания — это карнавальная монархия, которой правят пресловутые "сицилисты", хоть и не радикальные.
Судя по всему, Аугусто Пиночет, совершая переворот, собирался претворить в жизнь нечто подобное: учинить "католическую реакцию", восстановить "естественные патриархальные порядки" и так далее. Но…
Увы, Чили была страной "третьего мира". И все франкистские рецепты имели здесь мало шансов на успех. Я думаю, Пиночет моментально столкнулся с тем, что забивать бетонные сваи в болото попросту бессмысленно.
Крах замыслов? Не тут-то было. Поскольку схема повторялась в который уже раз, американцы были к этому готовы. Как раз шла подмена понятий — традиционный консерватизм в США превращали в учение о "естественном свободном рынке" как основе всего на свете. И "чикагские мальчики" обратили внимание на диктатора, лихорадочно "ищущего истоки бытия". "Хунте" попросту сказали, что традиционный естественный порядок — это свободный рынок, понятый в терминах Хайека и Мизеса. И смогли это логически доказать (сектанты вообще прекрасно владеют логикой — она у них совершенно непробиваема).
В результате, Чили превратилась в новый тип левацкой лаборатории. Стерильного коммунизма там не получилось, стали строить стерильный неолиберализм. Естественно, в эксперимент были вбуханы немалые деньги. Получили и определённые положительные результаты, которые можно было предъявить "городу и миру".
Одновременно возник миф о традиционалистской реакции, которая, оказывается, всегда выступает за либертарианские принципы и стихийное "хайекианство". Таким образом, диктатура и радикальные реформы, проводимые в известном духе, были довольно крепко связаны. Ученики Лео Штраусса хорошо усвоили его уроки: если людям нравится Пиночет, — прекрасно, это можно использовать. Нужно попросту поставить его себе на службу. Хотите Пиночета — пожалуйста, нет проблем, а в нагрузку получите "радикальное реформирование" неэффективной экономики. В случае провала и отвечать будет незадачливый генерал, а не "чикагские мальчики".
Это, в свою очередь, усилит критиков "диктатуры" — разных там правозащитников, демократов, социалистов. Они стали популярны? Прекрасно. Получите демократию или социализм, а в нагрузку "радикальное реформирование". В случае с социализмом и вовсе получится схема из известного еврейского анекдота про раввина и козу — устранение "сицилистических" экспериментов воспримут с восторгом, хотя на смену им придёт вполне сравнимое зло "радикальных реформ").
Собственно говоря, история с Пиночетом продемонстрировала нам банальную вещь: учение Лео Штраусса всесильно, потому что оно верно. И ещё то, что человечество теперь будет качаться между "социализмом" и "либертарианством" (третьего не дано), пока его не разорвёт на куски. Или пока равновесие не восстановят какие-нибудь "радикальные исламисты". Которые, естественно, никому из участников драмы памятников ставить не будут. И вот тогда наступит в некотором смысле счастливый традиционализм — замечательные, естественные, эффективные порядки дохристианской цивилизации.
