Чеченская элита берет из русской казны деньги для того, чтобы показать самим русским, как их следует тратить. Не так давно, например, в Нальчике прошли скачки “Кубок Эльбруса”. Говорят, что присутствовавший на них Рамзан Кадыров, уверенный в победе принадлежащего ему скакуна, предлагал пари на сумму, равную годовому бюджету Чечни. Конь пришел вторым.
“Президентское совершеннолетие” Кадырова тоже отмечали с размахом. Сначала виновника торжества долго интервьюировали на фоне отстраивающегося Грозного, так что новые дома выглядели почти как его заслуга. Чуть позже — застолье с веселыми песнями и зажигательными танцами. По кавказскому обычаю танцующих осыпали деньгами. В данном случае в ход шли тысячерублевые и стодолларовые купюры. Чеченцы — полнокровные ребята, привыкли дышать полной грудью и не представляют себе, что можно жить иначе.
Оказывается, можно. По другому каналу — репортаж с Дальнего Востока: “снова пьют здесь, дерутся и плачут под гармоники желтую грусть, проклинают свои неудачи, вспоминают Московскую Русь” (С. Есенин). Почему Московскую? Просто потому, что и в Советской России больше значения придавалось не освоению внутренних пространств, а поддержке братских социалистических государств по всему миру. Нынешним политэлитам тоже гораздо интереснее восстанавливать жизнь в бывшей мятежной республике. Кто-то скажет, что это характерная русская черта — не церемониться со своими: куда, мол, они денутся.
Сложно представить себе, что происходит в душе нестарого еще человека, инвалида последней чеченской войны с его скромной пенсией, когда он видит чеченские танцы с денежным дождем, пролитым из русских облаков, по федеральному каналу.
Впрочем, всякое чувство должно быть осмысленным и верно направленным. Когда-то Александр Солженицын в схожей ситуации предлагал переориентировать средства, выделяемые на поддержание дружественных режимов, на освоение внутренних пространств.
Его программа “внутрьдержавы” сегодня широко обсуждается и вызывает сочувствие у многих. Но едва ли следует положить конец имперской традиции и отдать предпочтение изоляционизму, особенно в условиях разрушенной деревни, то есть в отсутствие воспроизводящих народную культуру институтов. Существует пока не опровергнутое мнение, что русские с некоторых пор вообще не существуют как этнос и вопрос о том, сохранятся ли они в истории, это вопрос их бытия как нации, то есть исторически субъектной общности. Это предполагает империю как единственный способ нашего существования.
При этом нужно помнить, что русская колониальная политика существенно отличается от европейской. В отличие от англичан или французов, мы не относились к покоренным народам как к побежденным; мы не грабили их, а включали в общую систему жизнеобеспечения империи; принимая их как равных, мы становились единой нацией и единым субъектом мировой истории.
Насильственный характер этой экспансии может нам ставить в вину только современный рафинированный европеец, для восточного же менталитета насилие не обязательно означает неправду. Так, у некоторых кавказских народов существовал обычай похищения невесты — жест, который не может быть однозначно описан в уголовно-правовых категориях. В ряде случаев горец похищает девушку не для того, чтобы обесчестить ее, а для того, чтобы сделать неотъемлемой частью своего рода. Нужно знать, какое положение занимает род в системе ценностей горца, чтобы понять, что в действительности означает этот жест — это самое высокое доверие, которое мужчина может оказать женщине: ты будешь одно со мною, твои дети будут наследовать мне и моим отцам.
На Кавказе этот подход нашел понимание, вследствие чего инкорпорация кавказских народов прошла относительно быстро, несмотря на кровные ситуации, связанные с войной. Вот что писал, например, в одном из своих донесений генерал А. Х. Бенкендорф: “Сформирован был лейб-гвардии Кавказско-горский эскадрон и, чтобы более доказать горцам желание государя императора прекратить вражду, назначен в Собственный Его Императорского Величества конвой”.
И это отнюдь не “единичный случай, используемый в пропагандистских целях”. Кроме Кавказско-горского эскадрона существовала Кавказская милиция. Ранее, в войне с Турцией (1828–1829) были сформированы четыре Конно-мусульманские полка, а в 1835 г. при Отдельном Кавказском корпусе образован конно-мусульманский полк шестисотенного состава. Шамиль стал офицером русской армии, и в дальнейшем чеченские полки служили царю и Отечеству не хуже русских.
Все это склоняет к мнению, что вливание средств в экономику Чечни соответствует логике исторического развития русской империи.
Однако, нынешняя национальная политика, впрочем, как и советская, только на первый взгляд напоминает царскую. В действительности она содержит серьезный дисбаланс, снижающий ее эффективность практически до нуля. Наши усилия по “восстановления мирной жизни в Чеченской республике” не дают прямого эффекта: доверие кавказцев приобрести не удается. Психологически это оправдано: если некто приходит ко мне с богатыми подарками и называет меня братом, — при том, что я знаю этого человека как не радеющего о собственной семье и состоящего в ссоре со своим родным братом, — то у меня появляются вполне обоснованные подозрения насчет его искренности. Так получается, что наши же щедрые вливания в экономику недавних врагов при почти полном равнодушии к судьбе “своих”, “родных”, в лучшем случае, вызывают непонимание.
Идеологические основания царской колониальной политики можно обнаружить в церковной истории, в одном из ее эпизодов, где намечается расхождение христианства с иудаизмом и становление его как мировой религии: исцеление дочери эллинки.
На просьбу женщины из “эллинского рассеяния” исцелить ее бесноватую дочь Спаситель ответил: “Не подобает отнимать хлеб у детей и бросать псам”. Женщина настаивала: “Но ведь и псы подбирают крохи, упавшие со стола у детей”. В конечном итоге бесноватая дочь была исцелена (Мк: 7; 25 – 30).
Важный момент: почему Христос, которому все возможно, первоначально отказал эллинке в ее просьбе? Любить дальнего, то есть абстракцию, лишенную острых углов конкретного живого человека, психологически проще, чем любить ближнего. “Индийские йоги, угнетаемые английским империализмом” могут вызвать большее сочувствие, чем собственные немощные родители. Возможно, чтобы предупредить человека о возможной ошибке, грозящей обессмыслить любовь, и включается этот эпизод в Евангелия.
Христианство утверждает себя как мировая религия: “слышащие Слово Божие и творящие его есть Мне и матерь, и братья” (Лк: 8; 19 - 21). Но эти слова Христа не исключают кровного родства. Даже на кресте последней заботой Его была судьба Матери Марии. Он поручает Ее любимому ученику Иоанну (Ин. 19; 25 -27).
Евангелие дает не просто образец абстрактно-положительного поступка. Оно обозначает наиболее сильную позицию из всех возможных. Нам следует оставить дурную привычку отнимать хлеб у детей. Применительно к нынешней политической ситуации это означает необходимость сместить акцент с “реставрации фасадов” на восстановление “несущих конструкций” империи. Начинать решение проблемы кавказского сепаратизма нужно на Дальнем востоке. Только защищая своих, мы можем претендовать на покровительство чужим и при этом рассчитывать на понимание.
Филипп Киркоров, приглашенный на чествование Кадырова, от избытка чувств воскликнул: “Я чувствую себя чеченцем!”
Мне это напомнило один эпизод из античной истории. Некий чужеземец похвастался спартанскому царю:
— Меня все называют другом Спарты.
Он ждал похвалы. Но царь ответил:
— Лучше бы тебя называли другом твоей Родины.
