«Россия — не «Курск», она не утонет!»

— К какой проблеме? «Русский фашизм» — это проблема кремлевского пиара, а не реальной жизни.

Насколько я могу судить, правящая бюрократия, столкнувшись примерно 2 года назад с ростом народного негодования своей людоедской политикой, действуя по принципу «разделяй и властвуй», перешла от разжигания социальной вражды к разжиганию вражды национальной. Напомню, что Конституцией запрещено не только второе, но и первое — и разжигание социальной вражды тоже, — но кого в нашей руководстве это волнует?

В 2003 году общество натравливалось на олигархов, то с 2004 года оно стало, с одной стороны, натравливаться на «гастарбайтеров» и «инородцев», а с другой — на «русских фашистов», которых сначала придумали, а потом превратили в обозначение всех русских как таковых, в обозначение для всех, кто уважает себя и уважает свое достоинство.

Насаждение русофобии стала нормой государственной политики, в том числе в СМИ. Насаждение и пропаганда русофобии стало обоснованием уничтожения политических свобод и лишения граждан России последних политических свобод — замечу, в целом при одобрении Запада, который использует положение с политическими правами и свободами в России исключительно как инструмент ведения торга по конкретным коммерческим или стратегическим вопросам.

Однако власть просчиталась: русский народ, который 15 лет почти безропотно терпел все, что с ним вытворяли, у этой, последней черты возмутился, и власть перепугалась до ужаса, что мы видели во время «Русского марша». И пребывает в этом состоянии и по сей день, и потому многие, хотя и не все, «цепные псы пропаганды» ей временно отозваны.

—. В том виде, в котором он был обещан организаторами, — начиная со сбора людей на станции метро «Комсомольская» и кончая последующим отдельным действием — он не состоялся. Некоторые считают таковым маршем проход от Девичьего поля к метро, но предполагалось совсем иное.

Но! — и в этом упомянутый Вами ЖЖ-юзер прав, а я, писавший по горячим следам, нет: как общественное явление он состоялся. Он состоялся бы, даже если бы в Москве на него вышло 10 человек, как в некоторых городах, — и значимым явлением в общественно-политической жизни его сделала истерическая реакция власти. Когда с нескольких регионов, включая Бурятию, сгоняют ОМОН, ставят водомет и ряды грузовиков, — это напомнило мне 1991 год, агонию горбачевского СССР.

Но на марш пришли. Сопоставив наблюдения участников, в том числе настроенных враждебно, можно сказать: на Девичьем поле, внутри и снаружи ограждения, было примерно 2,5 тысячи человек. Человек 500 журналистов, человек 500 сотрудников соответствующих структур, но де-факто они были участниками, и многие из них пошли не только по профессиональному долгу, но и по личному порыву.

— Да. Кроме того, не менее 2, а скорее всего 2,5 тысячи человек были временно задержаны. До 500 из них могло быть захвачено «под горячую руку» и могли не иметь отношения к Русскому маршу. Но, будучи захвачены, то есть, извините, задержаны милицией, они де-факто стали его участниками.

Итого мы получаем, как ни считайте, минимум 4–5 тысяч участников. Учитывая истерическую пропаганду и запугивание со стороны властей — это очень серьезно.

— Этого не сказал бы, по телевидению было несколько коротких пропагандистских сюжетов, так что, скорее, не прорвали блокаду, а были использованы враждебной пропагандой.

Важно другое — что попытки «размыть» Русский марш очередным «антифашистским» шабашем, выползом бюрократов на Красную площадь и молитвенным стоянием на Старой площади, обращенной чуть ли не к Администрации президента, никем не были замечены.

— Есть такой термин в биологии — «массовый выполз жаб». Знаете, очень похоже.

— Если опять будет объявлен сбор в мышеловке, а отношение к потенциальным участникам будет строиться по принципу «вы русский — значит, обязаны подчиняться нам», — не пойду. Это слишком пахнет провокацией и слишком напоминает то, что было в Азербайджане и других национальных республиках во время Народных фронтов. Да и митинговать с Бабуриным для меня — то же самое, что митинговать вместе с Чубайсом, Березовским или представителями нынешней администрации.

— Конечно. «Кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет — тому оба». Вы, наверное, тоже забыли вторую часть этой поговорки?

— Их профессиональное заболевание порождено их европейской если не цивилизованностью, то, во всяком случае, ориентацией.

Современная западная демократия исходит из того, что большинство способно защищать свои интересы автоматически и не нуждается при этом в поддержке. Эта ситуация, хотя и в специфическом виде, существовала и в Советском Союзе, и правозащитное движение унаследовало этот подход, как родовую травму.

Это не их вина — это их трагедия.

Потому что в России большинство по вполне понятным культурно-историческим и политическим причинам не может защитить себя. В этих условиях забвение интересов большинства и эффективная защита интересов меньшинства объективно разрушает общество и, строго говоря, является антиобщественной деятельностью.

Мы видели это на мириаде примеров. Это и позиция правозащитников по отношению к Чечне, когда они своим молчанием поддержали геноцид ее невайнахского, в первую очередь русского населения, и в деле Иванниковой, которую чуть не посадили, в общем, за то, что ее пытался изнасиловать армянин, и на игнорировании социальных последствий реформ, отнимающих у людей право на жизнь, и на общем подходе, когда преступление русского против представителя иной национальности рассматривается как межнациональный конфликт, а преступление представителя иной национальности против русского — как бытовое преступление.

Классический пример — отношение к задержанным за «неправильный переход улицы» во время Русского марша. Я не слышал ни одного протеста против этого беспрецедентного произвола со стороны правозащитников. Ни одного протеста — хотя в некоторых городах на улицы была выведена даже бронетехника. Либералы протестовали, Альбац протестовала, Сатаров каялся, но правозащитников — не слышал. Может быть, они были — просто я про это не знаю. Но если их не было — это очень дурной признак, это признак того, что правозащитное движение защищает не права граждан России как таковых, а права граждан России, отобранных по национальному и политическому признакам. Это признак того, что правозащитное движение солидарно с режимом, который оно считает полицейским, и тоже считает, что граждане России не смеют отмечать государственный праздник и даже соваться в этот праздник на улицу.

— И каковы перспективы отношений с ним?

—. Либо оно постепенно изживет свою ошибку и начнет защищать всех, а не только некоторых, — и определенные подвижки к этому были, например, во время протестов против монетизации льгот и лишения граждан России права на жилье, — либо большинство, не желая умирать, породит собственное защитное движение, в том числе и правозащитное, которое будет конкурировать со старым и неминуемо вытеснит его просто потому, что будет служить всем.

Я сторонник первого пути, а в жизни реализуется второй, ибо правозащитное движение большинства, еще не сложившись и даже не начав действовать, уже вытеснили из общественного сознания традиционных правозащитников. Об этом свидетельствуют многие уголовные дела, да и отношение общества к введению суда присяжных в Чеченской республике, который — это понятно — легко может стать в лучшем случае инквизицией, а то и органом террора против российских военнослужащих и российского общества в целом.

— Слушайте, а можно дурацкий вопрос? Вот все твердят — «русский, русский». А «русский» — это кто? Вот я наполовину полька, наполовину калмычка, я буду считаться русской?

— Это не дурацкий, это главный вопрос. Ответ на него определяет будущее России.

Есть два принципиально разных ответа: по крови и по культуре. Выбор этих ответов для меня диктуется не нормами морали, а голым прагматизмом.

Среди нас, и в России тоже, и в Москве, есть огромное число людей, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не смогут стать русскими по крови. Я помню, каким сложным в определенных сферах жизни в СССР было положение полукровок, воспринимавших себя русскими в то время, как окружающие считали их евреями.

Вопрос в том, кем будут эти люди? Кем будете Вы?

Будете ли Вы гражданином страны, работающим на нее?

Или страна превратит Вас, в том числе помимо Вашей воле, в изгоя, во врага страны, работающей против нее?

Нормальный подход — чтобы всякий, кто в принципе, теоретически может работать на страну, работал бы на страну. А врагами, пытающимися ее уничтожить, становились только те, кто никем другим по объективным и непреодолимым причинам быть не может.

А это означает, что от принципа крови при определении русскости мы должны решительно и категорично уйти к принципу культуры и сделать этот выбор осознанно и четко для самих себя.

Не потому, что вот эта еврейская девушка симпатична, а с тем грузином мы когда-то славно выпивали.

И не потому, что где-то и когда-то жил вечно живой в нашей памяти подонок Гитлер, который испортил репутацию принципа крови.

А потому, что иметь друга или, если он вам лично неприятен, союзника в целом лучше, чем иметь врага. Из этого правила бывают исключения, но из разряда тех, которые лишь подтверждают правило.

И поэтому я считаю необходимым четко зафиксировать, что русский — это не тот, у кого папа и мама русские, а тот, кто говорит по-русски, думает по-русски, носит в себе русскую культуру — да, иногда и в неприглядных ее проявлениях, — и, главное, тот, кто хочет и, что очень важно, может жить в России по русским бытовым законам, по русским правилам общежития. «Может» — это важно, потому что есть много людей, которые хотят жить по российским нормам общежития, но не могут, не способны делать это. Это не их вина, но их трагедия.

И, разумеется, это не значит, что мы должны или имеем право прощать кому бы то ни было агрессию против русских.

Мы не смеем прощать такую агрессию — наши оппоненты, если им по-христиански подставлять щеку, бьют по ней в лучшем случае бейсбольной битой.

— Конечно. Китайского, чеченского и азербайджанского происхождения, не расставаясь со своей культурой. Другое дело, что это требует большой и тяжелой работы. И русские китайского происхождения появятся позже русских, например, молдавского. И мы не сможем принять сразу и всех желающих, так что этот поток надо ограничивать и не легализовывать нелегальную миграцию, а исторгать ее в той части, в которой наше общество не может ее «переварить».

И не стоит закрывать глаза на то, что сейчас идет обратный процесс дерусификации, отказа от русской культуры как от культуры бюрократии и рабства. Но это политическая проблема, и оздоровление государства повернет этот процесс вспять.

Но есть одно исключение, есть категория лиц, которая не сможет стать русскими никогда, даже если захочет.

— Не надейтесь. Я имею в виду «лиц кремлевской национальности».

— Ну, «кремляди», если хотите, — это более обиходный термин. Но, в конце концов, если есть «лица кавказской национальности», и есть уже «лица славянской национальности», то было бы дискриминацией отказываться признавать существование лиц национальности «кремлевской».

— Так получилось: есть москвичи, которые по своей субкультуре отличаются от остальных жителей России, — это я как москвич говорю, — а есть кремляди, как их сейчас называют, отличающиеся и от москвичей. Это я говорю как человек, который довольно долго и не один раз работал в Кремле. И в Москве большинство нормальных людей, и в Кремле, но судят не по ним, а по руководящему меньшинству.

А та часть правящей бюрократии, которая является врагом русского народа, которая истребляет его своей политикой, частью этого самого русского народа не является и никогда не может им стать. Даже если предки были русскими до седьмого колена — русский народ, как культурная и, более того, политическая общность, как политическая нация исторгает и отторгает их.

Они как баба-яга: могут жить бок о бок сколько угодно времени, но нерусью стали и нерусью останутся.

— Не все, а здоровые силы.

В любимое ныне Смутное время было очень много попыток объединить российское общество против жалкого 3-тысячного отряда, засевшего в Кремле.

Они возглавлялись уважаемыми людьми, они имели деньги, ресурсы и доверие — и все они проваливались, раз за разом.

И лишь последняя попытка, денег почти не имевшая — там вообще заложников брали, чтоб деньги собрать, — и возглавлявшаяся людьми хоть и способными, но не родовитыми, а тогда это было очень важно, — увенчалась успехом.

Отличие было только в одном.

Все провалившиеся попытки пытались собрать вместе всех представителей общества. Попытка Минина и Пожарского впервые отказалась от попыток поставить под общие знамена оппозиции, как тогда говорили, «воров».

И дело сразу же пошло.

И оказалось, что для правого дела, вершащегося правыми руками, надо немного сил, — а грязными руками его нельзя сделать вообще, как бы ни стараться.

Это хороший урок: понятие «здоровых сил общества» не надо расширять до кожно-венерических диспансеров.

Союза с «лицами кремлевской национальности», их представителями и пособниками — или, в терминологии, разумеется, исключительно начала XVII века, «ворами», — быть не может. Это могила, а не союз, и даже не братская.

— А, есть такой устоявшийся бюрократический термин — «коренные малочисленные народы Крайнего Севера». И, когда произносят «коренной народ» на бюрократическом языке, ассоциация однозначна.

В свое время постсоветские чиновники не могли даже выговорить слово «евреи» — величали их «лицами еврейской национальности». Нынешние чиновники точно так же не могут выговорить слово «русские» — правда, говорят не о «русской», а лишь о «коренной» национальности.

Но надо судить по делам, а не словам. А в целом государственная политика объективно, вне желания отдельных лиц направлена на то, чтобы низвести русских, или, в данной терминологии, «коренное население» до положения национального меньшинства в стране, управляемой и принадлежащей на правах собственности «лицам кремлевской национальности», населенной неприхотливыми, покорными и на все согласными людьми из депрессивных регионов Средней Азии и Кавказа.

— Этого не будет.

Россия — не «Курск», она не утонет.

Я глубоко убежден в том, что русский национализм — это не истерика ущемляемого национального меньшинства или большинства, политически и эмоционально ощущающего себя меньшинством. Это всеобъемлющий антибюрократический интернационализм. Когда-то давно интернационализм был только пролетарский, и в этом была его слабость; сегодня интернационализм — русский.

И в этом качестве, как современное политическое воплощение и реализация русской культуры, он непобедим.

Беседовала Анна Иванова