Сокрушительное поражение республиканцев отражает кризис однополюсной модели мироустройства. Слишком уж большой груз взвалила на себя Америка. Прежде она делила его с Советским Союзом, что весьма облегчало существование Штатов.
Собственно говоря, вражда советизма и американизма во многом носила характер спортивного состязания. Слишком уж похожи были обе цивилизации. Один из классиков европейского традиционализма Юлиус Эвола утверждал: «СССР и США — это клещи с двух сторон, сжимающиеся в железной хватке вокруг Европы. Различные по форме, но одинаковые по сути они вдохновлены одной силой, чуждой и враждебной. Стандартизация, конформизм, демократическая уравниловка, мания производства, насильственный brains trust, материализм и наконец американизм лишь расчищают путь конечной фазе — коммунистическому идеалу человека-массы».
Любопытно, что в 1930-е годы в СССР существовал своего рода культ Америки. Никто иной, но сам Сталин искренне восхищался американской деловой хваткой. «Мы, — уверял советский лидер, — уважаем американскую деловитость во всем: в промышленности, в технике, в литературе, в жизни... Среди американцев много здоровых людей в духовном и физическом отношении, здоровых по всему своему подходу к работе, к делу».
Или вот еще: «Американская деловитость — это та неукротимая сила, которая размывает своей деловой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа».
Пресловутая «советская угроза» не столько угрожала, сколько именно помогала американцам. Она списывала все. Даже и вьетнамская катастрофа имела все же некоторое оправдание, ведь Штаты «сдерживали» «ужасный коммунизм». К тому же реальное противостояние с СССР заставляло американцев отслеживать всевозможные вызовы и достойно на них отвечать.
Так, США уделяли огромное внимание своему южному подбрюшью — Латинской Америке. Левые здесь были очень сильны, и Москва всячески пыталась этим воспользоваться. Но нигде, кроме Кубы и Никарагуа, леворадикалам так и не удалось утвердиться.
Хотя возможности были — взять хотя бы пример Чили, где некоторое время правило левое Народное единство. Тем не менее, Америка самым что ни на есть решительным образом, «зачищала» всевозможные левые альтернативы. При этом она указывала народам Латинской Америки на «руку Москвы» и «советскую угрозу». И это действовало — коммунизма боялись, а советский опыт строительства социализма не располагал к гуманистическим иллюзиям.
А что произошло после падения СССР? Латиноамериканские левые быстренько подчистили свой имидж и на волне национального популизма стали захватывать одну страну за другой. Бразилия, Венесуэла, Боливия, теперь вот снова — Никарагуа. И все это — без коммунистических крайностей, которые были, во многом, обусловлены, догматизмом и категоричностью революционного марксизма. Коммунистической угрозы новые левые уже, конечно, не несут, но в геополитическом плане могут составить угрозу вполне реальную. Очень скоро США получат на юге сильнейшую империю, настроенную к ним очень враждебно. И это при том, что в самой Америке проживают 35 миллионов испаноязычных «латиносов», которые идеально подходят на роль «пятой колонны».
Самой главной проблемой Америки является даже не то, что она увязла в Ираке, а то, что она умудрилась прохлопать угрозу континентальной Боливарианской революции. Она практически упустила из виду южное направление, сконцентрировав свое внимание на востоке. И, похоже, что это некий национальный комплекс. Возникнув, как заокеанская колония Великобритании, Штаты испытывают какое-то болезненное стремление перемахнуть через океан, но уже в качестве имперской метрополии.
Как же Америка сможет выбраться из кризиса? Может быть, ей следовало бы вернуться к прежней модели двуполярного мира? Но вряд ли это выход. Биполярная модель, с ее геополитическим дуализмом, запрограммирована на устранение одного из полюсов. А многополярный мир, приход которого сегодня многие ожидают с надеждой, грозит хаосом и вполне себе «горячими войнами», чему неплохо учит пример первой и второй мировых войн.
Так, может быть, лучше выбрать золотую середину, остановившись на модели трехполярного мира? Троичность преодолевает антагонизм двух противоположностей, как бы снимает его, переводит в менее конфликтный формат. Перед нами очень даже равновесная система, предполагающая сохранение баланса сил. Если один элемент системы вознамерится уничтожить другой, то этого не позволит третий элемент.
Тройка лидеров могла бы иметь такую конфигурацию.
Америка, ушедшая в континентальную изоляцию и контролирующая Новый Свет.
Россия, также выбравшая путь широкого изоляционизма — в рамках пространства бывшего СССР (сердцевинный Хартлэнд).
Двумя участникам сверхдержавной гонки XX века было бы не лишним «отдохнуть», сосредоточившись на некотором ограниченном, хотя и достаточно большом пространстве.
А вот Европа, предполагаемый третий лидер, способна выступить и как экспансионистская сила, призванная установить свой контроль над пресловутым Римландом — огромной береговой зоной, опоясывающей Евразию. Конечно, для этого ей необходимо пойти на самую решительную интеграцию с исламскими странами — прежде всего, Турцией. Кстати, некоторые геополитики-нонконформисты Европы как раз и склоняются к подобной модели. Так, Мартин Шварц пишет о перспективах «замены старой оси Вашингтон-Анкара-Тель-Авив, которая долгое время препятствовала евразийской интеграции, осью Париж-Берлин-Анкара-Тегеран».
В этом качестве Европа выполнила бы миссию геополитической силы, сдерживающей экспансию Китая. Последний грозит, в будущем, стать серьезным претендентом на роль единственного полюса. И какова будет его гегемония — это очень сложный и пугающий вопрос. Все ругательски ругают Америку, но ее диктат отнюдь не так уж страшен, как его малюют. Ему могут довольно успешно противостоять и сравнительно небольшие страны (Белоруссия, Венесуэла и т. д.). А вот китайская гегемония может быть крайне изощренной, предельно ограничивающей все возможности противодействия. Дело в том, что эта цивилизация очень хорошо умеет поглощать, что даже опаснее подавления. Вспомним, что китайцы сумели великолепно переварить западный и космополитический марксизм, сделав из него грозное оружие национального самоутверждения (чего так и не сумела сделать Россия).
Итак, у США есть только один выход — изоляционизм. Если они откажутся от него, то будут сметены волной Боливарианской революции, которая, в отличие от «международного терроризма» (этого пугала спецслужб), представляет собой вполне реальную угрозу.
Однако, демократы никогда не поведут Америку по пути спасительного изоляционизма. Это смогут сделать только республиканцы. Собственно говоря, на первых порах Буш позиционировал себя именно как умеренный изоляционист. Он обещал американцам максимально сосредоточиться на решении внутренних проблем США и на укреплении связей внутри Нового Света. И в самом деле, до 11 сентября 2001 года администрация Буша стремилась ограничивать присутствие Америки в разных регионах. США отказались принять участие в конфликте в Македонии, а Рамсфельд предложил НАТО уменьшить свой балканский контингент на одну треть. Была также сокращена численность американских войск в Боснии.
Буш снизил роль США в посреднических операциях на Ближнем Востоке и Северной Ирландии. Колин Пауэлл исключил из списков Госдепа треть специальных агентов, которые по заданию Клинтона работали в проблемных точках по всему земному шару. Первую свою зарубежную поездку Буш совершил именно в Мексику для встречи с тамошним президентом. Он демонстрировал готовность ограничить сферу влияния США одним лишь американским континентом.
Но вот грянуло 11 сентября 2001 года, и США были втянуты в совершенно ненужные ей международные авантюры. Не исключено, что этот «теракт» был делом рук транснациональных структур, которые желали свернуть Америку с пути изоляционизма. Но как бы то ни было, а роковой поворот произошел. Теперь надо поворачивать обратно. Буш и его команда могут войти в историю лишь в двух амплуа — или могильщиков Америки, или ее национальных героев.
