В последнее время многие говорили о том, что сама возможность политической журналистики и политической аналитики в современной России выглядит проблематичной — поскольку сводится на нет предмет политического мышления. «Власть», а точнее, занявшая ее место бюрократия, стремится, и зачастую успешно, к переводу всех политических проблем в управленческие. «Оппозиция», то есть среда, претендующая на участие в «политическом процессе», но не интегрированная в бюрократическую вертикаль, склонна к переводу политических проблем — в карнавальные. Таким образом, на долю информационного и интеллектуального «наблюдателя» остается разъяснительная работа, техническая экспертиза, «инфотеймент», фельетонная самоирония, что угодно еще — но только не политизированная работа мысли. Эти возражения нам не раз высказывали на этапе открытия нового АПН. Однако, на наш взгляд, говорить об «отмирании» и даже «замораживании» политики в России не приходится. И информационная среда, сложившаяся в ходе первых месяцев нашей работы, только подтвердила это.
Приходится признать, что успешно проведенная стерилизация публично-политического и информационного пространства ни на йоту не укрепила «вертикаль власти», а, напротив, сделала более очевидной ее уязвимость. Убийство президента Чечни, «избиение» пророссийской силовой элиты Ингушетии, кампания по изгнанию России из Закавказья, выходящие из-под контроля региональные выборы, нежданно объявившийся в Москве и перекинувшийся в регионы «банковский кризис», наконец, новая волна терактов, все менее прозрачных по структуре свой мотивации, — если рассматривать все эти и им подобные вызовы в рамках целостного метасценария, они невольно наводят на мысль, что российская власть, декларировавшая «стабильность» и персонифицированная безальтернативным лидером, перестает владеть ситуацией на жизненно важных для себя направлениях.
Как выясняется, контроль над информационным полем дает лишь иллюзию контроля над обществом и в этом смысле служит не столько инструментом «обмана» масс, сколько инструментом самообмана правящей элиты.
Подчеркнем: тревожит не сам факт нарастания вызовов или кризисных тенденций, а характер реагирования на них со стороны властной системы и общества в целом. Все больше усугубляется разрыв между легальным дисплеем «общественных проблем» и самой общественной реальностью. Банковские кризисы в Москве или диверсионные группы на Северном Кавказе, приходящие «из ниоткуда» и уходящие «в никуда», опасны (пока) не сами по себе, а как индикаторы кризисной реальности, находящейся в «слепой зоне» системы.
Таким образом, сегодняшние вызовы, во-первых, когнитивно непрозрачны, во-вторых, не допускают технического (например, сугубо кадрового или организационного или финансового) ответа, в-третьих, затрагивают напрямую легитимность и состоятельность верховной власти. То есть, говоря одним словом, — носят политический характер. И это значит, что, для того, чтобы сохраниться, власть обречена не просто продолжать, но наращивать — борьбу за власть. Уже на новом качественном этапе.
На этапе перехода от — уже состоявшегося — политического режима к еще не состоявшемуся государству. Понятно, что решение этой неотложной задачи (неотложной — хотя бы в свете пресловутой «проблемы-2008») требует не только наращивания личных и клановых позиций, но фронтальной реконструкции всей системы институтов. В том числе — тех институтов, которые составляют интеллектуально-идеологическую аппаратуру власти и интеллектуально-идеологическую ифраструктуру общества. Инициаторы рейтинга «ста социогуманитарных мыслителей», конечно же, правы, говоря о том, что оформление национального «интеллектуального класса» — один из первейших вопросов государственного строительства. И сама публикация рейтинга, быстро приобретшая налет скандальности, должна послужить, на наш взгляд, не предметом богемного рессантимента, а поводом к дискуссии о давно наболевшем: о кризисе экспертизы. Представляя рамочные соображения редакции по этой теме, мы надеемся, что уже в ближайшее время они будут развиты и оспорены на страницах АПН, при участии всех заинтересованных авторов.
«Старая экспертиза» и пропагандистская модель
Тема «кризиса экспертизы» представляет собой часть более общей проблемы назревшей «ротации кадров» или даже ожидаемой «кадровой революции» во время второго путинского срока. Модернизацию российского общества трудно осуществить без восстановления механизмов «социального лифта» — продвижения «снизу вверх» новых энергичных кадров, а «сверху вниз» понятных для общества «правил игры». При формировании устойчивых институтов власти необходимо выработать принципы, благодаря которым общество может быть превращено в полноценный ротационный механизм. Несомненно, что среди набора институциональных лестниц, ведущих «наверх», должна быть — и «интеллектуальная» карьера.
Государственное управление уже невозможно представить без анализа информации и политических разработок. Это прямо требует наличия интеллектуального «ядра» власти или группы «экспертов», способных к осмыслению и преобразованию ситуации. По словам Юргена Хабермаса, «список проблем, которые обрушиваются на каждого читателя газет, можно трансформировать в политическую повестку дня только при наличии адресата, который считает себя способным — и которого другие считают способным — на целевое преобразование общества».
Формирование «экспертного сообщества» является по существу вопросом организации правящего слоя и установления связей в рамках сообщающейся системы «власть» и «общественность». Принципы построения «экспертизы» и схема ее взаимоотношений с властью обычно служат типовой моделью политической коммуникации в обществе. Так что же сегодня представляет собой «экспертное сообщество»? Почему необходимы изменения в «старой экспертизе» и по каким параметрам наша «экспертиза» должна измениться?
Само формирование довольно двусмысленного понятия «экспертная панель» относится к рубежу 1999-2000 годов, к периоду создания медиа-машины по производству «стабильности». Система управления целеполаганием «элит» и формирования общественного мнения «масс» была реализована в режиме трансляции «повестки дня». Путем задания «рамок», т.е. того «разрешенного» набора вопросов, который по принципу «красных флажков» размечает все пространство идей. На следующем этапе это мнение выделенного «экспертного сообщества» трансформировалось через одобрение Президента (как гаранта доверия в рамках сложившейся политической системы) в инстанцию «реального» для всего общества.
Для этой цели политтехнологами была предложена схема формирования экспертной «панели», состоящая из трех основных элементов: 1) утвержденный список «экспертов», чье мнение «разрешено» к тиражированию в СМИ; 2) управляемая площадка дискуссий по типу «Гражданских дебатов» или «Открытого форума»; 3) система формирования и представления экспертных мнений в известном консорцуме сетевых и электронных СМИ.
За прошедшие четыре года такая система исчерпала свои возможности. Это проявляется в снижении качества экспертизы, а также в потере интереса в обществе и СМИ к заседаниям всяческих Форумов и Дебатов. Объективно отмечается резкое снижение посещаемости перекрестноопыляемых «сайтов влияния», так и не ставших центрами самоорганизации экспертизы. Сами примелькавшиеся «эксперты» стали штатными комментаторами в печатных СМИ и на телеэкране. По негативному заряду их восприятия общественным мнением они могут быть сравнимы только с юмористами «Аншлага».
Вернувшись на несколько месяцев назад, можно вспомнить, что очевидным крахом «объяснительной политологии» стало назначение премьер-министром Фрадкова. Для всех политологов внесение кандидатуры Фрадкова стало неожиданностью — его имя не значилось в списках и прогнозах экспертов и СМИ. Однако «феномен Фрадкова» обозначил наличие более серьезной проблемы, чем низкое качество экспертизы или ставшая наглядной для масс необходимость ее замены. Стал очевидным непреодолимый разрыв между тем, что обсуждает «экспертное сообщество» и тем, что обсуждается в высших эшелонах власти. И высокопоставленные думцы из «партии власти», и «утвержденные свыше» эксперты не являются больше лицами, принимающими или помогающими принимать стратегические решения, они оказались попросту нерелевантными власти, поскольку говорят с ней на разных языках и находятся в разных плоскостях.
Не менее глубокий разрыв отделяет «доверенных экспертов» и от общества, в котором за последние годы набрали силу неоконсервативные тенденции. Между тем, медиа-экспертиза по-прежнему основывается на отвергнутой обществом квазилиберальной парадигме, что сказывается как в стиле мышления, так и в формах организации «экспертной жизни». Апофеозом квазилиберального «экспертного проекта» стала гигантомания Гражданского форума, по своему составу такого же бессмысленного, а по расходованию средств такого же беспощадного, как и русский бунт.
Имитационный подход к публичной экспертизе способствовал снижению ее качества, зато позволял концентрировать госзаказы в руках доверенных операторов с последующей выдачей субподрядов «социально близким». Что привело к резкому сужению круга экспертов, выглядящего местечковым даже в масштабах Садового кольца, не говоря о полном отсечении региональной экспертизы. Эта модель организации экспертной среды хорошо прослеживается по технологии проведения протокольных дебатов и круглых столов. Выделяется внутренний круг избранных экспертов, и внешний круг наблюдающих (допущеные «перья» и публика второго сорта). Информация, способная повлиять на поведение, вначале доводится до «назначенных» лидеров общественного мнения, а через них передается представителям СМИ. Затем уже по информационным каналам транслируется широким народным массам. Такая схема «двухступенчатого потока коммуникации» не учитывает, что самые эффективные каналы массовой коммуникации проходят через первичные группы — в том числе, через первичные группы внутри самого экспертного сообщества.
В результате на данный момент вместо профессионального сообщества экспертов существует тесный круг политических комментаторов широкого профиля. Даже политическим журналистам, а тем более простым наблюдателям, не понятно — в каком качестве «мудрецы» дают те или иные «экспертные оценки». Единственная ориентировка для СМИ — это этикетки с однотипными названиями возглавляемых институтов, зачастую фиктивных или состоящих из двух-трех человек.
Таким образом, первой и основной задачей формирующегося «интеллектуального класса» является превращение «экспертного сообщества» в полноценное профессиональное сообщество, каковым оно пока не является.
Продолжение следует
