Будущий год для всего Северного Кавказа по праву можно назвать годом Дагестана. На территории самого южного субъекта Российской Федерации состоятся первые в его истории прямые всеобщие выборы президента республики. Дагестан до сих пор оставался единственной республикой Северного Кавказа, где региональный руководитель не избирался всенародным голосованием. До 1993 года в Дагестане доживала свой век советская модель власти, пирамиду которой венчал республиканский Верховный Совет.
После ликвидации «советской вертикали» Дагестан пошел по пути консоциальной демократии, основанной на принципе этнического представительства в органах власти и управления. C момента институционализации новой системы (республиканская Конституция 1994 года) верховная власть в Дагестане стала принадлежать не Верховному, а Государственному Совету республики. Этот коллегиальный орган состоит из 14 человек, представляющих основные этнические общности Дагестана и избираемых членами Конституционного Собрания Дагестана. ( Всего — 242 чел, из которых 121- члены республиканского парламента — Народного Собрания).
Однако в 2003 г., наряду с «демократизацией» Чечни, российское руководство решило предпринять еще одну региональную реформу — конституционное изменение порядка формирования дагестанской региональной власти. Такое решение было принято, несмотря на то, что в 1990- е гг. избиратели Дагестана трижды (в 1992, 1993 и 1999 годах) в ходе республиканских плебисцитов высказались против введения поста президента республики. Памятуя о том, как прошли аналогичные выборы в Карачаево-Черкесии в 1999 году и к каким результатам привело сегодня внедрение избирательной процедуры сверху в Чечне, анализ перспектив предстоящей трансформации власти в Дагестане представляется чрезвычайно актуальным.
Опыт постсоветского нациестроительства на Северном Кавказе отчетливо показал, что всеобщие выборы глав республик проходят в условиях электорального апартеида. Исключение составляют те «национальные образования», в которых обеспечено либо абсолютное доминирование одной этнической общности (Чечня, Ингушетия), либо жесткая управляемость политическим процессом (Кабардино-Балкария эпохи Валерия Кокова). В Карачаево-Черкесии и Дагестане любое волеизъявление оборачивается расколом электората не по идейно-политическим, а по этническим принципам. Например, черкесы голосуют за кандидата Станислава Дерева, а карачаевцы за Владимира Семенова.
В течение 1999-2000 гг. региональная и федеральная власть была вынуждена работать в условиях перманентной пикетной и митинговой войны. В хрупкой надежде, что можно заключить некое межэтническое соглашение, которое далеко не факт, что станет «вечным миром». В Дагестане итоги трех упомянутых выше плебисцитов продемонстрировали, что до 90% лезгин и большая часть даргинцев выступают против введения поста президента республики. Однако большинство аварцев поддерживают конституционные изменения. Чем чреват подобный электоральный раскол? Он чреват «частичной нелегитимностью» республиканской власти по этническому принципу и «окукливанием» различных этнических групп.
Подобная ситуация в особенности недопустима в Дагестане — самом полиэтничном регионе России, который в отличие от Карачаево-Черкесии имеет не только более пестрый этнический состав, но и более высокий конфликтный потенциал. Самая южная республика в составе России — это не только самая южная точка страны, хотя именно здесь располагается знаменитая гора Базардюзю. Дагестан — это наиболее «исламизированный» субъект нашей страны (в процентном отношении ко всему населению республики). Дагестан к тому же — беднейший регион России. Республика отличается низким жизненным уровнем населения и вот уже несколько лет подряд входит в группу субъектов Федерации с наименьшими среднедушевыми доходами граждан. По состоянию на начало 2003 г. республика входит в число 29 высокодотационных субъектов РФ. Средняя зарплата (2223 рубля) — самая низкая в стране.
Так уж сложилось, что на фоне Чечни и осетино-ингушского вооруженного конфликта Дагестан оставался на периферии медийного пространства. Между тем на его территории получили свое логическое продолжение и чеченский конфликт в виде «Малой Ичкерии». Вспомним, хотя бы конфликт между ауховскими чеченцами (акинцами) и аварцами вкупе с лакцами из-за земель Новолакского (Ауховского района). В Дагестане получил прописку салафизим, более известный в наших СМИ как «ваххабизм». Достаточно сказать, что в 1998-1999 гг. здесь существовала т.н. Кадарская зона (села Кадар, Карамахи и Чабанмахи). По сути, второе самопровозглашенное и непризнанное государство на российском Кавказе, объявившее о себе как об «особой исламской территории», неподконтрольной властям России и Дагестана. В «Кадарской зоне» имелись все признаки самопровозглашенной государственности, как то — ликвидация официальной власти и выдворение силовых структур.
При этом основой «ваххабитов» Кадарской зоны стала маргинализированная молодежь, не имеющая работы в трудоизбыточном регионе. Помимо распространения салафитских взглядов Дагестан 1990-х гг. стал ареной межэтнических споров и конфликтов. Аварцы и лакцы против кумыков, аварцы против ногайцев. Произошло также и массовое сокращение русского населения в республике. В 1989 г. 75% всего русского населения в Дагестане проживало в г.Махачкале, Кизлярском и Тарумовском р-нах. В 2002 г. из 89 пунктов Кизлярского р-на русские не проживали в 22-ух, из 24 пунктов Тарумовского р-на русские не проживали в 5-ти, в 12-ти их численность незначительна. По предварительным данным Всероссийской переписи населения 2002 года количество русских составило ок. 111 тыс. чел. (5 % населения Дагестана).
Между тем, говорить о какой-то особой русофобии лидеров Дагестана не приходится. Здесь ведущую роль играет объективный фактор — снижение уровня этнополитической стабильности. Достаточно сказать, что русские (несмотря на современные этнодемографические тенденции) получили свое представительство в Госсовете республике, а политэлита Дагестана не раз артикулировала положение и принимала программы, касающиеся необходимости сохранения русского этноса в самом южном субъекте РФ. Более того, дагестанская элита не раз доказала лояльность российскому федеральному центру.
В 1994 году с вводом российских воинских частей и подразделений внутренних войск на территорию Чечни председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов занял пророссийскую позицию (не в пример президенту Ингушетии экс-генералу советской армии Руслану Аушеву). В 1999 году и элита, и население Дагестана оказала поддержку России в ее борьбе с экспортом ичкерийской революции. Иной раз лидеры республики брали на себя бремя забот федеральной власти, разрешая совместно с Грузией и Азербайджаном проблемы «разделенных народов» (аварцы, лезгины). Коэффициент успешности при этом был выше, чем в случае с разделенным осетинским этносом.
Да, конечно, дагестанская элита весьма поспособствовала укоренению партикуляризма. Но в известном смысле такова была цена преданности федеральному центру. Главной чертой дагестанского партикуляризма было достижение к середине 1990-х годов консенсуса между этническими элитами (через мехенизм коллегиального управления). При этом бессменный председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов вовсе не был кавказским шаймиевым или рахимовым. Его власть была не властью автократора, а скорее медиатора, посредника между интересами разных групп и кланов. По меркам постсоветского Кавказа это, без преувеличения, вершина демократического искусства. Наличие коллективного вождя Дагестана в виде Госсовета создавало в массовом сознании впечатление учета и защиты прав отдельных этносов.
Деятельность Госсовета также формировала такие черты региональной власти как надэтничность и интерэтничность. Это можно было рассматривать как предпосылки формирования гражданского сознания у дагестанцев. В республике укоренилось представление о коллегиальной форме правления (даже урезанной «несменяемостью» Магомедова) как о барьере для монополизации власти и собственности одной этнической общностью. Отказ от этнической коллегиальности воспринимается этническими элитами и населением Дагестана как путь к переделу собственности, власти, административных рент. А значит, это путь к хаосу и беспределу, по сравнению с которым нынешние беспорядки - мелкое хулиганство.
Введение поста наместника (или спецпредставителя) в Дагестане в отличие от Чечни — не самый лучший способ политической трансформации, учитывая полиэтничность региона. Если бы такой шаг и был предусмотрен, то его следовало бы обязательно дополнить Госсоветом, построенным на основе принципа этнического представительства. Но прямые выборы в Дагестане сегодня — это путь к нарушению сложившегося этнического паритета. Путь к разрушению пакта между представителями этнических элит, который защищался в рамках Госсовета. Неприятие поста президента избирателями республики, а также раскол дагестанского электората по этническому принципу сделает нового президента недостаточно легитимным. Это создаст препятствия в диалоге с представителями различных этногрупп. Даже если допустить победу в 2005 году Магомедова (ставшего неким символом пусть относительной, но стабильности), то возраст этого кандидата № 1 (напомним, что ему уже 74 года) внушает опасения относительно долговечности новой конструкции.
Но ради чего Кремль инициировал подобную реформу? Ради благородной цели правовой унификации. Объяснение подобного рода выглядит, по крайней мере, странно. В соседней Чечне Кремль целенаправленно насаждает правовой партикуляризм. То есть такая политика проводится в республике с наиболее мощным сепаратистским и, чего греха таить, антироссийским потенциалом. В Дагестане же, не поддавшемся на сепаратистские и радикал-исламистские посулы, и не раз доказавшем свою приверженность Российской Федерации (чего стоят одни события 1999 года!), правовые особенности тамошней политической системы становятся кремлевским «технологам» костью в горле.
Возможно, что Госсовет — не средоточие демократических добродетелей. Но именно коллегиальная форма управления в Дагестане позволила избежать полномасштабных этнических конфликтов. Не допустить дробления этой республики по этнонациональным «квартирам». Сомнительно, что на сегодняшнем этапе прямые президентские выборы принесут политическую стабильность в Дагестан. Да, исчезнет видимость коллегиальности. Но не станет ли это причиной разрушения хрупкого этнического паритета?
