Картина четвертая: Дом и дорога
Дом и дорога — понятия простые. Казалось бы: попил чаю, собрался, выскочил и вперёд — всё впереди. Пусть даже провожают: помашут рукой или платочком, покричат вслед, а то выпьют ещё казачью стремянную. А возвращение домой, хотя бы и каждодневное — отдельная история.
Вот это возвращение домой и переворачивает судьбу пройденного уже за день, год, жизнь — пути. Путь-дорога, как ни крива, не может быть без возвращения к исходному месту — сараю, дому, дворцу. Но вся Россия, как известно, караван-сарай, отсюда и дом с дорогой ужасно сливаются в ней — так, что не отличишь. Сцепились они: в общежитии можно жить годами и десятилетиями, хибара станет последним домом, а качаться в седле, на «фуре», бронетранспортере или в «Мерседесе» можно бесконечно.
Российская любовь к дороге, как в любой другой стране, не представима без образа маячащего вдали домашнего уюта. Однако уют наш до безобразия однообразен и напоминает непроходимый проселок. Устоявшийся и этнографически привлекательный быт дальнобойщиков, убогие кафе на больших дорогах с щемящими душу официантками и пластиковыми столами, халявные автостопщики с непритязательными рюкзачками, машущие крыльями огромные полотенца с голыми женщинами — на обочинах, горячая картошечка со свежим укропчиком да яблочки на забытой Богом железнодорожной платформе, вереница понурых пассажиров, продвигающихся к застывшему в бетонной пустыне авиалайнеру, разговорчивый водила, поймавший, наконец, седока. Дорожно-домашние ситуации (а иных не бывает) предлагают нам не road-movie, и даже не проверку на дорогах (документов, кошельков и бумажников, чести и совести, решительности и любви), но жизнь на переходе, на сломе и вывихе.
Выезжая утром на работу, выходя в выходной в парк, отплывая в прогулочный круиз, вылетая на важные переговоры, проползая в темноте к ночнику, вылезая к костру из палатки, вываливаясь из корзины воздушного шара на головы собравшихся зевак, думаем ли мы о собственном жизненном пути — как он есть? Кочевье жизни, великое кочевье свойственно России органически. Органика эта, конечно, сродни американскому фронтиру и затерянному в степях и пустынях Центральной Азии всаднику. Здесь есть место сантиментам, слезам и прощениям, последним поединкам и спасительному глотку обжигающего чая (чифиря, спирта). Проблема в том, что фронтир — всегда окраина, отдельное место, территория, куда можно попасть и откуда можно выбраться. Путь-дорога в России засасывает, втягивает так, что возвращение превращается иногда в тягостное отрицание и отторжение дома. Разгромить и разрушить собственный дом — дело похуже суицида, но этим часто пахнет у нас. Любовь к родному пепелищу и отеческим гробам — максимум возможного, любить процветающее имение, обширную усадьбу и добротную избу — нонсенс и тот же, прости Господи, беспредел.
Запечатленные на кадрах кинохроники 1920-1930-х годов взлетающие в воздух церкви и соборы (было такое неоднократно и позднее) вселяют в нас не только ужас и печаль. Разлетающиеся обломки, клубы пыли и пламени, рушащиеся стропила обнажают пустоту и ничто Бездомья и Бездомности. На Руси дорога — последний дом, в дороге найдется и сват, и брат, и жена, да и голодным не останешься. Получается, что уход и приход домой — каждый день, из года в год, возвращение из командировки, отъезд на отдых или в эмиграцию — это возвращение в новую дорогу, во всё время обновляющийся путь. Неслыханный и невиданный уют пышащего медного самовара, расшитых рушничков на лавочках, чистых половичков в сенях и крыжовникового варенья означают неизменно одно: пространства России готовы сжаться до приветливого дома и принять любого, но затем уж они развернутся — раскроются лентами грунтовых дорог и взлетно-посадочных полос, заплеванными залами ожидания и каменными котлетами в пристанционном буфете. Но это не всё.
Готовность принять дорогу как она есть, не ожидание дороги, но ее творение — разгульное и радостное, и тем самым — сотворение в ней, в дорожной пыли и скверне дома. Дом-то в России, на самом деле, не Бог весть какой: и не больно-то удобный, да и архитектура с планировкой не наш конёк, по совести говоря. Дом жив дорогой, и здесь России нет равных. Казалось бы, слова классика: в России нет дорог, одни направления; бездорожье заело и всё никак не даст стать стране на ноги. Ответим: автобаны и хайвеи — не наш путь, они убивают сладость и тернистость возвращения. Ибо дорога вращает дом вокруг своей оси, она объемна, и качество дорожного покрытия и дорожной инфраструктуры в ней не самая первая вещь.
Видели ли Вы когда-нибудь окна в российской провинции, в сером уездном городке? Нет, Вы не видели окон в уездном городке. Вата между окнами, салфеточка, прикрывающая открытую наружу крохотную форточку, вездесущие герани и настурции на подоконниках, глухо закрывающие внутреннюю домашнюю жизнь, ничего Вам не скажут. И вот такое окно, да еще под ним потемневшая от многолетних дождей деревянная скамейка. Пусть на ней никого не будет. Рядом, на обильно посыпанной щебнем дороге играет несколько разновозрастных детей, разбегающихся под носом у натужно гудящего «Москвича». Над крышами, где-то не так далеко, есть и колокольный шпиль. В конце концов, дальше, к горизонту простираются поля и перелески.
Дорога к дому, дом у дороги, придорожное кафе с домашними пирогами, дорожная суета и домашний покой — да мало ли каков вечный дорожно-домашний синтаксис. Он естествен, как здравствуй и прощай. Я звоню на сотовый: всё, выхожу, скоро буду.
