Референдум о доверии России

Прежде всего, приднестровский референдум — это не вопрос о самоопределении республики. И не вопрос о ее признании.

Это вопрос о доверии России. О доверии со стороны ее граждан, проживающих в ПМР. О доверии к ней в Абхазии и Южной Осетии. О доверии к ней русскоязычного населения во всех республиках СССР. О доверии к ней и всего остального населения этих республик.

На современной Российской Федерации лежит огромная историческая вина. Вина за бредовую декларацию о государственном суверенитете от июня 1990 г., которую, кстати, навязали тогда вовсе не «либералы и космополиты» — а вполне правоверные «русские патриоты». За антиконституционное решение неконституционного «Госсовета СССР» о признании «независимости» Прибалтики. Вина за Беловежье. За то как в 1991–1992 гг. были брошены на произвол судьбы народы страны, только что проголосовавшие за ее сохранение. За практическое безразличие к пророссийским массам, оказавшимся в ряде республик под властью взбесившихся сепаратистов. За зачем-то подаренный в 1992 г. Украине Крым. И за многие подобные деяния, совершенные в 1990-е годы.

Сегодня руководство России пытается продекларировать, что с безумием 1990-х покончено. Что она намерена возвращать себе внешнеполитические полиции и международное уважение. Но нельзя уважать страну, которая сдает конкурентам свою территорию и бросает на произвол судьбы не только отдельных соотечественников, но миллионы, считающих себя ее гражданами и желающих жить в ее составе. Вину надо искупать.

Никакие международные нормы, никакие соглашения, никакие признанные или непризнанные границы не могут рассматриваться как ограничение в ответственности страны, государства и его правительства перед своими признанными или непризнанными гражданами.

Год назад Россия, устами Путина, заявила, что она — не некое «новое свободное государство на территории СССР», а — сохраненный костяк территории Советского Союза. Это — принципиально новая трактовка сути РФ, по сравнению с той, что бытовала в 1990-е годы. Но если это так — данная декларация нуждается в подтверждении и доказательстве в практической политике. И это доказательство включает в себя ответственность перед народами, ввергнутыми в катастрофу черным безумием горбачевщины и Беловежья.

И, в первую очередь, эта ответственность является ответственностью перед теми, кто просит Россию о помощи и признании.

Когда пятнадцать лет назад страна рушилась и сыпалась, — во многом по инициативе тогдашнего российского руководства, — нашлись территории, ставшие островами сопротивления безумной энтропии распада. Они сказали, что не допустят этого распада у себя и с оружием в руках решили защищать свою позицию. Они не слишком многого требовали у России, но главное, чего они хотели — признать их своими. Сегодня от России этого просит Приднестровье.

Референдум в Приднестровье — это не просьба о признании, обращенная к мировому сообществу. Последнему — все равно. Оно признает тех и тогда, кто ему нужен и выгоден. И, как показала история с судьбой той же расчлененной Югославии, — при этом мировому сообществу абсолютно не интересны сами по себе все те нормы и законы, от имени которых оно действует. И, по большому счету — оно поступает правильно. Право есть ничто — без силы, способной принудить к соблюдению права. И в политике правят не международные законы и «общечеловеческие ценности», а реальные государственные и классовые интересы. И прав тот, кто при недостатке силы у выгодного ему права бросает свою силу на поддержку выгодного ему права, — даже если это право спорно, — но равнодушно отводит глаза, когда попирается бесспорное, но невыгодное ему право.

Европа и мировые державы признают что угодно, если это признание будет им выгодно. И не признает никого, кто ему не нужен.

И именно в этом — истинная общечеловеческая ценность: всегда помогать своим друзьям и не щадить своих врагов. От того, что Россия позволила эту бесспорную общечеловеческую ценность утопить в демагогии о ценностях более чем иллюзорных — отдельный вопрос.

Если Россия признает приднестровский референдум, — она сохранит шанс на то, что симпатизирующие ей народы и дальше будут ее уважать и надеяться на нее.

Если не признает — должна быть готова к тому, что эти народы больше не будут возлагать на нее своих надежд. А, значит, и другие народы не захотят быть ее союзниками, — кому нужен союзник, готовый предать в любую минуту? — и не захотят ее «просто» уважать, с ней считаться. Кто же уважает любителей чечевичной похлебки? Никто. Даже те, кто выменивает на нее право первородства, могут дать вторую миску и погладить по голове, — но быстро отдернут руку и поспешат ее вымыть.

Другие страны могут признать приднестровский референдум, если будут руководствоваться здравым смыслом и естественным демократическим правом народа на самоопределение (что сомнительно), — а могут и не признать. Просто потому, что им это не нужно. К тому же, они увидят за этим не скрываемую самими приднестровцами цель воссоединения с Россией, — то есть увидят некоторое ее, России, усиление.

Россия не может не признать референдум (хотя, возможно, в очередной раз этого не сделает). Потому что он и соответствует праву, и выгоден ей, и потому что это — вопрос о будущем уважении ее как суверенного государства.

Строго говоря, оснований не признавать итоги референдума нет вообще никаких. Единственная возможная оговорка — что нельзя признать референдум, проводимый непризнанным государством. Но как иначе оно станет признанным, если считать незаконным любое решение его народа?

По большому счету, было бы лучше, если бы этот референдум организовало само кишиневское правительство. И четко и честно выявило бы, хотят приднестровцы жить в ее составе — или не хотят. Если бы хотели — все вопросы были бы сняты. Если не хотят — опять же, вопрос силы. Может сегодняшняя Молдова принудить силой приднестровцев в ее составе — один вопрос. Но любому понятно, что не может. Тогда о чем разговор?

Почему «вроде бы коммунист» Воронин этого не понимает — вопрос к нему. Пусть посоветуется с Зюгановым — кстати, председателем Совета коммунистических партий-наследниц КПСС, в который полноправным членом входит компартия Молдовы.

Еще лучше было бы, если бы «вроде бы коммунист» Воронин провел подобный референдум во всей Молдавии. Либо по вопросу о воссоединении последней с Россией, либо о вхождении в Союзное Государство Белоруссии и России.

Если кто-то сомневается, что народ Молдавии ответил бы на этот вопрос положительно — пусть попробует спросить. Если такой референдум не проводят, — то, наверное, боятся заведомо известного ответа. Но, в любом случае — тогда уж все сомнения исчезнут.

Кстати, с одной стороны, воссоздание Союзного государства — одно из программных положений Союза компартий-наследниц КПСС, где числится правящая в Молдавии партия, с другой стороны — именно на обещаниях дружбы и единства с Россией она вернула себе власть в республике.

Приднестровье — это ведь даже не некая провинция Молдавии. Это основа ее нынешней государственности. После длительного периода иноземной оккупации именно Приднестровье первым получило государственное самоопределение в виде автономии в составе СССР, а уже потом, после Освободительного похода, с 1940 года стала суверенной Молдавской ССР в своих нынешних границах. То есть, мы имеем даже не такое положение вещей, когда провинция отделяется от метрополии, здесь метрополия, утратившая власть над провинцией, хочет обрести свой статус.

Приднестровская Молдавия, в которой сосредоточена основная часть промышленности республики, никогда не выходила из состава СССР. Она никогда не признавала себя и не была частью Республики Молдова.

Приднестровская Молдавия — это та часть Молдавской ССР, которая не выходила и не вышла из состава Советского Союза. Когда ее называют «самопровозглашенной республикой» — это неверно по определению. Она себя не самопровозглашала. Она себя заново не учреждала. Она никуда ни из чего не выходила. Все это сделала т.н. «Республика Молдова»: это она себя самопровозгласила вопреки Конституции Молдавской ССР. Это она учредила некое новое, никогда не существовавшее государственное образование. Это она вышла — вопреки и союзной, и республиканской Конституциям — и из СССР, и из МССР. Если ей не нравится, что основа молдавских территорий за ней не последовала — это ее проблемы.

Если нынешняя РФ признала себя «сохраненным костяком» территории Советского Союза — она самим этим самоопределением взяла на себя ответственность за все остатки СССР, имеющие естественное право пользоваться ее поддержкой и рассчитывать на присутствие в составе этой территории в той или иной форме. И уж как минимум РФ обязана признать тот простой, очевидный и всем понятный факт, что Приднестровская Молдавия не является частью самопровозглашенной Республики Молдова.

В Приднестровской Молдавии живут люди, которые почти поголовно не хотят жить в самопровозглашенной Республике Молдова. И хотят жить либо в СССР, либо — в РФ как его остатке. Либо, в самом крайнем случае, — в своей собственной республике. Ни один нормальный человек не сможет внятно объяснить, почему те, кто хотят жить в Приднестровской Молдавии, имеющей государственный статус почти восемьдесят лет (и не утрачивавшей его в течение этого периода) — такого права не имеют, а вот те, кто хочет жить в «Республике Молдова», провозгласившей свой государственный статус пятнадцать лет назад — такое право имеют?

И принимая решение об отношении к приднестровскому референдуму, Россия должна сказать, среди прочего, что она признает более приоритетным: государственный статус, насчитывающий 80 лет, или претензию на государственный статус провинции, насчитывающий в пять раз меньше. Где тут у нас права «устоявшегося государства», а где права его части на отделение? Ведь Приднестровская Молдавия (бывшая Молдавская АССР) даже не претендует на территорию, воссоединенную с ней в 40-м году, — и благородно признает ее спорное право на независимость.

И, наконец, — есть люди, которых Россия почти бросила на произвол судьбы пятнадцать лет назад. Тем не менее, они до сих пор готовы провозглашать: «Да здравствует Россия!». Кем надо быть, чтобы в ответ на это приветствие ответить им: «Мы вас не знаем. Вы — из другого государства»?