АПН: По вашему мнению, что означает дистанцирование от идеологемы "суверенная демократия" сначала президента Путина, а потом и его помощника по политическим вопросам Владислава Суркова? Это отказ от идеологии вообще? Или же "суверенная демократия" поставлена на капитальный ремонт?
Константин Крылов, философ:
Прежде всего, следует понять, кому, собственно, было адресовано выражение «суверенная демократия». Так вот, оно было придумано не для внутреннего, а для внешнего – по отношению к Российской Федерации — слушателя. Конкретно — для Мирового Сообщества, ещё конкретнее — для американцев, совсем конкретно — для американского президента и его окружения.
В таком контексте оба слова в словосочетании «суверенная демократия» означают одно и то же. «Суверенная» - то есть «этим куском земной поверхности управляем мы, а не вы». «Не как в Ираке», ага.
Интерес представляет слово «демократия». В современном мире словосочетание «демократическое государство» означает ровно одно: такое государство нельзя бомбить. То есть, конечно, можно, но прежде чем бомбить, это государство нужно назвать диктатурой или ещё каким-нибудь плохим словом, зашкварить его. Так вот, «суверенная демократия» означает: мы не дадим вам, гады, назвать себя каким-нибудь плохим словом.
Увы, создателям термина, как всегда, не хватило гонору. Сказав «А», надо говорить и «Б». «Суверенная демократия» предполагает, что есть демократии и несуверенные, и на них нужно показать пальцем. На Ирак, на Грузию, на всех остальных. И не просто показать пальцем, а завести агитпроповскую машинку и крутить тему постоянно. Но ведь её публичное пережёвывание может вызывать к жизни совершенно нежелательное обсуждение истинного положения вещей с «суверенностью» самой РФ. А вхолостую пущенный термин не работает, более того – начинает восприниматься как очередная панская вытребенька, бессмысленная и противная. «Кремлянам с какого-то глузду разнадобилось, чтобы их величали теперь по-новому, демократами суверенными. С жиру бесятся, тьфу».
Так что, вполне возможно, слова про «суверенную демократию» уберут из дискурса как не вполне удачные. Но это не значит, что обозначенная ими позиция российских властей изменится. И это тот случай, когда это можно только одобрить.
АПН: Владислав Сурков заявил об отсутствии в стране "русского фашизма". По вашему мнению, что означает это заявление? Поворот в политике государства после Кондопоги? Просто очередной маневр власти?
Константин Крылов:
Начнём с конца. Действия российской власти вообще состоят из манёвров и только из них одних. Ни о какой продуманной и долгосрочной политике в каком бы то ни было вопросе говорить вообще нельзя. Все уже выучили: если в России готовится что-то долговременное, оно обязательно заканчивается пшиком (как, например, «национальные проекты»). Власть способна только на краткосрочные меры и на чрезвычайщину.
Но это с одной стороны. А есть и другая: стабильные, неизменные тенденции, в том числе и в политике. Так, в частности, основополагающим принципом существования Российской Федерации является подавление воли русского народа и всяческое поощрение народов нерусских. Эта политика заложена в самую суть россиянкой государственности, по этому вопросу существует консенсус элит, причём консенсус абсолютный, несмотря на все противоречия между ними по другим вопросам. Русских надо держать в нищете и бесправии, а любые попытки поднять голову – подавлять. С этим согласны все, от отмороженных либералов и до кремлёвских чиновников-«государственников», от последнего чурки-арбузника и до члена «общественной палаты», от мента до телеведущего. И эта политика не может быть пересмотрена. Это делалось при Ельцине, это делается при Путине, и, похоже, это будет делать любая россиянская власть, преемствующая девяноста первому году. Она просто не может действовать иначе, иначе рухнет тот самый элитный консенсус.
Это, однако, «вообще и в широком смысле». А в узком возможны разного рода манёвры и метания властей, в том числе и в русском вопросе. Другое дело, что, в силу вышеуказанного антирусского консенсуса, любые антирусские меры будут проводиться в жизнь со стократным усилением, а любые прорусские (даже тактически выгодные) – саботироваться. Например, пресловутая антифашистская компания была инициирована ради мелких тактических соображений: нужно было прикрикнуть на общество, взбудораженное очередным чеченским терактом, и его зашугали «таджикской девочкой». То, что вслед за этим начнётся такой гевалт, не ожидали, похоже, и те, кто пустил эту девочку гулять по голубому экрану. Все СМИ как с цепи сорвались, все чиновники, наступая друг другу на пятки, бросились отчитываться в успехах по борьбе с «скинами», и так далее.
Последовавшая же за «делом Копцева» антирусская вакханалия вообще вышла за всякие рамки. Власть – исполнительная и судебная, - открыто заявила, что в любом конфликте русского с нерусским русский всегда неправ, а любая попытка самозащиты карается как антигосударственное преступление. Русские были объявлены «преступным народом», лишённым всех основных гражданских и человеческих прав. Естественно, за этим последовала волна преступлений, совершаемых нерусскими против русских – теперь уже практически безнаказанно. Это вызывало вполне понятную ответную реакцию: русские, до последнего пытавшиеся быть лояльными «своему государству», начали понимать, что оно – их враг. Что совершенно не входило в намерения верхов, предпочитающих морить русский народ потихоньку, без лишних эксцессов.
Теперь следует ожидать попыток несколько скорректировать антирусский курс, поприжать наиболее одиозные его проявления, может быть, даже кому-то надавать по шапке (хотя это вряд ли). Обольщаться, конечно, не следует: как я уже сказал, антирусская политика «зашита» в самую сущность эрефии, причём именно на уровне консенсуса элит, а не сиюминутных кремлёвских решений. Но, разумеется, поощрять такие действия надо всячески, поскольку любое, даже незначительное, торможение работы антирусской молотилки есть жизненный, кровный интерес русского народа.
