Культура жизни

В современной России нестабильность в сфере социальных, этно-национальных и конфессиональных отношений обусловлена комплексом причин как общемирового, так и внутреннего, российского свойства. Каковы же те мировые вызовы, которые способны сегодня прямо или косвенно влиять на обострение ситуации в стране?

К концу ХХ столетия господствовавшая в мировом сообществе идеология «развития для всех» постепенно сменяется логикой глобального управления, основанной на принципах системного контроля над ресурсными и финансовыми потоками, на выстраивании «мировой властной вертикали» субъектов международных связей. Средствами новой политики становятся, в частности, технологии манипулирования глобальным долгом, игры на финансовых рынках, методы продуцирования рисков, управления хаосом, применяемые и с целью извлечения необходимых ресурсов, и для динамичного контроля над социальными процессами на планете.

Народы, становящиеся объектом подобной политики, испытывая стеснения, в свою очередь бросают вызов хозяевам нового миропорядка, причем опираясь в своих действиях также на фактор свершившейся глобализации. Формами ответа становятся подчас столь извращенные деяния, как трагедия 11-го сентября 2001 года, равно как и предшествующие ей, а также последующие акты «системного терроризма», грозящие превратиться в своего рода чуму ХХI века.

В современном мире, в ходе нового переселения и смешения народов, религиозные и этнические сообщества, взаимопроникающие, подчас небеcконфликтно обитающие на одних территориях, заметно обновляют социальную ситуацию, выдвигая на повестку дня вопрос о путях и самой возможности гармоничного сосуществования в глобализированном, мультикультурном сообществе.

В последнее время все больший интерес вызывает, и все чаще обсуждается, историческое будущее мировых религий, в особенности — направления развития ислама. Мы наблюдаем с одной стороны возрождение социальных, политических амбиций одной из основных мировых религий, но одновременно и попытки адаптации мусульман к образу жизни западного общества. И вместе с тем — стремление части сообщества произвести на свет идеологию воинствующего исламизма, имеющую мало общего с обликом ислама как религии. Тем не менее, нарождающаяся на свет идеология — демонстрирующая подчас, как это ни странно прозвучит, признаки, характерные для эклектичных постмодернистских конструкций — пытается утвердить себя на планете в качестве специфического трамплина для доктрины мировой насильственной революции, носительницы плевел мировой гражданской войны.

Действительно, столкновение в объединенной в глобальную целостность Ойкумене двух неправедных сил — Нового Севера и Глубокого Юга — способно породить явление миру того, что можно было бы определить, не как IV мировую войну, но, скорее, как первую гражданскую войну общепланетарного масштаба (First Global Civil War).

Наше время отмечено опасными извращениями духа, прозорливо охарактеризованными на грани fin de siècle покойным папой Иоанном Павлом II как культура смерти. Данная культура проявляется в выходящей из глубин подсознания тяги части человечества к массовой деструкции и самоуничтожению. Эта тяга, носящая порой почти иррациональный характер, эксплуатирует разнообразные достижения цивилизации и проявляется в широчайшем диапазоне: от узаконенной эвтаназии до имеющих высокотехнологичную основу событий 11 сентября 2001. Но наиболее драматично — в нарастающей на протяжении последних лет эпидемии террористов-самоубийц.

Кризис этот грозит обрушиться и на многонациональную, поликонфессиональную Россию-РФ — страну, населенную многими народами, исповедующими различные религии. Здесь также обнаруживаются политические силы и скрыто, и явно пытающиеся перенести нарастающий конфликтный потенциал на российскую территорию, утвердив Российскую Федерацию в качестве вынужденного партнера и одновременно — жертвы противоборствующих сторон.

В подобных условиях социальный опыт России — страны с многовековой историей, на разных этапах своего пути, реализовывавшей собственную версию сосуществования людей различного этнического и конфессионального происхождения, сообществ, отличающихся в своем понимании трансцендентных ценностей и мировидении — этот опыт приобретает в наши дни совершенно особую ценность.

В чем смысл тернистого пути России? Один из ответов на подобный «вечный» вопрос — со всеми оговорками и присущими человеческому естеству огрехами — для страны все же, в целом, не были характерны ни насильственная русификация, ни насильственная христианизация входивших в империю многочисленных народов. Подобная позиция объяснялась не в последнюю очередь специфическим мировидением, побуждавшим правителей государства выступать державными попечителями о множестве племен с разными языками, обычаями и верованиями — людей, совместно переживших весьма непростые коллизии, представлявших как бы «мир в себе» под общей имперской властью.

Советская версия специфической реформации страны основывалась — в числе других оснований — на идее ускоренного перехода в модернизационную фазу истории, где религии сохранялись бы лишь в качестве рудиментов прошлого. А многочисленные народы, населявшие СССР, должны были по замыслу устроителей так или иначе, но при этом на равно редуцированных, окороченных основаниях, приобщаться к историческим свершениям державы.

Провал большевистского проекта обернулся не только трагическим распадом прежнего государственного организма, но также восстановлением достоинства традиционных религий и культурных ценностей, обитающих здесь народов, декларацией о намерении возродить попранное личное достоинство человека и гражданина. Другое дело, что декларации и практика их реализации приводят подчас к совсем не очевидным для «отцов-основателей» того или иного социального проекта результатам…

Однако тернистая история государства Российского: страны, претерпевшей на своем многовековом пути немало трудностей и скорбей — на бескрайних, «от моря до моря» пространствах которой долгое время сосуществовали народы, придерживавшиеся разных конфессиональных ориентаций и культурных ценностей, — все это создавало весомые аргументы для секулярного устроения государственной оболочки державы на основе принципов, которые в наши дни определяются специалистами как «гражданская религия».

В период советской истории понятие это, хотя и существовавшее под совершенно иными именами, было наполнено единообразным, причем не слишком приятным и весьма памятным содержанием. В нынешние времена, однако, создаются предпосылки для иной трактовки концепции сосуществования и сотрудничества различных этнокультурных и конфессиональных групп под эгидой единого национального суверенитета. Понимание идеологии уважительного добрососедства как пространства свободы совести, порождающего у соотечественников этику гражданской уверенности.

Сосуществования, основанного не в последнюю очередь на признании высокой ценности общей исторической судьбы, единого социального наследия, совместно обретенного непростого опыта и разделяемого согражданами страны совокупного образа будущего.

На последнем моменте следует, наверное, остановиться особо. Совокупный образ будущего является высоко значимым компонентом общественного сознания, который формируется в рамках культуры гражданского общества и реализуется активной частью граждан — так называемым политическим классом. А через посредство соответствующего устроения практики — деятельно осмысливается и истолковывается пройденный страной исторический путь. Оглядываясь на этот пройденный путь, мы видим, что одной из констант многовековой русской истории выступают полифоничная социальность и государственность (включившие в себя в той или иной пропорции различные, порой чрезвычайно различные, компоненты также и большевистской реформации).

Вместе с тем России-РФ сегодня угрожают раздор, разделение и упадок по причинам не только общемировым, но и сугубо внутренним. На этнокультурные и национальные процессы в стране существенное влияние оказывает фактор (о чем уже неоднократно приходилось писать) мировоззренческой, идеологической пустоты, отсутствия смыслового каркаса, кризис социальной и политической философии, системы национальных ценностей, которые были бы признаны не только государственными институтами, но, что, пожалуй, более важно, также и российским обществом.

Никакой реальной, конструктивной деятельности государственными институтами и федеральными ведомствами по заполнению этого мировоззренческого, а также морального и этического вакуума в настоящее время не ведется. Неудивительно поэтому, что «естественным» следствием подобного положения вещей оказывается заполнение данной пустоты различными радикальными этническими или конфессиональными -измами, подчас переводящими культурно-религиозную проблематику в русло прямого политического вызова.

Население России, и, прежде всего, молодежь, руководствуясь гражданским инстинктом, ищет осмысленную и идеологизированно окрашенную информацию, которая способствовала бы утверждению чувства национальной гордости россиянина. Однако предпринимавшиеся до сих пор попытки разработать национальную доктрину России сталкиваются со сложнейшей проблемой преодоления синдрома 1991 года — болезненной памяти о крушении державы, несмотря ни на какие лексические и семантические аббревиатуры воспринимаемой как Великая Россия, которую мы потеряли.

Все отчетливее осознаваемое народом предательство национальных элит того времени, в том числе российских, порождает разочарование и гнев, являющиеся одним из энергийных источников этнического и квазирелигиозного экстремизма. Столь же малопродуктивным оказывается тезис о «проигранной третьей мировой войне» — тем более что исторически он уязвим, представляя собой некоторую ретроспективную аберрацию памяти. Холодная война заканчивалась и фактически закончилась по обоюдному согласию сторон уже в конце восьмидесятых годов (1988–1990 гг.), что было ознаменовано, в частности, июльской встречей 1991 г. глав «большой семерки» и разрабатывавшимся в контексте встречи дизайном нового мироустройства, естественно, со своим набором плюсов и минусом. Распад же СССР не в последнюю очередь явился следствием процессов своекорыстно запущенных частью обанкротившихся «элит» в обстановке «послевоенного расслабления»…

На наш взгляд, в настоящее время, по причинам как внешним, так и внутренним, особую ценность может приобрести доктрина, которая была бы в состоянии обозреть новый исторический ландшафт и усмотреть, опознать в крушении общероссийской государственности пятнадцатилетней давности и резком зигзаге ее исторического пути проявление замысла Провидения. Замысла, возможно, предполагающего, что участь России — в перспективе разворачивающегося XXI столетия — способна раскрыться как предназначение всечеловеческое, мировое. Не исключено — хотя никоим образом и не гарантировано — как предназначение по-своему горькое, трагически унизительное или величавое, однако все же имеющее некий глубинный историософский смысл.

Мы полагаем, что перед проступающими симптомами угрозы глобальной гражданской войны Россия должна ясно осознать и заявить: она не на стороне экстремизма, усугубляющего неправедные черты мирового порядка. Но она и не с теми, кто делает ставку на насильственный переворот и новую деспотию. Для подобного выбора у нее имеются не только прагматические, конъюнктурные, но также исторически обоснованные духовные, метаисторические предпосылки, в том числе связанные с перспективой возрождения животворной традиции, отмеченной великими именами Сергия Радонежского и Нила Сорского.

История свидетельствует, что падение мировых империй слишком часто сопровождалось разрушением основ нормального человеческого общежития. А в условиях распространяющейся сегодня культуры смерти, когда речь идет о самих начатках антропологического бытия, такая перспектива выглядит особенно опасной. Можно сказать, что балансирование человечества на краю истории и угрожающее основам цивилизации разрушение мирового порядка, — который при всех своих отрицательных свойствах и негативных проявлениях, однако же, удерживает мир от падения в пропасть зла и анархии — заставляют с тревогою задуматься, что ждет людей в случае утраты этой скрепы. Можем ли мы внятно предложить миру лучший и более гуманный проект?

В качестве предупреждения позволительно вспомнить сценарий из Откровения Иоанна Богослова, в котором грядущее разрушение универсального Вавилона морально осуждаемого за непомерные претензии, за то, что на него падает кровь всех убитых на земле оборачивается в итоге возведением на дымящихся руинах еще более чудовищного Царства Зверя. Сегодняшний мир с расползающейся трупными пятнами по планете культурой смерти, подчас возводимой в сан псевдорелигиозной идеи, кажется, слишком перекликается с этим предупреждением…

Иначе говоря, мировые тенденции в их крайнем развитии — позволим себе это заметить — чреваты рождением антицивилизации — своего рода цивилизации смерти. В подобных условиях Россия обязана провозгласить и, главное, утвердить в своих сложных обстоятельствах высокую культуру жизни, противостоящую надвигающемуся на глобальное человеческое сообщество темному призраку, во всех его многочисленных и часто лукавых проявлениях.

Культура жизни должна не только утверждать значение жизни как таковой, но и высокое достоинство личности, быть освящена знаковой для ряда традиционных религий идеей сближения и согласия человека с Богом через праведное, солидарное жизнеустройство человеческого общежития.

В заключение вернемся к непростым, часто нелицеприятным вопросам и дилеммам, связанным с историей России, к необходимости углубленного прочтения казавшихся в свое время столь очевидными и азбучными прописей. История России все еще нуждается в декодировании многих сложившихся стереотипов.

Так в советскую эпоху Россия-СССР, наряду с очевидными язвами и пороками системы, включая насильственное переселение этнических групп, прямое и косвенное подавление конфессий, одновременно выступала носительницей собственной версии «идеологии развития» для тех народов и политических групп, которые считали западную версию этой идеологии по тем или иным причинам для себя неприемлемой. Временами, подводя человечество к грани ядерного катаклизма, страна, парадоксальным образом, в то же время подчас удерживала мир от падения в пропасть хаоса и раздора. И даже декларировала вместе с западной цивилизацией миссию утверждения на планете признанных эпохой Модернити ценностей прогресса. Стимулируя, таким образом — наряду с гонкой вооружения — провозглашенными, пусть часто и лицемерно, принципами, интенсивное состязание в «списке благодеяний» систем человеческого мироустройства...

Лицемерие, по мысли Ларошфуко, есть дань несовершенного человеческого естества добродетели, иначе говоря, при подобном положении вещей добродетель остается на пьедестале, а порок вынужден скрывать свое истинное обличие. С кризисом же и распадом идеологии развития, причем в глобальном масштабе, возникает пока еще смутный образ новых конструкций мирового сообщества, с иными ценностными и политическими ориентациями, а сжимающаяся Россия-РФ в настоящий момент фактически снимает с себя ответственность за мировой порядок, в частности, за ошибки, творимые новой мировой элитой.

Однако страна в состоянии — более того призвана проявляющимися грозными тенденциями — предоставить действенную защиту населяющим ее пространства людям всех национальностей и религий. И не только им. В тревожном современном, или быть может уже правильнее сказать постсовременном мире, она должна оказывать поддержку всем, кто готов связать с Россией свою судьбу, да и не только им.

Мы также хотели бы надеяться на готовность и способность русского мира, опирающегося на обширное духовное и культурное наследие, на присущий его обитателям инновационный пафос и склонность к социальному творчеству приступить к выстраиванию интеллектуальной и социальной концепции, несущей образ будущего, которая отвечала бы чаяниям народов не только самой России, но и других стран и континентов.

Перефразируя слова знаменитого писателя, мы должны в заключение сказать: не империя, но прояснение духа в остатке — духа не утраченного, но помраченного в советскую эпоху, — вот истинное призвание России в наступающую эпоху, призвание универсальное. Все остальное приложится: национальный мир, технологические свершения, надежная внешнеполитическая стратегия и верные союзники в новых деяниях общества.