Антиобщественный вызов, разрушение основ конституционного строя, нож в спину армии, неподчинение работникам милиции, оскорбление церкви, пропаганда секса, сатанизма, наркотиков и рокенрола.
Конец шестидесятых в США, или восьмидесятых в СССР, или начала девяностых в РФ… Рок и все вокруг него еще многократно взбудоражат умы социологов, и заставят их склониться над «первоисточниками». Ничего феноменально нового написано, конечно, не будет. Все, «кому следует», все давно разобрали по полочкам, сделали нужные выводы и использовали в нужных для себя целях энергетику молодежного бунта, грамотно расставив ловушки.
Фанаты и их кумиры рано или поздно образуют из себя замкнутую группу. Мини-церковь, которая может попытаться свергнуть Правительство. А может и не свергнуть, а наоборот, ни с того ни с сего, повзрослев, заняться воспитательной работой по пропаганде религиозных ценностей, подведя черту не только под протестом, но и под верой в самих себя. Фарисействующие идолы вызывают отвращение. Но из мини-церквей может спонтанно родиться еще одна РАФ. Или, быть может, ее адепты предпочтут сварить министра и прислать его жене уши. Сами мы еще этого «не проходили», но иногда кажется, что всё впереди.
Чтобы понять, что происходило в Америке в 1968-м, необязательно было владеть английским и глубоко разбираться в политике и мировых проблемах. Достаточно прокрутить пленки рок-фестивалей сорокалетней давности. Вглядеться в лица слушателей и исполнителей.
Государство очень грамотно через громоотвод спустило в бездну зачатки самого малого намека на любое разоблачение своей сущности. Всех, кого можно, использовали в виде кроликов на операционном столе хирурга. Сегодня мало кто знает, что Берроуз, Керуак, Кастанеда и многие другие являлись добровольными кроликами в одной из закрытых на тот момент программ ЦРУ по изучению влияния психотропных и наркотических веществ на сознание потенциальной жертвы. Ставили писатели на себе опыты. Результаты фиксировали. Отчеты сдавали. Все культовые авторы Америки шестидесятых — участники масштабного медицинского проекта спецслужб. Кому-то пришло в голову придумать таблетку для стирания памяти солдата во вражеском плену. Доктора, усиленно пичкая добровольцев галлюциногенами, искали слабые точки сознания для подавления воли. Высокопоставленный сотрудник правительственной организации, курировавшей этот проект, оказался жертвой шутки коллеги. Тогда представлялось смешным кому-нибудь из сослуживцев тайком подсыпать в чай ЛСД. Бедняга быстро покончил с собой в состоянии глубокой депрессии, которую не смог сам себе объяснить. Кажется, его несчастная вдова и дочь потом пытались судиться с Правительством.
Это внутри.
Снаружи — песенки про Отель Калифорния, Джим Моррисон и так далее. Почти боги. «Круче чем Иисус». Внизу грандиозная пирамида выросших в нормальных семьях мальчиков и девочек, которые вдруг стали дебилами. Ушли из дома, презрев семейные ценности, социальную конкуренцию…
Наверное, это тоже была «оранжевая революция». Когда слово, произнесенное с экрана телевизора, теряет, какую бы то ни было, практическую ценность. Когда оно перестает быть похожим на правду, и на дорогих обоях в некогда детской, проявляется Че. И совсем не понятно, кто кого «изучал» все эти годы, и оказывается, что кое-кому вовремя «делиться надо». Понимание того, что надо делиться и пытаться создать хоть некоторую социальную стабильность, приходит после нескольких стычек с полицией, где выбиваются зубы... И на смену всему этому былому безумию приходит наконец-таки ОНА. Упорядоченная и очень стабильная, жирная и долгая жизнь…
Мини-церкви нужны тем, кто их контролирует. Они определенным образом напоминают любую партию, как место где кто-либо, совсем не принципиально кто именно, предпочитает кучковаться. Глупо верить в то, что рокенрол разрушил СССР. Но, так получилось, что и рокенрол в стороне не остался. Передачи Севы Новгородцева, а, чуть позднее, «Вечерний Курьер» на общесоюзном радио с Шевчуком, Настей и так далее…
Во второй половине 1980-х они по-настоящему стали религией. Новой системой координат. В этой новой системе не было места для государства, слушателям «неправильной музыки» его невозможно было полюбить, поскольку олицетворяли его собой бритые мальчики, которые, как оказалось потом, «торчат от Кобзона и жалеют Му-Му».
Немногим раньше первые отечественные неонацисты были такой же контркультурой. Рафинированные юноши из обеспеченных московских семей, обтянутые в кожаные черные плащи, с аккуратной прической. Фанаты документального фильма «В 20 часов на площади Сан Бабила», с единодушным почти для всего советского общества осуждением нравов буржуазной Италии, после которого они себе и появились в Парке Горького. Тогда, до всяких перестроек, неонацистов по выходным били так же больно, как и волосатиков, те же самые круглолицые молчаливые парни из школы КГБ.
Русский рок стал религией миллионов. Не обязательно тех, кто на концерты ходит. Просто кирпичик за кирпичиком создавался параллельный мир, в котором было принято мыслить антигосударственными категориями. Слишком очевидным оказалось, что, ничуть ни меньше чем американцев 68-го, родное государство советских граждан на… Всеми своими «успехами» и «достижениями», разделившими политическую элиту и весь остальной народ на два разнополярных лагеря.
Конечно, ниша общественного доверия свободной не бывает. В те годы мы все безоговорочно верили радио «Свобода» и русской службе «БиБиСи». И мой друг детства, предпочитавший значок с Лениным вешать на рубашку вниз головой, а красный галстук заматывать узлом на колено, помахав, как следует, саперной лопаткой в Тбилиси, весной 1992-го вступил в казачье ополчение ЧКВ и отбивал Бендеры у румын. Не забывая повторять, что пошел на войну он ни в коем случае не за Смирнова и не за советскую власть, а за «маму-анархию» и за независимое от румын Приднестровье. Его музыкальные вкусы активного слушателя Цоя, Кинчева и т. п. не предполагали любви к бюрократии в принципе. Впоследствии, когда болдинская осень русского рока уступила место совсем унылому кладбищенскому холоду, большая часть заслуженных кумиров молодежи, словно дряхленькая бабушка, засуетились поближе к Православию, монастырям и стали активно дружить с продвинутыми батюшками. Спасаться.
Но все это было в конце. А тогда, когда ломалась советская система, когда рушился Советский Союз, немногие из числа молодежи сильно об этом беспокоились. Не важно, кому какая сторона нравилась в августе 91. И тем, и другим ровно одинаково опротивел коммунистический клоповник. И здоровая альтернатива в виде русскоязычного рока лишь придавала законченные формы этой абсолютной ненависти. Даже там, где политикой не пахло вовсе. Соловьевская «АССА», «Два Капитана 2» Дебижева… Ненавистный мир ускользал куда-то, уходил из-под ног. Другое дело, что революция чистых идеалов и надежд обернулась войнами, повальным воровством, полнейшей нищетой и бесправием. Все это случилось в считанные годы. И, по вполне понятным причинам, былые кумиры об этом больше нигде не пели. Всем было приятно, и мучительно не хотелось обратно в курятник андеграунда. Программа «А», «Музобоз», гастрольные туры в странах Европы и США, увлекательные экскурсии в Тибет и далее… Какой тут, нафиг, социальный протест, да и удивительно было бы его оттуда ждать.
Как заявил году примерно в 93, по-моему, крематорий Григорян, «Сегодня нет русского рока, там окопались одни фашисты». Красно-коричневый реванш потерпел сокрушительное поражение по всем фронтам, и музыкальный не стал исключением. Новая Система оказалась гораздо продуманней предыдущей. Возможно, в том числе и благодаря мудрым консультантам откуда-нибудь из США. Полностью заблокированное медиапространство не оставило ни одно шанса новой контркультуре, гораздо более близкой по духу той, которая потрясла мир в конце шестидесятых. Ибо, конечно же, их «хиппи и так далее» не требовали ни демократии, ни колбасы. Скорее, социализма и справедливости. Нашим отечественным рок-музыкальным радетелям об аналогичных ценностях Система твердо указала место поближе к помойке. Российским обществом «русский рок последних времен» оказался хронически невостребован. И совсем не по той причине, что изо всех щелей музыкально льется потоками дерьмо. Дерьма и при совке кушано обывателем было сверх меры.
Возможно, смелость и решительность к социальному протесту рождается в хотя бы отчасти сытых обществах, каким являлся СССР. Когда же на смену прошлым кухонным измышлениям о судьбах отчизны пришло волчье время добывания еды, а любая попытка отвлечься от процесса выживания могла стать фатальной, не осталось ни малейшего шанса ни на сам протест, ни на сопереживания различного рода рок-исполнителям, обеспокоенным падением страны в глубочайшую пропасть. Да и, чего уж греха таить, качество и удобоваримость для рядового потребителя произведений от всех этих последних птенцов русского рока оставляли желать лучшего. Обыватель не догнал, и не схавал. То же меньшинство, понимавшее, о чем, собственно говоря, идет речь, раскачать общество на новый революционный бунт оказалось не в состоянии. Чуть позднее грамотно и вовремя созданный проект «Наше Радио» закатал в асфальт любой намек на социальную направленность, да, к тому же, вызвал отвращение и к поколению русского рока восьмидесятых. Просто задрала одна и та же пластинка старья год, и два, и три. Потребитель накушался, и переключился на толерантно и ни к чему не обязывающее мурлыкающее MTV.
Жив или нет русский рок сегодня? Сама постановка вопроса кажется мне абсурдной. Таким же образом можно обсудить, скажем, насколько «жив» в нынешних условиях Моцарт, Бах, Достоевский, Ницше. Все относительно. В конце концов, может быть, и нас уже давно нет, а, может, и не было вовсе. Мне глубоко безразлично, какое количество народа будет лет через десять слушать раннюю Агузарову, Майка Науменко, «Аукцыон», бардовско-бомжеватый цикл раннего Шевчука, Янку, Летова, Неумоева, «Теплую Трассу», «Чернозем», Башлачева и так далее. Совсем не важно, кто и как из вышеперечисленных и прочих им подобных, существует в физиологическом, да и личном плане. Кто «продался», кто спился, кто по монастырям катается, за какую там «партию» ездит агитировать по окрестностям, каких себе выбирает друзей, по каким дням заглядывает в Кремль, и когда последний раз посещал синагогу. На все это, граждане, следует нам решительно наплевать.
Русский рок состоялся как явление, приобрел полноценные форму и содержание, говорить и писать о нем можно бесконечно. Чтобы приобщиться к этому параллельному миру и пощупать его внутренности, достаточно прочитать побольше «нужной» литературы и превратить в притон собственную квартиру. Поселить туда человек двадцать хиппи, которые будут с утра до вечера спорить «о вечном» в промежутках между хапками травы. На кухне кто-нибудь сварит молоко, а кто-то обязательно принесет самогон. Для придания темноты ощущений люстру можно загородить пожелтевшим номером газеты «Штурмовик». В шабат кто-нибудь из присутствующих обязательно откроет бутылку вина и прочитает еврейскую молитву. И голос Майка Науменко со старой записи квартирника в стотысячный по счету раз повторит в перерыве между песнями: «Я не люблю людей, которые читают морали. По-моему морали нам и так читают, начиная со школы и заканчивая могилой…» А молодой Шевчук прохрипит в микрофон: «Давайте будем как будто мы все у меня дома. Как будто у меня на кухне. Которой нет. Рокенрол — это ведь не только барабаны. Смотрите, сколько рокенрола! Можно и без барабанов. Давайте слушать песни…»
А однажды утром, после фатально пробуждающего к жизни глотка Портвейна, кто-нибудь из присутствующих ополоснет себе лицо холодной водой, вырубит магнитофон, посмотрит в окошко просветленным таким взглядом, и произнесет членораздельно и не очень громко — «А ведь нас опять на…». И, после скоропостижной паузы, улыбнувшись туда же, куда-то в бездну окна, — «Давайте делать Революцию».
