Тема спора о русском роке требует своих, соответствующих ей средств. Постараюсь быть адекватным этой теме, т.е. предельно субъективным.
Итак, начиная с класса 4–5-го, все мои одноклассники, как по команде, увлеклись Высоцким и Битлами. Я не слишком хорошо относился к своим одноклассникам, почему и счел Высоцкого и Битлов недостойными своей привязанности, о чем сейчас сожалею. Свой тинейджерский антисоветский снобизм я тешил увлечением Окуджавой и Галичем. Об этом я сейчас, естественно, тоже сожалею.
При переходе от тинейджерского возраста к юношескому, у меня сложилось о Высоцком устойчиво негативное впечатление, весьма близкое к нынешней оценке Высоцкого Константином Крыловым. Высоцкий казался мне тогда апологетом пошлости и усредненности, кумиром ПТУшниц и продавщиц мясных отделов. Особенно меня возмущала в творчестве Высоцкого пропаганда блатной субкультуры и блатных ценностей. Как ни странно, но и сейчас, коренным образом пересмотрев свое отношение к Высоцкому, я считаю свою тогдашнюю оценку отчасти справедливой. Просто я тогда не знал другого Высоцкого. К полу-еврею Высоцкому, можно сказать, заподлицо подходит знаменитая фраза из пушкинской речи Достоевского: «широк русский человек — я бы сузил».
В следующий раз я столкнулся с Высоцким, уже когда мне было 25 лет, через несколько дней после его смерти. Пара моих тогдашних друзей уговорила меня заказать по нему панихиду в церкви апостола Филиппа, недалеко от Арбата. Тогда я был сильно недоволен этим предложением, сейчас же полагаю его, как любит выражаться Михаил Сергеевич, судьбоносным. В общем, панихиду мы тогда отстояли.
И вот через 3–4 года я неожиданно для себя самого столкнулся с подлинным Высоцким. Впечатление было настолько сильным, что я, со свойственной мне самонадеянностью, несколько раз даже задумывался, не меня ли имел ввиду Высоцкий в фразе «другу передоверивши чашу — сбегу, смог ли он ее выпить — узнать не смогу». Сейчас, конечно, твердо уверен — не меня.
Шок от того, что пошляк и классик «русского шансона» оказался великим поэтом — мистиком и метафизиком, наверное, не прошел до сих пор. Помимо неимоверно сильных ощущений от самих стихов, я до сих пор удивлен обилием и органичностью в творчестве позднего Высоцкого великих мистических и метафизических тем.
Это, к примеру, классическая платоновская тема коней в «Погоне», «Доме на семи ветрах» и в «Райских яблоках», тема базовой болезни мира и человека в Больничном цикле, мистика Чаши в «Мне судьба до последней черты…», тема фальшивого рая в «Райских яблоках» и т.д. С тех пор я окончательно преодолел сомнения в неземном происхождении высокой поэзии. В самом деле, кто кроме Даймона поэзии или Музы мог внушить полуобразованному алкоголику и героиновому наркоману с не очень хорошим поэтическим вкусом такие великие стихи?
Кстати, ни на одном из концертов памяти Высоцкого, которых мы за эти годы могли видеть в юбилейные даты по телевидению десятками, не было исполнено ни одной из настоящих песен Высоцкого.
Встреча с Высоцким навела меня на довольно навязчивую мысль о том, что Высоцкий был реальным Королем Русской Поэзии, и его смерть была типичной жертвенной смертью.
***
Мое знакомство с русским роком было очень похоже по структуре на встречу с Высоцким. Говоря «русский рок», я имею в виду, в общем, всего двух авторов: БГ и «Наутилус». Конечно, за прошедшие 20 лет, мне приходилось слушать множество других авторов, традиционно относимых к русскому року. Но либо они меня не цепляли, либо я при всем восхищении автором не мог заставить себя воспринимать его творчество как русский рок.
У Цоя или у Летова меня заводят по-настоящему две-три песни. Песни Арефьевой производят на меня очень сильное впечатление, но разве что «Пальто», «Площадь Ногина» и «N» производят на меня впечатление рока. Я преклоняюсь перед Радой Анчевской, могу слушать ее часами, но твердо чувствую — это не рок-н-ролл.
Я имел возможность слушать «Аквариум» с самых первых записей, и он мне совершенно не понравился. И только в 1986-м, когда я услышал «Треугольник» и «Иннокентия», меня зацепило. «Старик Козлодоев» надолго стал для меня, можно сказать, личным гимном. Но этим дело и ограничилось.
Также в 1986–87 году меня, можно сказать, пробило на «Круговую поруку». До сих пор помню ни с чем не сравнимое первое впечатление от песни. Причем, вы будете смеяться, но я ее услышал по TV. Сразу же захотелось узнать о «Нау» больше. Я тут же добыл «Князь тишины» и еще пару кассет. Они мне довольно-таки сильно понравились, но и только.
И только с 1994 года я смог встретиться с настоящими (для меня) «Аквариумом» и «Наутилусом». Шоковое впечатление произвели на меня соответственно, «Кострома», «Навигатор» и «Снежный лев» у БГ, а у «Нау» — «Титаник» и «Колеса любви».
Если говорить структурно, то меня потрясло в этих музыкально-поэтических циклах сочетание веселого презрения к тиранам и хамам, а также к идиотам, согласным плясать под их дудку, с трагическим лиризмом и острой жалостью и сочувствием к страдающему и угнетенному человеку, включая в число людей и помянутых выше идиотов.
И конечно потрясением было для меня увидеть у БГ в «Юрьевом дне», что он совершенно независимо от меня, понимает идею Короля Русской Поэзии и понимает, к тому же, весьма нетривиально. Думаю, ни Пушкин, ни Блок, ни Маяковский, ни Мандельштам, ни Высоцкий не могли бы написать «незнакомка с Татьяной торгуют собой в тени твоего креста». А БГ смог. И это я ему зачисляю в очень сильный плюс. Очень похожее впечатление производят на меня «Крылья» и «Утро Полины» у Кормильцева.
***
Богатство символов и архетипов в стихах БГ и Кормильцева, как, впрочем, и в сопровождавших эти стихи музыке, уже нельзя было так легко объяснить действием их Даймона, как в случае с Высоцким. Все-таки, ни Кормильцева, ни Гребенщикова, в отличие от Высоцкого, полуобразованными людьми не назовешь. Но ощущение неземного происхождения их творчества не оставляет меня и здесь.
Оно укрепляется тем, что обоим поэтам хватило глупости поддержать «Ельцина и реформы». Причем, поддержать, пожалуй, не в духе Александра Блока, и даже не в духе Маяковского, а чуть ли не в манере Ефима Придворова.
Надличностный характер творчества Гребенщикова и Кормильцева, выразившийся в помянутых выше музыкально-поэтических циклах, подтверждается для меня также и тем, что доминирующий в этих циклах образный ряд неимоверно близок к образному ряду великих фильмов, посетивших нас приблизительно в это же время.
Я имею в виду «Город Зеро», «Сны», «История ядов», «Зеркало для героя», «Патриотическую комедию», «Дом под звездным небом» и «Ширли-мырли». Со всеми соответствующими рассуждениями об авторах, разумеется.
Но при всем моем восхищении русским роком в том смысле, в каком я его определил выше, ему, на мой взгляд, не хватило главного. Жанр песни протеста в русском роке так и не возник. Конечно, «Титаник», «Крылья» и «Древнерусскую тоску» можно считать существенным продвижением в этом направлении, но этого, на мой взгляд, совершенно не достаточно. Авторы, справедливо простебывавшие «недостатки» советского образа жизни, не нашли в себе сил отнестись по достоинству к миру торжествующего постсовка.
И это я предполагаю и было той важнейшей причиной, по которой Даймон Русской Поэзии покинул русский рок. Но из этого вовсе не следует, что дом наш остался пуст. Русская поэзия жива.
Сегодня тот же дух, который можно почувствовать в русском роке, переместился в другие, еще более низкие жанры русской музыкальной поэзии. Это — бардовская песня в лице Тимура Шаова, русский шансон в лице Сергея Трофимова и рэп в лице «Sixtynine». Обо всех этих, на мой взгляд, ничуть не менее великих, чем «Аквариум» и «Наутилус» явлениях, можно сказать, что в них реализована та же структурная формула музыкальной поэзии, что и в русском роке. Но при этом, творчество Шаова, Трофима и Виса пронизано поэзией протеста, что, на мой взгляд, еще сыграет важнейшую роль в истории нашей страны.
Ну а Королем Русской Поэзии на сегодняшний день, безусловно, является Всеволод Емелин. Причем, Сева представляет собой, на мой взгляд, впервые в нашей истории тип абсолютно психически и духовно здорового человека на этом Троне. Так что ни о какой жертве, слава Богу, не может быть и речи. Впрочем, сам Сева, будучи человеком исключительно разумным и лишенным чувства зависти, считает, что Король сегодня — это Андрей Родионов. Так говорит Емелин. Впрочем, в легком подпитии.
