По материалам круглого стола АПН
Критики зюгановской компартии, особенно зарубежные, много раз указывали на невозможность считать эту партию «левой» — по мировым меркам политической левизны. Однако кризис этой партии позволяет всерьез задуматься над шансами настоящей левой оппозиции в России.
Левое политическое мировидение конца ХХ — начала ХХI веков, как оно предстает в трудах И. Валлерстайна или А.Негри, в программах альтерглобалистских движений, характеризуется четко распознаваемыми признаками. Оно рассматривает мировую ойкумену как уже оформившуюся целостность (мир-система Валлерстайна, Империя Негри), отмеченную несправедливым неэквивалентным обменом между центром и периферией, когда откачка ресурсов периферии обеспечивается не только экономическими, но и насильственными внеэкономическими способами, в том числе опустошительной деструкцией целых регионов планеты. В этих условиях нации — государства как субъекты экономики и политики оказываются все более дискредитированы, эфемерны. «Национальными интересами» камуфлируются претензии локальных элит империи на улучшение или сохранение условий их участия в ее воспроизводстве, на место за «столом сильных и богатых» (как выразился русский либерал А.Кара-Мурза), либо, на худой конец, возле этого стола в качестве его признанной обслуги. Левые альтерглобалисты полагают, что та же уже неизбывная мировая целостность может быть переобустроена существенно более справедливо в результате политической и культурной борьбы. При этом левые с культурологическим уклоном, как то им и положено, усматривают главную хитрость и подлость мирового капитализма именно в том, что он старается убедить народы в безальтернативности существующего порядка.
Перспективы левой идеологии в России, да и вообще, судьба наших оппозиционных движений на ближайшие годы должна сегодня обсуждаться с внимательным учетом особенностей того властного порядка, который по праву заслужил название «путинщины».
Вообще-то в деятельности многих политических режимов надо старательно различать два плана — пиарную экзотерику, при помощи которой режим преподносит себя населению, и ту эзотерику, которая проступает сквозь практику режима, выражая его самопонимание и отношение к миру, так сказать, его онтологию. Путинщину отличает весьма оригинальное отношение между этими планами.
Экзотерика путинщины — чекист во главе Отечества; словеса об интересах России на севере и юге, на западе и востоке, о воспитательной роли православия; мистифицирующая аура «российского реванша» («довольно отдавали, теперь будем брать назад»); красные знамена на военных парадах, подправленный до неудобопонятности советский гимн и советское ретро в масс-медиа. Вместе с тем, эзотерика режима воплощенная в его реальном законодательстве и законодательных предложениях последних четырех лет — законы о налогах, начиная с 13%-ного подоходного, трудовой кодекс, реформы — пенсионная, жилищно-коммунальная, наскоки на образование и медицину, сворачивание льгот, изъятие важнейших доходов у местных властей в пользу центра и наоборот, сброс на места социалки, взвинченные выплаты высшей категории чиновников и замороженные зарплаты бюджетникам с подтягиванием под тот же стандарт зарплат в промышленности — обнаруживают чрезвычайно последовательную стратегию размежевания между сливками (в частности, включающими 10% средний класс) и массой «класса ниже среднего», переходящего в «неконкурентноспособные слои населения», как очаровательно выразился вице-премьер В. Христенко.
Как расценить попытку отказа от фиксированной минимальной зарплаты? Одним здесь видится желание приманить в Россию иностранный капитал дешевизною местного труда, другие угадывают здесь стремление укрепить родимых экспортеров… Очевидно одно — идет замораживание покупательных способностей огромного количество русских, засушивание внутреннего рынка. В перспективе пути в ВТО, с выравниванием внутренних цен на нефть и газ по мировым и либерализацией импорта, проглядывает сворачивание реестра «конкурентоспособных» до сильнейших экспортеров, с их охранной, информационной, юридической, культурной и т.п. обслугой, а также людей госслужбы, сконцентрировавшихся вокруг стратегической калиты, жестко отделенной от российской экономики. Как поверить, что смысл многообразных выплат чиновничеству, с зарплатой, теряющейся в президентских надбавках, что смысл освобождения бизнесменов от социального налога — в поощрении их к инвестированию? Не лучше ли смысл этих актов виден из них самих — иметь сплоченное вокруг президента богатое чиновничество и людей бизнеса, поддерживающих власть за освобождение от социальных расходов? Путин объективно — в полном смысле «президент 13%», тех самых 13%, что образуют Корпорацию «Утилизаторов Великороссии». Лояльность населения, недопущенного в корпорацию, — не более чем достижение долбежного «ПИ-пиара» («пи-пи-пи-пи : поможемте президенту Путину, патриоты) с советскими и православнодержавными ретро-заморочками.
Риторическая обслуга Корпорации восхваляет правительство за «уход из экономики и социальной сферы ради сосредоточения на основной функции поддержания правого порядка». Как будто правовой порядок может представлять для кого-то интерес в трущобах! Здесь стоит напомнить приводившуюся в прессе популярную надпись в бедняцких районах сегодняшней Польши : «Здесь кончается право!» («Труд», 18.06.2004).
Правовой порядок, утверждаемый Корпорацией «Утилизаторов Великороссии» должен обеспечить бесперебойное воспроизводство корпорации при минимальных затратах на подкуп неконкурентноспособных слоев. Отсюда возникает в ее реальности та «диктатура закона», каковую блистательно изобразил литератор А.Афанасьев в романе «Возвращение из мрака» (Москва, 2002, с.5-6). Эта диктатура делит население на три группы:
- на массу , к которой правосудие может быть беспощадно, начиная с истязаний при задержании и на следствии (поправлю писателя: беспощадно в той мере, в какой это не доставляет хлопот его служителям, например, при погромах митингов протеста; при этом люди этой группы, как правило, остаются беззащитны перед соседским насилием и уличным бандитизмом);
- на тех, кто за все может расплатиться с властями по ставке, дифференцируемой от региона к региону;
- наконец, на тех, к кому закон в принципе не подступается (опять же, если нет на то политического решения, как в случае с нарушившим корпоративное правило М.Ходорковским).
Во внешних отношениях путинщина , за исключением короткого зигзага в начале иракской войны, проявляется:
- безнадежно деморализующим армию тезисом об отсутствии у России реальных противников, кроме враждебного мировой цивилизации международного терроризма;
- постоянным сокращением «российского поля» за национальными границами, так сказать, на шельфе «острова России» (беспрепятственное внедрение США на целую эпоху в Центральную Азию, крепнущее натовское присутствие в Закавказье, уход российской армии из Приднестровья, добровольная сдача позиций в Аджарии вместе с режимом Абашидзе; смирение с фактическим визовым режимом для проезжающих в Калининград через Литву; превращение России в зону свободной торговли для политически недружественного государства Украина, провозгласившего свободный доступ войск НАТО на свою территорию и признание судьбы русского языка на Украине внутренним делом ее властей).
Совершенно очевидно, что оптимальный для себя режим распределения ресурсов «Корпорация» связывает со своим статусом «системной силы», позитивно принимаемой при столе сильных и богатых, и этот статус оплачивает уступками от имени и от лица территориального государства Россия. Существует очевидная связь между безоглядной неофитской просистемностью путинщины в масштабах «нового мирового порядка», то есть системы планетарной сословности, отделяющей «золотой миллиард» от «навечно опоздавших» (включая мировые «опасные классы», страны-изгои), и внутренней политикой, фактически продолжающей тот же мировой сословный раздел внутрь России, выкраивая в ней неконкурентноспособные слои.
Нельзя забывать, что в 1990-х, в начале ее становления, когда для ее членов был еще вовсе не исключен вариант с билетом на последний самолет, Корпорация активно использовала идеологов, провозглашавших революционный разлом времен — то требовавших полной смены генокода российской цивилизации, то объявлявших Корпорацию прямой наследницей России до 1917 года в обход России Советской, чьи накопления изымались корпорантами. В тех условиях ставка коммунистов на связь времен, на эмоциональность «старых песен о главном» оказывалась, по-своему, беспроигрышной, определив успех оппозиции в течение прошлого десятилетия.
Путинщина представляет ту стадию развития Корпорации, когда это образование пытается обрести видимость регулярного государственного (сословно-государственного) правления, утвердив двупартийную связку коренной «партии здорового консерватизма» и пристяжной «партии борзóго патриотизма». Конфисковав в свою пользу весь репертуар национальной символики и все ценности, которые могут ее узаконить в глазах оставшихся за порогом. В этом я вижу причину крушения зюгановского консервативного коммунизма: «Корпорации» больше невозможно противостоять с позиций конструктивного, респектабельного, «вменяемого» консерватизма, ставшего частью ее пиара.
Забавны надежды некоторых молодых консерваторов поддержать «Корпорацию» в ее демагогии, чтобы повязать режим логикою якобы неизбежных следствий из его пропаганды. Кого, спрашивается, и к чему обязали болтливые миражи в 2000-х? Подобно Герингу, самостоятельно решавшему, кто в его епархии еврей, а кто — нет, корпоранты прекрасно сознают, что следует, а что не следует из их пропаганды «на пипл», тем более, что в распоряжении у них — здоровый консерватизм «сосущих вместе» и «ползущих вместе», вкупе с командой гг.Марковых и Никоновых, прирожденно умеющих не извлекать не из чего ненужных выводов.
Сегодня оппозиционная мысль может противостоять заморочкам путинщины, став для них недоступна и неуязвима, лишь в одном случае — если атакует противника в его «просистемных» претензиях, начав с осуждения мирового порядка и попыток «Корпорации» подсесть к столу сильных и богатых ценою геоэкономического и социального разлома России. Это именно та позиция, которая будет воспринята огромным количеством русских и на которую «Корпорация» никогда не сможет вступить.
Тут-то и намечаются две дороги молодой российской оппозиции, о которых мне уже приходилось писать. Первая дорога — осознать роль российских новых левых как части мировой антисистемной волны, захватившей сейчас самые разные силы — от респектабельного западного альтерглобализма до террористического интернационала, приглядывающегося волчьим глазом к столу сильных и богатых. Выход молодой оппозиции на эту дорогу можно проследить по текстам таких даровитых авторов, как А.Тарасов (популяризирующий идею об 11 сентября 2001 как о «мировом поджоге Рейхстага», об акции вашингтонских «ястребов», вознамерившихся закрутить гайки в американском и мировом масштабе) и М.Шевченко (отстаивающий право иранских повстанцев воевать не по правилам, писаным хозяевами Империи) . Некоторые идеологи на этом пути доходят до того, что рассматривают чеченскую войну как законное возмездие за капитализацию России: именно такие ребята в дни событий на Дубровке выбросили лозунг — «Мы все — заложники!». Я не берусь критиковать этот путь российского протеста. Замечу лишь, что он парадоксально возвращает наших оппозиционеров к состоянию ранних русских марксистов (доленинской генерации). Как для тех борьба за власть в России выглядела возможной лишь в случае мировой, прежде всего европейской революции, так и для этих мировая проблематика берет верх над российской, грозя обезоружить их перед путинщиной во всех аспектах, кроме сугубо морального.
Но я допускал и допускаю для молодой оппозиции возможность также и второй дороги — не знаю, более ли успешной, но, на мой взгляд, более продуктивной в смысле определения непосредственной политической цели. Речь идет о том, чтобы, взяв у левых осуждение неправильного мирового строя, перевести его в программу не для мира, но для России. На этом пути оппозиция может осознать себя не каплей антисистемного глобального прилива, но «истинной Россией», несовместимой с «Корпорацией Утилизаторов Великороссии» и вступить в борьбу за власть духовную, а затем и политическую, апеллируя ко всем, кто видит пагубность для России проекта, проступающего из заморочек «Корпорации» уже не от года к году, а от законопроекта к законопроекту. Год назад («Космополис» 2003, № 3) я писал о триединой цели такого движения, каковой должно было бы стать:
- технологическое обновление в ореоле обновления духовного;
- упор на внутренний рынок как геоэкономический щит страны, при том, что экспорт (чем дальше, тем более экспорт технологий) стал бы ее геоэкономическим мечом;
- использование консервативного символического и идейного репертуара не для повязывания «неконкурентноспособных» низов, а для установления контроля народа над элитами, морально-политического «закрепощения» элит.
После моей публикации на эту тему мне много говорили о «несовместимости» первого и третьего пунктов. Сам же я вижу в их увязке огромную практическую проблему, которая должна быть разрешена в политическом творчестве новой оппозиции.
Я принимаю лозунг «Или мир (как он есть), или Россия», допуская лишь их временное сосуществование на планете и отказываясь видеть в «Корпорации Утилизаторов Великороссии» приемлемую форму России. Речь должна идти о России не как об одной из антисистемных сил, но как о силе внесистемной, расценивающей прилив деструктивных волн в мировом масштабе как законную казнь над постхристианской мировой Империей, однако отказывающейся сущностно отождествляться с силами, которые совершат эту казнь.
Бог дал своему блудному сыну — русскому человеку — особое место на земле, дал нефти (авось еще на 20 лет), дал газа на ХХI век, дал технологических умений и прозрений, дал, наконец, оружие, способное аннигилировать любой мировой порядок, который попытался бы аннигилировать Россию — чтобы этот блудный сын, поумнев (и беря пример от смоковницы), мог поставить свой стол в стороне от чумного стола сильных и богатых.
