БГ: Чужой среди своих

Рассматривая любое более или менее современное культурное явление, критики часто подпадают под действие трех искушений, которые мешают его адекватному восприятию.

Во-первых, эти явления культуры иногда оценивают только с точки зрения текущего момента, через призму конъюнктуры. Нам не нравится тот или иной артист или писатель часто по той лишь причине, что он выразил в своем творчестве не симпатичную нам политическую позицию или, хуже того, публично поддержал какого-то не того человека.

Во-вторых, критик, составив определение какого-то художественного течения, превращает данное определение в своего рода прокрустово ложе. Те, кто подходит под него, принимаются во внимание, те, кто не подходит, полностью игнорируются. Особенно радикально проявляется эта тенденция, когда критик относится к описываемому феномену негативно или эдак свысока.

Наконец, в-третьих, критик, как правило, чересчур увлекается собственной интерпретацией творчества тех или иных авторов, не обращая внимания на все, что в эту интерпретацию не вписывается.

Все эти три искушения не миновали авторов, принявших участие в дискуссии о русском роке на сайте АПН. Тем интереснее мне показалась публикация Бориса Межуева, который, как мне представляется, благополучно избежал первых двух искушений.

В своей статье «Десятилетие одной псевдоморфозы» автор много внимания уделил творчеству, безусловно, самого выдающегося отечественного рокера Бориса Гребенщикова, которое ему хорошо известно и явно задевает в его душе какие-то глубоко личные струны. Я бы даже сказал, что в статье рассматривается не БГ как представитель нашего рока, а наш рок как своего рода среда, в которой оказалось возможным творчество Гребенщикова.

Все это очень верно. Через годы и десятилетия думающая публика будет возвращаться к творчеству БГ снова и снова. Притом что сам БГ среди наших рокеров стоит особняком. И при Советской власти, и в постсоветской России он делал только то, что считал сам нужным делать, творил только для себя, не оглядывался ни на какие мнения, авторитеты и рамки.

Именно поэтому понимание прошедшей и настоящей эпох без изучения творчества Гребенщикова будет неполным и однобоким, подобно тому, как понимание мира 1960–70-х годов невозможно без Владимира Высоцкого, а XIX века в России — без Ф.М. Достоевского.

Однако Борис Межуев, столь удачно избежав попадания в ловушки первых двух искушений, столь же безоговорочно поддался искушению третьему. В оценке творчества БГ он неукоснительно следует своей концепции, согласно которой творчество Гребенщикова делится на два больших этапа: до «Любимых песен Рамзеса IV» и после. И это «после» БМ совершенно неценно и неинтересно, по его убеждению, оно является мертворожденным и извращенным. Даже реинкарнация «Аквариума» рассматривается им как некое святотатство. Еще бы! БМ давно и доказательно, как ему кажется, похоронил «Аквариум» и Гребенщикова как автора, и новое творчество БГ, столь отличающееся от старого, должно быть просто пустым местом, поскольку не укладывается в концепцию, которую сам БМ точно определил цитатой из того же БГ: «Все разошлись по домам...».

БГ и ранее не раз преподносил слушателям и критикам сюрпризы, круто меняя генеральное направление своего творчества и своего видения происходящего вокруг. Чего же удивляться, что талант поэта пробил, казалось бы, неприступную броню могильной плиты, которой БМ столь решительно накрыл «Аквариум». Гений не поддается ни концепциям, ни законам жанра, его жизнь и творчество — постоянное опровержение логичных и общепризнанных выводов.

БГ всегда был человеком, остро переживавшим за то, что происходит в России. При этом он постоянно менялся, заставляя своих поклонников и последователей испытывать неприятное чувство, какое испытывает любой пассажир скоростного самолета при совершении фигур высшего пилотажа: растерянность, испуг, физический и душевный дискомфорт. Собственно, судить строго автора критической статьи и согласных с ним не стоит: как не утомиться от постоянных неприятных чувств! И вот автор, окончательно устав от них, закрывает для себя тему, объявив не только рок-н-ролл, но и самого БГ мертвым (Как пел когда-то сам БГ, как будто заранее предваряя подобную критику в свой адрес: «Послушай, ты мертв давно, зачем ты здесь…»). Поистине пророческими в отношении таких критиков стали строки Гребенщикова о

Это было спето в 1983 году. Двадцатью годами позже БГ горько усмехнется:

Вместе с тем, БМ вполне точно описывает период в творчестве Гребенщикова, когда и был записан действительно рубежный и знаковый альбом «Любимые песни...» Тогда действительно казалось, что автор оказался отрезанным от источников вдохновения, самой творческой энергии, что в его жизни произошел какой-то роковой кризис. Это все так, только БМ считает, что кризис кончился смертью «Аквариума», а мне представляется, что «Аквариум» начал новый творческий этап. Самым сильным искушением, как мы видим, оказалось желание объявить рок-н-ролл мертвым, а Гребенщикова выдохшимся просто потому, что так «теоретически правильнее». Словно понимая это, в 2005 году БГ поет для сомневающихся:

Новый Гребенщиков совершенно не изменил себе: более того, он подарил нам песни, которые лучше всех книг и аналитических работ дают полную картину происходящего в России. На «Любимые песни Рамзеса IV» следовало бы взглянуть внимательнее. Заглавной песней альбома является «Летчик». Значение этой песни осталось непонятым БМ. Находясь в состоянии глубокого кризиса, БГ сам себе напророчил воскрешение:

Образ «летчика» используется Гребенщиковым часто и означает ангела-посланника. Из глубины творческой смерти послал себе БГ эстафетную палочку «Аквариума», чтобы подхватить ее уже в новом качестве, но, сохранив то главное, что уже несколько десятилетий делает Гребенщикова Гребенщиковым.

И тогда БГ подарил нам несколько новых альбомов, значение которых трудно переоценить. Его бессмертные «Держаться корней» и «Поезд во огне» сменились песнями «Тройка», «Кострома мон амур», «По дороге в Дамаск», «Псалом 151», «Человек из Кемерово»... Всего не перечислить. Это потрясающая социальная поэзия, которая живет и доказывает свою подлинность, несмотря на предвзятые мнения относительно своей мертворожденности.

Борис Межуев очень точно отмечает, что Гребенщиков постоянно чувствует себя в России эдаким чужаком. БГ не был бы БГ, если бы боялся признаться в этом. Потрясающим образом «чужак» болеет сердцем за «чужую» ему страну и любит ее, как дай Бог любить ее каждому. В 2006 году вышел в свет очередной альбом «Аквариума» «Беспечный русский бродяга» с новым хитом «Мама, я не могу больше пить», где БГ сам расставляет все точки над «i» в отношении своей чужеродности:

Получается, что взгляд чужака — не от хорошей жизни или цинизма:

Все дело в судьбе поэта:

Гребенщиков снова повторяет ту же самую мысль: он задыхается. Он задыхается и в России, и без России. Но не следует из этого снова делать скоропалительные выводы (Гребенщикова уже хоронили, хватит). Пожалуй, мы никогда бы не смогли услышать столь откровенных и пронизанных болью песен о России, если бы не эта самая чужеродность Гребенщикова, который, как истинный поэт, всегда чужой на той самой любимой им земле, которая его породила. С другой стороны, взгляд чужака, пусть и наполненный болью, всегда беспристрастен и не замутнен. Вернувшись из очередной поездки в Тибет, на «крышу мира», БГ констатирует:

Мы говорим уже не о рок-н-ролле и не о русском роке, мы говорим о выдающемся поэте XX–XXI веков, который после 1991-го года ясно чувствует неправильность и ущербность происходящего:

… но, вместе с тем, находит в себе силы не только расстаться с уютной китежианской позицией «Русского альбома», последняя песня которого «Чиж» исполнена, несмотря на многие горькие строки, уверенностью в наличии впереди будущего. Эта композиция словно опровергает все посылы других песен альбома. Гребенщиков с иронией как будто готов распрощаться со своим рок-н-рольным прошлым и увидеть новую жизнь, наступающую с фатальной неотвратимостью:

БГ уверен, что люди придут в себя, очнувшись от дурмана реформенной России, и тогда настанет горькое похмелье:

Но от отчаянно горького

…он переходит к более спокойному и философски обобщенному

И все-таки, одновременно с тяжкой болью и пронзительно ясным пониманием происходящего, творчество Гребенщикова, как и многие годы до этого, остается жизнеутверждающим. Все неприятности и страдания и следующие за ними отчаяние и апатию нужно преодолеть, форсировать, как реку вброд:

С тем же призывом можно обратиться ко всем нашим мыслителям и всем людям, все еще пребывающим в плену отчаяния и убежденности, что все пропало, что не просто «все разошлись по домам», а что «горящая нефть хлещет с этажа на этаж». Как не может истинный поэт не иметь надежды, так не может жить русский народ в состоянии перманентных похорон самого себя. И точно так же нельзя живое и стихийное явление, коим, безусловно, является русский рок, рассматривать только сквозь призму негативного отношения к событиям 80–90-х годов прошлого столетия. Тем более нельзя всех рокеров ровнять под одну гребенку. БГ — яркий пример того, насколько неоправдан такой подход.

Творчество Гребенщикова вполне можно представить и вне основного мэйнстрима русского рока как до 1991 года, так и после, а вот русский рок, пожалуй, был бы весьма заштатным явлением, если бы не «Аквариум». Можно долго (и кое в чем оправданно) возмущаться и подпольными квартирными концертами рокеров в 1980-е годы (развратили, мол, молодежь и развалили Союз), и песенным материалом «Нашего радио» (отвратительный, де, медийный проект, призывавший в свое время «голосовать сердцем»), но БГ — настолько значительная фигура и настолько стоит особняком, что почитателям его творчества нет никакого дела до обидных выкриков, продиктованных социальной обидой или идеологической конъюнктурой.

Пройдут годы, и жизнь, не терпящая над собой никаких теорий, тем более, эту самую жизнь отрицающих, обязательно наладится. Мы будем оглядываться на свое прошлое и вновь восхитимся творчеством человека, который, несмотря на боль и отчаянное чувство одиночества, пронес через мрак 80-х, хаос 90-х и разочарования начала XXI века надежду, которая освещала путь тем, кто внимательно вслушивался в его голос. Этот человек очень точно сказал о себе в 1984 году в песне-молитве:

Кто из нас в этом самом будущем сможет с чистой совестью сказать о себе то же самое?