Говорить об истории в сослагательном наклонении — это всегда на грани неприличия. Причем порой за эту самую грань переступают — с легкостью необычайной. И, тем не менее, говорить в данном наклонении можно и нужно. История, что ни говори, а все-таки повторяется. Следовательно, повторяются и упущенные варианты развития. Поэтому не такое уж это и бесполезное занятие — разбирать упущенные альтернативы.
В 1990-1991 годах у СССР было, пожалуй, три возможных пути трансформации.
Первый мы все очень хорошо представляем, ибо по нему нам и довелось пройти. Это не самое приятное путешествие назвали «демократическими реформами», хотя имел место быть дикий рыночный либерализм. По этому пути страну повела команда Ельцина.
Второй путь предлагала команда Горбачева. Это был путь конвергенции — постепенного и осторожного соединения капитализма и социализма в обновленной советской модели. Он предполагал реформирование всех областей жизни — как экономической, так и политической.
И в этом отношении горбачевская советская модель существенно отличалась от модели дэнсяопиновской, китайской. В Поднебесной реформаторы начали с экономики, в политике же сохранили монополию компартии на власть.
У нас и сейчас есть много любителей поплакаться о том, как Союз упустил счастливую возможность сделать перестройку «по-китайски». Между тем, эти критики сами упускают из виду то обстоятельство, что СССР времен Горбачева и КНР эпохи Дэн Сяопина стояли на разных этапах развития коммунистической идеократии.
Китай конца 1970-х нужно сравнить с СССР середины 1950-х годов. После смерти Сталина «китайский» вариант был вполне проходным. Мобилизационный аппарат сталинизма мог протащить страну через серию удачных рыночных реформ, ибо он еще сохранял свою мощь и убежденность. Собственно говоря, к такому варианту и склонялись такие аппаратные прагматики, как Берия и Маленков. Но победила идеократическая линия бывшего троцкиста Хрущева, который соединил некоторую либерализацию с разного рода революционными авантюрами (типа кампании «догнать и перегнать»).
Великий шанс был упущен, и партийно-государственный аппарат подвергся длительному разложению. В 1980-е годы они уже никак не мог выполнять роль политического наставника общества. Вот почему приходилось реформировать уже все и вся. И тут Горбачева критикуют зря. Критиковать его следует за то — как он провел это всеобъемлющее реформирование.
Михаил Сергеевич попытался навязать обществу «гуманный, демократический социализм с человеческим лицом». А это никого в России особо вдохновить не может. У нас могут восхищаться коммунизмом, национализмом, даже либерализмом. Но вот «выхолощенный» коммунизм, одетый в европейские одежки, каких-то сильных чувств вызвать не способен. На тот момент необходимо было нечто сильное, затрагивающее важные струнки национального сознания. Коммунизм их уже давно не мог затрагивать, поэтому оставалось два пути — либо «отвязанный» либерализм с апелляцией к «великому американскому опыту», либо национализм с его идеей русского и российского возрождения.
И тот, и другой объективно были направлены против СССР. Либерализм — потому, что советский проект являлся проектом идеократическим. Собственно говоря, и сам СССР в свое время создавали как опытную модель всемирной федерации коммунистических республик. Рыночным фундаменталистам с их колбасным радикализмом такой проект был неудобен и не нужен.
Но он был так же не нужен и русским националистам, ведь в СССР русские находились на положении этакого «раствора», скрепляющего грандиозное здание интернациональной дружбы. Россия выступала донором для других союзных республик, о чем с конца 1980-х годов много писали публицисты-почвенники. Вот, например, отрывок из статьи Галины Литвиновой, бывшей тогда кумиром многих патриотов: «Законы о бюджетах по-прежнему создают наиболее льготный бюджетный режим для республик Закавказья, Казахстана, Средней Азии. Помимо высокого (до 100%) отчисления в бюджеты этих республик от налога с оборота — основного источника бюджетных поступлений — эти республики, как правило, получают в свой бюджет все 100% подоходного налога с населения, тогда как РСФСР никогда не получала более 50%, не говоря уже о том, что эта республика никогда не пользовалась дотациями из общесоюзного бюджета. Хотя в РСФСР самая высокая нагрузка посевных площадей на 1 занятого колхозника и самое большое количество отработанных в году человеко-дней, доходы колхозников здесь сравнительно низкие, почти в 2 раза ниже, чем в Таджикской ССР, где земельная нагрузка пашни на одного колхозника в 8 раз ниже, чем в РСФСР… Отсутствие в РСФСР Академии наук мешает подготовке научных кадров. В 1980 г. Госкомитет по науке и технике и Президиум АН СССР приняли решение о преимущественной подготовке научных кадров для районов РСФСР наиболее в них нуждающихся. Однако решение оказалось мертворожденным. Например, в 1981-1982гг. 15 внеконкурсных мест в аспирантуру Института государства и права АН СССР были распределены следующим образом: 7 мест республикам Средней Азии и Казахстана; 4 — республикам Закавказья; по одному Белоруссии и Латвии, и по одному — Башкирии и Удмуртии. Показатели социально-культурного развития русского народа оказываются на одном из последних мест и в том случае, если их сравнивать с соответствующими показателями народов РСФСР. При этом с каждым годом русские занимают все более низкие места. По переписи 1979 г. по числу лиц с высшим образованием на душу занятого населения русские оказались среди народов РСФСР на 16 месте у горожан и на 19 месте у сельских жителей, уступая в полтора-два раза даже бесписьменным в недавнем времени народам — бурятам, якутам, чукчам».
На свою беду, большинство националистов так и не осознало всю ненужность СССР. Рассуждая о необходимость усилить Российскую Федерацию в рамках СССР, они продолжали цепляться за уже рушащееся здание некогда великой страны. Даже многие монархисты-антисоветчики (например, «Память») призывали голосовать на референдуме 1991 года за «великий могучий Советский Союз», видя в нем хоть и искаженную, но все-таки Империю. (Как всегда, крайне правые умудрились все сделать не вовремя. В 1941 году они, в массе своей, поддержали Гитлера, проигнорировав начало возврата СССР к национальным традициям России. А в 1991 году им приспичило поддержать развалившуюся уже, по сути, державу.) Хотя было очевидно, что уже сама постановка вопроса — быть или не быть единому государству — свидетельствует о его неминуемом крахе.
К тому же патриоты, в большинстве своем, исходили из той ложной установки, что партийно-государственный аппарат является хоть и ненадежным, но все-таки союзником в противостоянии прозападным силам. (Тогда как сам аппарат думал уже о том, как бы вписаться в новые, посткоммунистические реалии.) Поэтому многие из них избегали выдвигать крайне популярные тогда антикоммунистические лозунги. Более того, были даже попытки одеть русский национализм в советские одеяния, совершить некий чудесный синтез. Так, в 1990 году патриотический блок шел на выборы нардепов РСФСР под лозунгом «Вам нужны великие потрясения, а нам нужная Великая Советская Россия». Подобный перифраз знаменитого столыпинского высказывания вызывал в лучшем случае усмешку, а в худшем — законное раздражение. В результате, патриоты сумели провести в народные депутаты лишь незначительное количество своих сторонников.
Удивительно, но сами же патриоты, несмотря на всю осторожность, довольно-таки решительно разоблачали все зверства красного террора 1918–1920 года, далеко обгоняя в этом своих противников из демократического лагеря. Когда те продолжали перемывать косточки Сталину, почвенники на страницах «Нашего современника», «Молодой гвардии» и «Москвы» прикладывали Троцкого, Свердлова и Дзержинского (последние два были партийными «иконами» даже и в перестройку). Вспоминается, какой большой шум наделало открытое письмо Владимира Солоухина, опубликованное в декабрьском номере «Нашего современника» за 1988 год. В нем писатель-почвенник сообщал о своем отказе поддержать общество «Мемориал» и объяснял мотивы этого отказа. По его мнению, данное сообщество заботилось только о жертвах «сталинских репрессий», подвергая забвению жертв более ранних периодов, в том числе и ленинского.
Но эту свою выгодную «историческую» позицию патриоты так и не сумели конвертировать в политическое действие, перехватив антикоммунистические лозунги у демократов. А вот сами демократы вполне умело перехватили лозунги патриотизма. Ельцин и его сторонники решительно подняли национальный триколор и уверили соотечественники в том, что «Россия обязательно возродится» (летом 1991 года плакатами с этим слоганом была обклеена вся Москва).
Между тем, в самом патриотическом лагере нарастало недовольство подобным положением дел. Ярче всего данное недовольство выразил Владимир Бондаренко (ныне — редактор «Дня литературы» — приложения к газете «Завтра») в статье «Россия должна играть белыми»: «Мы постоянно проигрываем, мы теряем нашу российскую молодежь, теряем российскую народную интеллигенцию… потому, что мы всегда играем черными… Как я прочитал в одной хорошей статье, даже гениальный шахматист, играя только черными, не выиграет ни один турнир. Это мы, российские патриотические силы, должны были начать кампанию десталинизации, дереволюционаризации страны. Кто, как не русский народ, наиболее пострадал от этой чудовищной диктатуры, которая за семьдесят лет нанесла тотальный удар по русскому национальному самосознанию, по русской культуре? Осторожные попытки обеления сталинизма, новые неомарксистские доктрины, попытки защитить диктатуру антинациональных сил приводят к последовательной потере уважения ко многим патриотическим организациям у русского и других народов России». Весьма любопытно, что автор при этом апеллировал к опыту прибалтийской национал-демократии: «Давно уже на рязанском выездном заседании секретариата правления СП (Союза писателей — А. Е.) РСФСР, вернувшись из Эстонии, я предложил создать свой национальный, Российский народный фронт. Мне возразили, мол, не время, не место и вообще некуда спешить… Этот Российский народный фронт организован, но не нами, и, как говорится, русским духом, пушкинским русским духом там и не пахнет! В этом наше коренное отличие от республиканских народных фронтов». («Наш современник», № 12, 1990)
В самом деле, прибалтийский опыт мог бы очень и очень пригодиться русскому патриотическому движению. В странах Балтии массовое национальное движение было создано при активнейшей поддержке тамошней творческой интеллигенции — писателей, музыкантов и т. д. В России было достаточное количество писателей-почвенников (Валентин Распутин, Василий Белов и т. д.), чей авторитет мог бы направить протест масс в национально-государственное русло. Тогда был единственный шанс спасти Империю — распустить СССР, перехватив инициативу у сепаратистов с национальных окраин. Распустить — и немедленно прекратить любую помощь отделенным республикам. Тогда бы они сами попросились обратно, но только уже в состав Российского федеративного государства. Возможно, кое-какие мысли по этому поводу были. Не случайно же Распутин, выступая на Первом съезде народных депутатов СССР, задался горьким вопросом: «Здесь, на Съезде, хорошо заметна активность прибалтийских депутатов, парламентским путем добивающихся внесения в Конституцию поправок, которые позволили бы им распрощаться с этой страной. Не мне давать в таких случаях советы. Вы, разумеется, согласно закону и совести распорядитесь сами своей судьбой. Но по русской привычке бросаться на помощь, я размышляю: а может быть, России выйти из состава Союза (аплодисменты), если во всех своих бедах вы обвиняете ее и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Может, так лучше? Это, кстати, помогло бы и нам решить многие проблемы, как настоящие, так и будущие».
Это был, конечно же, всего лишь вопрос, но его до сих пор не могут простить Распутину разного рода совпатриоты, почему-то уверенные в том, что писатель прямо призвал к выходу из Союза. Увы, таких призывов российские писатели не сделали, а сам Распутин стал членом Президентского совета при Горбачеве. «Прибалтийский» вариант, предполагавший движение по спасительному третьему пути (ни за Ельцина, ни за Горбачева) не прошел. Победили демократы, которые распустили СССР, но заменили его пседоимперской структурой — СНГ. И в рамках этого «Содружества» Россия продолжала субсидировать вчерашние окраины, которые укреплялись за ее счет.
Впрочем, был один русский писатель, который призвал распрощаться с СССР и создать новый, Российский Союз. Только вот жил он тогда за океаном и не имел возможности сильно влиять на политическую ситуацию в стране. Речь идет об Александре Исаевиче Солженицыне, который в 1990 году выпустил программную работу «Как нам обустроить Россию». В ней предлагалась вполне консервативно-традиционалистская и, в то же время, земско-демократическая модель реформ. Тогда русские патриоты могли получить сразу и готовую программу, и духовного лидера. Но они упустили и этот шанс, предпочтя плестись в хвосте за совпартноменклатурой.
Впрочем, были свои исключения и здесь. В тогдашней России все-таки существовала политическая организация, некоторое время позиционировавшая себя как партия идей Солженицына. На фоне разнообразных «лево-правых» архаиков-реакционеров очень выгодно выделялась Республиканская народная партия России Николая Лысенко (позже переименованная в Национально-республиканскую партию России). Ее воззрения были очень близки к земскому традиционализму Солженицына, причем РНПР подчеркнуто дистанцировалась как от либералов, так и от коммунистов. В течение краткого срока в партию потянулись тысячи националистов. Стала даже складываться коалиция — «Национально-республиканский блок» (РНПР, Русская фракция Демократической партии России, Ассоциация «Свободная Россия» и т. д.).
Но было уже слишком поздно. Грянул августовский путч, который серьезнейшим образом изменил политическую обстановку. Победила именно «ельцинская модель». Патриоты утратили шанс возглавить антикоммунистическую революцию.
