Наша политическая система содержит множество родовых пятен в целом традиционной для России модели правления — самодержавно-бюрократической. Включая и те новации, которые внесла в эту модель бюрократическая рационализация самодержавия, начавшаяся еще в эпоху Павла I и достигшая своего предела в «псевдо-конституционной» системе думской монархии образца 1906–1917 годов.
Общая черта этой модели — исключение реальной политической конкуренции. Бюрократ, технический исполнитель приходит на место политика. Технический расчет замещает политический выбор. Прочность этой системы основывается на личной популярности, на уровне доверия населения верховному главе государства. Пока его правление кажется успешным большинству избирателей, система худо-бедно работает, как только его власть по тем или иным причинам теряет свою привлекательность, тут же возникают системные сбои, преодолеть которые оказывается крайне сложно и без особых, чаще всего незаконных, политических усилий просто невозможно.
Никакой серьезной разницы между режимом Ельцина и режимом Путина в этом смысле усмотреть нельзя, за исключением определенных изменений в региональном управлении. Централизовав систему и создав так называемую вертикаль власти, действующий президент замкнул ее на себе, то есть на собственной Администрации, одновременно превратив обе палаты парламента фактически в департаменты исполнительной ветви власти. Одновременно утратили серьезное значение политические партии, а также независимая судебная власть.
Впрочем, не будучи либералом западнического толка, для которого первоочередное значение имеют права и свободы личности, а интересы государства стоят на втором месте, я считаю данную модель не просто антидемократической, но именно никуда не негодной с точки зрения интересов государства, угрожающей его целостности и стабильности.
Во-первых, данный режим не может без каких-то искусственно создаваемых кризисов воспроизвести сам себя. Наши руководители упрямо боятся идти на отмену президентских выборов и, думаю, причина этого заключается вовсе не только в страхе потерять расположение западных лидеров и общественности, как предполагает, скажем, Михаил Делягин. Существует, может быть, даже более весомая причина для сохранения института выборов главы государства — именно опасение, условно говоря, «либерального», хотя правильнее сегодня было бы говорить «интеллигентского», крыла правящей элиты оказаться в полной зависимости от «силовой группировки». Понятно, что в ситуации нелегитимного продления полномочий главы государства силовики, как и в 1993, окажутся в крайней выгодном для них положении, а вся разветвленная экспертно-интеллектуальная инфраструктура, так или иначе соотносящаяся с общественным мнением и публичной политикой, будет не слишком востребованной актуальным политическим процессом.
Такой поворот — от хитроумных манипуляций «управляемой демократии» к прямой силовой диктатуре — неизбежно приведет к отчуждению от власти активной части интеллектуального класса, что, в свою очередь, еще в большей мере будет способствовать делегитимации режима, особенно в ситуации неизбежного осложнения внешнеполитической обстановки. Все это уже мы наблюдали в 1994–96 гг., и к той завершившейся политической катастрофой ситуации режим явно не намерен более возвращаться.
Во-вторых, подавление открытой политической конкуренции при отсутствии механизмов транзита власти делает довольно невнятной всякую правительственную политику. Проще говоря, непонятно кто несет ответственность за принятие тех или иных ответственных решений, прежде всего в области экономической политики. Министры сейчас — это технические исполнители, назначаемые и снимаемые президентом, лидеры партий — точно такие же чиновники, полностью зависимые от Администрации. Выходит, вся ответственность за политические решения ложится на плечи главы государства. Именно он отвечает за провал или неуспех национальных проектов, поскольку именно им назначаются лица, призванные реализовывать эти президентские начинания. Провал экономического курса, как в августе 1998 г., способен поколебать всю пирамиду власти.
Очевидно, что система, способная пошатнуться от малейшего сбоя в работе исполнительной власти, непрочна по определению. В любой оппозиции себе по любому из экономических вопросов власть справедливо угадывает признаки будущей революции, любой искренний критик правительственной политики, даже в целом лояльный режиму, неизбежно превращается во врага. Я не очень верю в близость падения «цен на нефть», предрекаемое экспертами, но мне представляется, если таковое падение по тем или иным причинам произойдет, тщательно возведенная Путиным система политической стабильности рассыплется как карточный домик. Чиновники немедленно снимут с себя ответственность за рост цен и невыплаты зарплаты, возведя всю вину на главу государства, которому в этой ситуации будет уже крайне сложно обеспечить победу на парламентских выборах «партии власти» и, тем более, провести преемника.
Причиной и вместе с тем отягощающим признаком данной политической системы является почти неизбежно сопутствующая ей политическая коррупция: власть оказывается орудием извлечения личных доходов, в том числе посредством постоянного перераспределения собственности. В таких условиях частное лицо никак не может получить гарантии неприкосновенности своей собственности от государства, а власть видит в любых претендентах на верхние места в эшелонах власти прежде всего конкурентов в борьбе за лакомые куски собственности.
В-третьих, крах политической системы, вызванный возможным экономическим коллапсом, поставит под угрозу целостность страны, в которой каждый региональный руководитель на сегодняшний день является президентским назначенцем.
Наконец, в-четвертых, подавляющая политическую конкуренцию система плодит внутри себя множество различных квазиконституционных органов, обладающих разной степенью власти и влияния. Это в первую очередь так называемая Общественная палата, симулирующая реальное представительство гражданского общества, а также пресловутая Администрация Президента, которая и является в настоящее время реальным (и при этом совершенно безответственным) правительством страны. Внутри данного института и совершается государственная политика, там идет подлинная борьба за власть между различными сегментами политической элиты. Разумеется, никакой продуманной и ответственной перед своей страной политике функционирование такого квазиконституционного органа не соответствует.
В том то и беда нашей политической системы, что она не может решиться ни на откровенный авторитаризм, ни на открытую политическую конкуренцию, зависая где-то посередине и продолжая существовать в большей степени по инерции.
С другой стороны, вся эта, на самом деле, разболтанная и плохо отлаженная машина оказывается еще и лишенной четкого идеократического оформления, ибо лидеры ее не могут сойтись в каких-то фундаментальных вопросах исторического бытия России — относится ли она к Европе или представляет собой особую уникальную цивилизацию. Не очень понятно, как поведет себя Россия в тех или иных международных коллизиях, и какими при этом принципиальными соображениями будет руководствоваться ее политическое руководство. Возникает полное ощущение, что как во внутренней, так и во внешней политике наша страна всегда будет лишь оперативно реагировать на возникающие вызовы, устраняясь от выработки стратегической линии, основанной на каких-то идеологических константах.
Все это в совокупности свидетельствует о крайней необходимости для России смены конституционного строя. Думаю, оптимальной мерой было бы наделение президента страны правом избираться на третий или же четвертый сроки в обмен на формирование кабинета министров победившей на парламентских выборах партией при утверждении правительства главой государства. При этом на какой-то переходный период режим «управляемой демократии» мог быть даже сохранен, то есть к выборам допускались бы партии, программы которых соответствовали бы основным принципам общегосударственной политики. Эти принципы должны быть сформулированы и утверждены неким надпартийным идеократическим органом, не претендующим на оперативное вмешательство в политический процесс.
Россия, по своим историческим и геополитическим характеристикам, не может считаться частью Европы или какой-то иной цивилизации. Как единое целое она способна существовать лишь в качестве отдельного государства-цивилизации, не интегрированного ни в какую иную цивилизационную семью народов. Всякие попытки интеграции в европейский мир будут способствовать только усилению кризиса российской государственности. Европа не хочет, не может и, главное, не обязана включать в себя Россию, считать нашу страну полноправной участницей европейского содружества наций. Но ежели она не желает принимать в себя Россию, то это одно должно положить раз и навсегда предел всем попыткам нашей страны найти свое место в общеевропейском доме.
По этой причине Россия и не может слепо копировать политическое устройство европейских демократий, которые на сегодняшний день являются полусуверенными государствами. Это предполагает, что Россия, как и всякая другая устойчивая демократия, должна иметь собственные надпартийные идеократические инстанции, корректирующие политический курс страны в зависимости от основных установок ее цивилизационной идентичности. Полагаю, что таковыми установками должны быть господствующая роль в обществе православной религии, целостность страны, национальное равноправие.
Однако наличие идеократического компонента государственного строя России не отменяет необходимости открытой и, главное, способной привести к смене курса конкуренции политических сил, представляющих несовпадающие интересы разных слоев населения страны, а также их различные представления об оптимальном социально-экономическом и международном курсе государства.
Здесь очень важно пройти между Сциллой и Харибдой. Если политические силы внутри страны будут сталкиваться по принципиальным вопросам ее цивилизационного самоопределения, в частности, о том, следует ли России интегрироваться в военные и политические организации Запада, российское государство окажется перед опасностью фундаментального раскола — у сторон просто не окажется общей основы для консенсуса. Однако подавление всякой свободной конкуренции в конечном счете также рано или поздно приведет к государственной катастрофе — российские граждане не обладают тем безотчетным чувством доверия к действующей власти, каковое имеют жители различных успешных в экономическом отношении азиатских автократий и полу-автократий. Для России отнюдь не любая власть является легитимной в глазах населения, таковой легитимностью обладает лишь власть успешная.
И нужно быть реалистами, чтобы понять: в ситуации хаотических и зачастую непредсказуемых флуктуаций мировой экономики, в которую худо бедно оказалась вписана Россия, власть не может быть застрахована от сбоев и кризисов, которые зачастую могут происходить даже не по ее вине. При отсутствии гибкой управляемой демократической системы, экономические кризисы почти неизбежно перерастают в политические.
Поэтому-то оптимальная форма российской государства всегда должна строиться на сочетании компонентов идеократии и демократии.
Первый вариант текста опубликован на сайте www.liberal.ru
