Если бы Украина имела такое же законодательство, как и Россия, она не смогла бы решить свой нынешний политический кризис, явившийся закономерным результатом украинского раскола и оранжевого переворота. Законодательное и институциональное отличие фокусируется вокруг двух проблем: уровня избирательного барьера и распределения функций и полномочий между парламентом и президентом (3 % на Украине и 7 % в России, парламентско-президентская республика на Украине и суперпрезидентская республика в России).
Если представить, что Украина имела бы на своих выборах 7 % барьер, в парламент вошли бы “Регионы” с их 32.14 %, БЮТ с 22.29 % и “Наша Украина с 13.95 %. Тогда ни коммунисты, ни социалисты в парламент не попадают, а всего в парламенте было бы представлено 68.38 % избирателей. При перераспределении за счет блоков не прошедших в парламент, “Регионы” имели бы 212 мест, БЮТ — 146, “НУ” — 92.
Существовали бы три варианта блоков: стандартный оранжевый — БЮТ-“НУ”, антитимошенковский — “Регионы”-“НУ”, антиющенковский — “Регионы”-БЮТ. Последний, впрочем, как показывает практика, чисто теоретический, второй — также маловероятный, поскольку, с одной стороны, в варианте, имевшем место в действительности “НУ” пошла на союз с Януковичем лишь ввиду того, что он и так набирал большинство в параламенте, да и то из ее 80-ти депутатов лишь 30 проголосовали за его кандидатуру. Скорее всего, с теми или иными уступками, сложился бы стандартный оранжевый, насчитывающий незначительное большинство — 238 против 212. Тимошенко стала бы Премьером, Порошенко — спикером.
Конструкция явно несла в себе нарастающие конфликты по двум направлениям. Во власти премьер и спикер постоянно вели бы непримиримую борьбу, оранжевые фракции не могли бы согласовать между собой большинства законов, а Тимошенко своей неуемной энергией шаг за шагом шокировала как элиты, так и все общество, уверенно вползающее в экономический кризис.
За власть было бы около трети населения, против — все остальные. При этом из не прошедших в парламент сил большинство представляло бы отнюдь не оранжевые оттенки. Крым бы быстро послал к черту киевское правительство и заявил либо о самоопределении, либо о присоединении к России, промышленный Восток быстро встал на дыбы, не имея сил терпеть Тимошенко еще пять лет, аутсайдеры парламентских выборов потянулись к “Регионам” как единственной оппозиции, а, поскольку оранжевое большинство требования последних также игнорировало, то Украина кончила бы либо бело-красно-голубым Майданом, после которого от нее отвалился бы Запад, либо отколом Юго-Востока, причем и то, и то было чревато гражданской войной. А может быть, Украина терпела бы этот спектакль и дальше, только в какое бы она за это время пришла состояние — и говорить не хочется. Тут и раскол страны показался бы благом.
Таким образом, 7-ми процентный барьер выкидывал из политической жизни треть избирателей, при передаче власти неустойчивому и расколотому правящему меньшинству. Правда, у России была бы возможность смотреть и прикидывать, нужны ли ей ее 7 %, введенные властью.
Сниженный 3 % барьер позволил бы попасть в парламент еще двум партиям с небольшой электоральной поддержкой (в совокупности — менее 10 %), которые принципиально изменили бы баланс сил и, главное, в данном случае — их конфигурацию. За пределами парламента остается не треть, а примерно пятая часть избирателей, что уже можно считать близким к норме, но, главное, значительно возросло число вариантов коалиций. Причем, несмотря на бытующие в России опасения, связанные с практикой 1990-х годов, низкий барьер не привел к хаотическому расширению круга прошедших в парламент, в него прошли всего пять партий, причем к преодолевшим 7 % добавились не случайные однодневки, а устоявшиеся и известные участники политической жизни.
Возвращаемся на Украину и берем теперь действительный барьер в 3 %. Тогда исчезает возможность заведомо конфликтного чисто оранжевого блока БЮТ-“НУ”, на смену которым пришел вариант союза оранжевых с Соцпартией, кроме еще двух оставшихся и маловероятных вариантов с ПР: “Регионы”-“НУ”, а также союз “Регионы”-КПУ-СПУ и расширенный вариант с прибавлением к ним “Нашей Украины”, обеспечивавший возможность относительно безболезненной передачи власти. Четыре совсем экзотических варианта: “Регионы”-КПУ-БЮТ, “Регионы”-КПУ- СПУ-БЮТ, “Регионы”-КПУ-“НУ” и “Регионы”-СПУ-“НУ”.
При 7 % барьере мы имели три гипотетических варианта, при 3 % — девять гипотетических, в одном случае — один реальный и неустойчивый вариант (“НУ”- БЮТ), во втором — минимум три реальные варианта (оранжевая: “НУ”-БЮТ-СПУ; антикризисная: “Регионы”-КПУ-СПУ; “широкая”: “Регионы”-КПУ-СПУ- “НУ”).
Расширение выбора в принципе резко меняет возможность маневра, точнее, если при 7 % реального выбора практически не было, при 3 % он возник. И появился он как у самой Украины, так и у всех участников процесса, включая президента. Если при трех фракциях ему заведомо отводилась роль проигравшего, у которого практически не было выбора, и который должен был принимать диктат своего старшего союзника Тимошенко, то при пяти фракциях у него, как у Ельцина в сентябре 1998 г., появлялась возможность что-то решать и маневрировать между разными силами, то есть он остался в игре в качестве достаточно важного ее участника. Ельцин, в подобных условиях, даже сумел отыграться.
Абстрагируясь сейчас от оценок тех или иных украинских партий и симпатий к ним, мы явно видим преимущества более низкого барьера, который позволил Украине отойти от порога катастрофы. Причем, при всей эффектности роли Соцпартии, в кульминационный момент отказавшейся от участия в оранжевой коалиции, в каком-то смысле можно сказать, что возможность конструктивного разрешения кризиса обеспечила самая малочисленная партия — КПУ.
Когда на второй или третий день после выборов 26 марта Симоненко заявил, что коалицию надо создавать вокруг партии, “действительно доказавшей, что она защищает интересы народа” (явно подразумевая коммунистов), это заявление было встречено с обоснованным скепсисом. Партия, проигравшая выборы, потерявшая 80 % своих избирателей, имеющая голоса на грани фола — заявляет претензию на то, что именно она должна сформировать большинство в парламенте. Это воспринималось как красивая фраза и достаточно нахальная претензия. Но ведь так и получилось.
В политологии, наряду с такими понятиями, как мажоритарная, доминирующая, и миноритарная партии, есть такое понятие “группа-реле”. Суть его в том, что в определенных условиях небольшая группа может выступить мостиком между несовместимыми силами и либо переключить их на иной тип конфигурации, либо создать для части участников формальное политическое оправдание для союза с теми, с кем в иных условиях, чисто репутационно, они пойти на союз не могли бы себе позволить.
У КПУ сложные отношения с Морозом, для Мороза, участвовавшего в антиянуковичевском стоянии на Майдане, формально сложно было решиться перейти на сторону “Регионов” — с точки зрения реакции его партии и его избирателей. Однако вступить в коалицию с коммунистами от имени социалистов (даже если предположить, что на деле его интересовали возможности, которые открывал Янукович) — поступок идеологически вполне выдержанный: левые объединились против правых! И вокруг чего? Против вступления в НАТО и за русский язык, то есть, вокруг двух самых популярных требований на Украине. В чем упрекать Мороза? (Хотя упрекают и упрекать будут.) В том, что изменил оранжевым? Сами не договорились. В том, что пошел против предвыборных обещаний? А он и говорил, что он против вступления в НАТО, во всяком случае — за вынос этого вопроса на референдум. И никогда не был особым сторонником “украинизации”.
Да и Янукович за счет КПУ стал значительно устойчивее. Дело не только в ее 21 голосе. На всех переговорах он получил возможность в качестве самого непримиримого выдвигать вперед Симоненко, отвергавшего все требования уступок со стороны президента. И, дав сторонам поругаться между собой, получал возможность выдержать паузу и сделать полшага навстречу Ющенко, выступая в образе миротворца.
“Наша Украина” и Ющенко, естественно, требовали вывести КПУ из коалиции и твердили, что в одном правительстве с коммунистами работать не будут. Янукович мог все эти требования отбивать, говоря о своей ответственности за принятые обязательства, отлично понимая, что без коммунистов он будет заложником “Нашей Украины”, поскольку тогда его большинство будет целиком зависеть от последней.
КПУ, создав идеологическое оправдание присоединения Мороза к бело-голубым, обеспечила создание устойчивого большинства. “НУ” не оставалось выбора: либо присоединяться, либо принять существующее большинство и оказаться без должностей, либо вести дело к новым выборам — то есть своему полному разгрому.
При этом нельзя сказать, чтобы КПУ заключила свой “пакт Молотова-Риббентропа”, сколько бы ее не ругали оранжевые за “союз с олигархами и криминалитетом”: принципиален для коммунистов, как таковых, союз с промышленной буржуазией против компрадоров и националистов — нормальная и естественная вещь. Промышленным кланам Востока нужна нормальная работа промышленности, — но она нужна и коммунистам. Первым подъем промышленности нужен для обеспечения своих прибылей. Вторым он нужен для поднятия уровня жизни рабочих. История показывает, что именно промышленный подъем всегда становился основой развития рабочего класса и подталкивал его к самоорганизации и классовой борьбе. Другой вопрос, насколько собственно КПУ интересуют интересы рабочего класса и насколько ее можно считать партией рабочих — но это иной аспект иного анализа. Идеологически и формально — все выдержано.
Разумеется, есть вопросы, связанные с будущей устойчивостью коалиции. Есть вопросы о том, насколько далеко зашел Янукович в уступках Ющенко. Есть вопросы по поводу того, насколько смогут в одной команде с его сторонниками работать представители “Нашей Украины”. Есть вопросы по поводу того, насколько Ющенко, продолжающий контролировать внешнюю политику и оборону, позволит премьеру проводить самостоятельный курс, особенно в отношениях с Россией. Рада первым своим законом уже разрешила присутствие на территории Украины иностранных войск (правда, при желании, это можно отнести и к присутствию там войск России, — теперь, в общем-то, Черноморский Флот выводить из Севастополя уже и не обязательно). Есть вопросы, и их очень много. В частности: может быть, и не надо было антикризисной коалиции идти на уступки, а стоило согласиться на роспуск парламента, гарантировано разгромить оппонентов на выборах и, после них, в полной мере навязать свою волю побежденным.
Но, в данном случае, не менее, а в чем-то более, интересно другое.
Первое: особенности реформированной украинской Конституции и выборного законодательства позволили обеспечить такую конфигурацию политических сил, которая предполагала широкий вариант выбора решений.
Второе: они позволили в максимальной степени учесть интересы малых политических партий, обеспечивших своим участием достаточно устойчивую конфигурацию большинства, поскольку выход из него одного из участников коалиции не превращает его в меньшинство.
Третье: удалось создать правящую коалицию, за которой сегодня стоит не только большинство в парламенте, (формально – две трети), но более половины всех принявших участие в голосовании избирателей.
При этом, если опыт 3 % барьера на выборах опроверг опасения о том, что в таком случае возникает сильно фрагментированный парламент, состоящий из случайных партий-однодневок без устойчивого большинства, то опыт решения кризиса показал возможности коалиционной политики, в которой оказываются возможны объединения широких политических сил. Если принято считать, что парламентское правление ведет к неустойчивости, перманентным кризисам и безвластному состоянию президента, украинский эксперимент доказал возможность создания относительно устойчивого большинства, с ограничением роли президента, но сохранением его влияния в политической системе.
При этом, конечно, украинское законодательство во время кризиса показало и свою определенную незавершенность.
Норма о представлении президентом выдвинутого коалицией большинства кандидата в премьеры парламенту проявила свою противоречивость, не учтенную (или, наоборот, хорошо просчитанную) при проведении конституционной реформы: если президент обязан представить именно кандидатуру, внесенную большинством, зачем он вообще в этом процессе? Логичнее определить, что, либо парламент сам назначает премьера без участия в этом процессе президента, либо президент обязан поручить лидеру партии, набравшей большинство, формирование правительства. Если ему не удается получить большинство, президент поручает это лидеру второй партии, затем — третьей, и уже после этого, в случае, если три ведущие партии не могут добиться утверждения большинством своего правительства, распускает парламент и назначает новые выборы.
Достаточно спорным выглядит внесение президентом от своего имени кандидатур министра обороны и иностранных дел. Встает вопрос: они должны кому подчиняться? Президенту или премьеру? Если премьеру, почему их назначает президент? Если президенту – как может премьер отвечать за их деятельность? Где гарантия, что подчиняющийся президенту министр обороны не расстреляет парламент? Как премьер, осуществляющий свою экономическую стратегию, что невозможно без развития внешнеэкономических отношений, будет ее осуществлять, если подчиняющийся президенту министр иностранных дел будет портить отношения с основными экономическими партнерами?
Так и остался неразрешенным вопрос, что делать, что президент не выполняет своих обязанностей и не вносит в парламент предложенную большинством кандидатуру?
Однако, в целом, баланс плюсов и минусов Конституции, оказался позитивен. Имеющая за собой большинство избирателей коалиция сумела ограничить устремления утратившего поддержку избирателей президента и поставила его перед выбором: соблюдение Конституции или, после новых выборов, — практически неизбежный импичмент.
При всей недоработанности Конституции, она смогла обеспечить главное: в споре между президентом и парламентским большинством окончательное решение должен был принять народ. И украинские политики, большинство из них, — что относится и к коммунистам, и к регионам, и к той же Тимошенко, — показали, что они, в отличие от российских коллег времен Ельцина, не боятся роспуска парламента и выхода на новые выборы.
