«Непризнанное государство» (НГ) — во всех отношениях вызывающее словосочетание. С одной стороны, если сделать смысловое ударение на «непризнанности», получается, что это не государство, а «самочинное сборище»: какие-то самозванцы вызывающе нагло именуют себя «государством». С другой стороны, сама эта наглость вызывает некий интерес, а то и уважение: надо же, какой-нибудь «вазуристан», никто его не признаёт, а он всё-таки именует себя государством назло, бросая смелый и красивый вызов устоявшемуся порядку вещей.
Таким образом, в синтетическом образе «непризнанного государства» сливаются два образа: самозванчества и героизма, причём героизма юношеского, романтического («бросить вызов» — это прерогатива молодых). Нетрудно догадаться, что политические силы, сочувствующие «непризнанному государству», больше напирают на второе, а его враги — на первое. Более того, государственная мифология НГ чаще всего строится на переадресации обвинения в самозванчестве официально признанным властям. В этом смысле архетипом НГ может считаться Шервудский Лес, контролируемый полевым командиром Робином «Добрым» — который, как мы помним, считал себя и своих людей всего лишь «подданными законного монарха Ричарда».
Это всё, впрочем, лирика — хотя и совершенно необходимая: лирика в форме агитки обычно предшествует сухому языку международной казуистики. Обратимся, однако, к последней. Что такое вообще — «признание»? Какое государство может считаться «признанным», и как возможно государству быть непризнанным? И не является ли словосочетание «непризнанное государство» оксюмороном и химерой?
Для начала — что по этому поводу говорят официальные источники?
Вот энциклопедическое определение из Большой Советской. «Признание государства в международным праве, совокупность норм, регулирующих процесс вступления на международную арену новых государств как субъектов международно-правовых отношений. Основные виды признания — признания новых государств и новых правительств, пришедших к власти т. н. «неконституционным путём» (в результате революции, гражданской войны или государственного переворота). Видами признания являются также признания органов национального освобождения, организаций сопротивления и воюющей стороны. Признание нового государства со стороны уже существующих государств состоит в том, что последние прямо заявляют или иным образом показывают, что они считают новое государственное образование независимым и суверенным государством, полноправным участником международного общения».
Во всём этом потоке слов важны два: «признание» и «суверенитет».
Несколько слов о «суверенитете». Слово это двусмысленное — оно обозначает и государственный суверенитет, и суверенитет власти. Что касается второго, то воспроизведём брокгаузовское определение: «Суверенитет, верховенство, совокупность верховных прав, принадлежащих государству или его главе; носителем суверенитета (сувереном) может быть или народ, осуществляющий свою суверенную власть через выборное представительство и главу государства (монарха в конституционных государствах и президента республики) или монарх-самодержец в силу божественного права и завоевания». В наше время монархи-самодержцы не в моде (хотя кое-где они остались и прекрасно себе правят), поэтому признанным стандартом является народный (он же национальный) суверенитет. Или, другими словами — «Национальный суверенитет, или суверенитет народа, означает, что только нация (народ) является основой государственности и источником государственной власти».
О суверенитете государственном — тут всё просто. Речь идёт о независимости. То есть, подробнее: «Государственный суверенитет означает, что государственная власть, основанная на суверенной воле народа, независима от кого бы то ни было во внутренних делах и в международных отношениях. Государственный суверенитет — это верховенство государственной власти на территории страны; проецированный на международную сферу, он означает, что государство само определяет, какими будут его отношения с другими государствами, а последние не вправе вмешиваться в его внутренние дела.»
Теперь — что означает всё это на практике. Будем использовать самый что ни на есть простой и брутальный язык, так проще.
Суверенитет, то есть независимость государств, нарушается сплошь и рядом. Нарушения могут быть разного уровня — начиная от «вмешательства в дела другого государства» и кончая его завоеванием. Теперь: что меняется для государства, если оно признанное? То, что в случае нарушения его суверенитета каким-нибудь нахалом все остальные государства (точнее, их правительства) обязаны как минимум выразить по этому поводу неудовольствие. Государство же, чей суверенитет нарушается, имеет право защищаться всеми средствами, в том числе военными. А также искать помощи на стороне, причём где угодно.
Эти три подразумеваемых права: право на самозащиту, право на поиск союзников и право на моральную поддержку – являются важнейшими в понятии «признания».
Соответственно, отказ от признания заключается в отказе от признания этих прав: непризнанное государство не имеет право защищаться, не имеет право искать защиту, и не имеет права даже на сочувствие, во всяком случае — со стороны официальных лиц.
Впрочем, тут есть нюансы. Обычно различают признание «де факто» и «де юре». Разница между ними та, что признание «де факто» не предполагает установления дипломатических отношений, но уже позволяет заключать с государством договора и соглашения (правда, не всякие). Признание «де юре» называют ещё «окончательным»: предполагается, что признание «де факто» в случае чего легко взять назад, а «де юре» — уже нет, ибо признание «де юре» обычно предполагает обмен посольствами и прочую долгосрочную дипломатическую бижутерию.
На самом деле, конечно, «де факто» и «де юре» — всего лишь две ступеньки довольно длинной лестницы. На самых нижних её ступенях — ниже «де факто» — располагаются разного рода частичные, неполные, сквозьзубные признания каких-то людей — как правило, борющихся за власть — «стороной конфликта», «лидерами повстанцев», «традиционными авторитетами» и т.п. Все эти эвфемизмы сводятся к одному: есть люди, с которыми надо как-то разговаривать и договариваться (ну хотя бы об обмене пленными, если это «ихние сукины дети», или о помощи, если договариваться надо с «нашими сукиными детьми»), однако признавать их за Высокую Договаривающуюся Сторону не хочется или не можется. Разумеется, такое «признание» крайне непрочно, но это всё же больше чем ничего (не говорим «лучше»).
Если же рассуждать с точки зрения прав признанности, то получается такая картина. Признание ниже «де факто» означает, что признаваемым может открыто оказываться моральная поддержка (например, в прессе), а неофициально — оказываться кое-какая помощь (уровень которой зависит всё от того же уровня признания). Типичным примером признания такого уровня является, например, отношение Запада к чеченским сепаратистам: широкая моральная поддержка (осуществляемая, однако, в основном частными лицами, хотя и с одобрения западных правительств), плюс осторожная помощь. Кстати, куда более высокий градус имело признание Западом афганских моджахедов: здесь речь заходила даже о «законном правительстве Афганистана».
Следующий уровень: признание того факта, что некоторые люди не только существуют и борются за власть, но и худо-бедно контролируют определённую территорию. Тут есть своя номенклатура названий: «местное самоуправление», «вожди племён», «представители народа», «самопровозглашённое правительство» и т.п. С ними можно заключать так называемые «договорённости».
С точки зрения прав признанности, за такого рода образованиями уже признаётся право на самозащиту (не говоря уже о праве искать моральную поддержку). Например, в случае гражданской войны (допустим, в Африке) «наступление правительственных войск на позиции повстанцев» может рассматриваться как «нарушение договорённостей», если «правительство повстанцев» уже заслужило статус «контролирующего территорию».
Дальше наступает «де факто», то есть признание неких авторитетов «правительством». С правительством уже можно заключать договора, отличающиеся от «договорённостей» прежде всего открытостью, легальностью, международным статусом. Здесь уже можно говорить о «законных властях».
Что означает «признание де-факто»? Прежде всего — признание некоторой власти или некоторого правительства наиболее легитимным из всех претендентов на власть и правление на некоторой территории. Однако, «наиболее легитимный» не значит «единственно легитимный»: это уже «де юре».
С другой стороны, существуют изощрённые способы снижения статуса государств, признанных де юре. Так, в современном мире очень важным является признание рыночности экономики страны, её демократичности, соблюдения ею прав человека. Отказ признать за страной одно из этих свойств ведёт к умалению её статуса признанности, хотя бы она и была признана де факто и де юре.
Ещё одно важное обстоятельство: признание может быть частичным. Например, признание суверенитета государства над своей территорией может распространяться не на всю его территорию. Или, скажем, разные части территории государства могут быть «признаны» в разном статусе. И так далее.
Самый известный россиянам случай такого непризнания — это непризнание Японией российского суверенитета над островами Курильской гряды. Но вообще-то это куда более распространённая ситуация, чем мы думаем. Например, США в течении всего времени существования «советской Прибалтики» не признавали Литву, Латвию и Эстонию частью СССР — и в силу этого признавали некие «правительства в изгнании». Существует «Турецкая республика Северного Кипра» (фактически — оккупированная зона), не признаваемая никем, кроме Турции. Существует также «правительство Тибета в изгнании», не признаваемое Китаем, но доставляющее ему немало хлопот. А Китай, в свою очередь, не признаёт существование «независимого Тайваня» и упорно считает его своей провинцией — более того, он умудрился заставить «мировое сообщество» сильно сдать позиции в вопросе признания тайваньской независимости и право представлять «настоящий Китай».
Это, кстати, красивейший случай игры с понятием «признания» — так что его имеет смысл разобрать поподробнее. До 1971 года «непризнанным государством» мог считаться как раз континентальный Китай: в частности, место Китая в ООН занимал представитель Тайваня. Большинство государств мира — прежде всего, все западные во главе с США — поддерживали полноценные отношения именно с Тайванем. После сближения Китая с Америкой ситуация изменилась. На переговорах 1972 года было опубликовано коммюнике, где, в частности, говорилось: «Соединенные Штаты признают, что все китайцы по обе стороны тайваньского пролива считают, что существует только один Китай и что Тайвань является частью Китая». Стоит высоко оценить эту формулировку: не являясь прямым признанием Тайваня частью Китая, она утверждает, что Китай считает Тайвань своей частью, что жители Тайваня якобы полагают легитимным образованием некий «единый Китай» (не обязательно КНР!), и что Соединённые Штаты ничего не имеют против того, чтобы континентальный Китай и дальше придерживался того же мнения, по крайней мере на словах. Что касается дела (то есть возвращения Тайваня Китаю), на этот счёт в том же коммюнике сказано буквально в следующей строчке: «американская сторона подтвердила свою заинтересованность в мирном урегулировании тайваньского вопроса» (читай: в случае военного его решения Америка оставляет за собой право защищать Тайвань). Дипломаты КНР, кстати, тоже не лыком шиты. С одной стороны, они настаивают на том, что для любой страны мира необходимым условием установления дипломатических отношений с КНР является разрыв таковых отношений с Тайванем. Однако для Америки, Японии, Германии и прочих экономических партнёров делается негласное исключение: им можно иметь в Тайбее дипломатические представительства. Наконец, между Пекином и Тайбеем существуют свои двусторонние отношения, что не мешает их взаимному непризнанию в течении вот уже более полувека.
Итак, выводы. Не существует такого понятия, как статус признанного государства. Есть сугубо ситуативное состояние: государство, которое в рамках текущей политической ситуации признаётся основными участниками актуальных политических процессов. Очень часто это признание неполное, неохотное, с оговорками (например, государство признаётся не в тех границах, на которые оно претендует). Но главное — не существует никакой инстанции, признание которой гарантировало бы «полную и абсолютную броню», окончательное признание. На эту роль не может претендовать ни сильнейшая держава мира (те же Штаты), ни международные организации (та же ООН). Легко представить себе государство, признанное «самой Америкой» и имеющее кресло в ООН, но не признанное ближайшим соседом. Скорее всего, правительство такого государства будет нервничать куда больше, чем в ситуации обратной — без персонального кресла в «объединённых нациях», но с добрососедскими отношениями в своём родном углу.
