Хочу сказать, что в этом очерке я буду часто ссылаться на только что изданную книгу «Несостоявшаяся революция», авторы ее – Татьяна Соловей и Валерий Соловей.
В качестве оппонента я буду называть Валерия Дмитриевича Соловья, так удобнее, но прошу иметь в виду, что у книги есть еще и второй автор. Книга это посвящена истории русского национализма, в чем-то я согласен с авторами, по каким-то принципиальным вопросам – не согласен, но дело в том, что книга запускает « в интеллектуальный оборот» идеи и факты, над которыми стоит задуматься.
Есть там и глава посвященная событиям 1991 года. По мнению Соловья «русская партия» проявила себя слабо и проиграла. И крушение СССР Валерий Дмитриевич рассматривает, как следствие того, что у русского народ ослабла «витальная сила».
Но я пишу идеологические мемуары и потому говорю о том, что видел сам. Так вот по моим наблюдениям крах сверхдержавы был связан, прежде всего, не с витальной силой русского народа, а с тем, что у Горбачева банально не выдержали нервы. Я не могу доказать, что в период, когда все и решалось в 1990-1991 годах, Михаил Сергеевич заболел, у него был сильнейший невроз, я не могу это доказать, но это моя гипотеза, гипотеза очевидца, обывателя и историка в одном лице.
Есть, правда, ссылки, на одного известного журналиста, который пишет, что Горбачев в 1990-1991 пил психотропные препараты, мало что делал, только сидел в своем кремлевском кабинете и думал тяжкую думу. Но опять же, это недоказуемо. Повторяю, что речь идет о моем предположении, гипотезе.
Именно в этот период резко меняется поведение Горбачева, из уверенного в себе, снисходительного человека, он превращается в человека задумчивого, потерянного. У него бегают глаза, он то изображает активность, то находится в кайфом, мягком настроении, которое вызывают психотропные вещества. Иногда он даже на заседаниях Верховного Совета СССР как бы выпадает в прострацию.
Когда я потом работал на ТВ, то увидел интересную особенность – камера безжалостно высвечивает человека таким, какой он есть. И операторы, показывая, человека в лучшем свете, работают в общем, как художники, отсекая плохое, и оставляя выигрышное. Это если оператором дано такое задание. В 1990-1991 года я не думаю, что было такое задание.
Если бы Михаил Сергеевич был президентом сейчас, то его пресс-служба, конечно бы, постаралась убрать все следы, предполагаемого мною невроза, но тогда этого не было. Выступает, Зыкина, на сессии Верховного Совета СССР, по-моему, рассказывает о демонстрации демократов, которую она видела и говорит: «Это были нерусские люди, я же знаю русских людей».
Горбачев сидел в Президиуме, глубоко ушел в себя, но тут очнулся и тихо попросил уточнить «Какие люди?» «Нерусские люди» - с нажимом сказала великая певица. Михаил Сергеевич понял смысл, кивнул головой и опять ушел в себя.
И еще была у него странная оговорка, он, вдруг, не с того ни с сего сказал: «Сумасшедшие государствами не управляют». Это было отражением его внутренней борьбы? Т.е. он постоянно решал для себя вопрос – сумасшедший он или нет?
Тут я хочу сказать, что невроз дело для второй половины 20 века обычное, и очень широко распространенное. Неврозы и депрессия поразили Запад еще в 60-е годы ХХ века, распространяясь там как чума. Кстати, в средние века, эпидемии неврозов в Европе были куда страшнее и с более страшными последствиями (миллион сожженных на кострах женщин, к примеру).
Так что в самом этом функциональном нарушение греха нет и беды бы особой не было для того же Горбачева, если бы он не был лидером-вождем. Я уже многократно писал, что Система власти в СССР была целиком завязана на лидера-вождя, и эта система остается и сейчас.
Т.е все рычаги власти, и тончайшие нити власти, все они тянулись к одному человеку, и от каждого «движения» лидера-вождя вся эта Система тут же приходила в движение. Так вот, предполагаемый нами невроз, просто «выключил» Горбачева процентов на 50, а то и на 70 из реальной работы.
В разгар реформ, в чрезвычайно важный момент, когда все решалось и внутри страны и за рубежом, Михаил Сергеевич, как мы предполагаем, обдумывал главный для себя вопрос - сумасшедший они или нет?
Не стоит думать, что это что-то новое в истории СССР, точно таким же вопросом, видно был озадачен и товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович в конце жизни уезжал на свою дачу, и фактически устранился от решения множества дел. А потом он приезжал в Москву, какие-то вопросы решал, но с недоумением заметил, что в руководстве образовался «центр-стоп», как он выражался, что дела не идут. Он не понимал, что этот центр-стоп образовался благодаря ему.
И неучастие больного Брежнева в полной мере в управление государством аукнулось нам тем, что не произошло нормальной ротации кадров.
И сейчас, между прочим, все завязано на одного человека. А перед этим все было завязано на Ельцина, а он все « с бумагами работал на даче». Вот такая у нас Система, - наследие большевизма.
Я не говорю здесь о том хороший Горбачев или плохой, прав он или нет, я говорю о драме нашей страны, о том, что потом обернулось катастрофой для СССР и бедой для многих миллионов человек.
Горбачев запустил механизмы реформ, началась смена режимов в странах Восточной Европы, началась смена режимов в республиках СССР, речь шла о переходе к нормальному рыночному государственному капитализму, с наличием малого частного бизнеса, речь шла о создании многопартийной системы и о многом другом. Но все это шло сначала под жестким контролем Горбачева.
А после начала, его предполагаемой нами болезни, у него не было сил контролировать все это, более того, он начался сомневаться и метаться из стороны в сторону. Но поскольку процессы выходили из-под его контроля, то образовалось несколько центров силы, которые начали вести свою игру. Это либералы во главе с Яковлевым, это Ельцин, это спецслужбы, и наконец, терпилы из КПСС создали Коммунистическую партию РСФСР. У всех этих центров силы уже были свои интересы и свой взгляд на будущее страны. И Горбачев мешал им всем.
Вот вам и рисунок конфликта. Конфликт между всеми этими силами, их борьба за власть и приведут к гибели СССР. И все эти силы, (про КП РСФСР не могу с уверенностью сказать), все эти центры власти вовсю контактировали с Западом, с США. Заручались поддержкой. Гарантиями.
* * *
Я преподавал в МФТИ, и у меня на глазах студенты менялись, т.е. каждый новый курс был уже иным. Если в 1996 - это были советские молодые люди, вполне себе интернационалисты, то уже где-то с 1988 года «пошел» другой студент. Причем, русские ребята практически не изменились, стали только растерянными
А вот нацмены изменились кардинально. Они были возбужденными, наглыми, чувствовали, что у них есть шанс. Евреи вели себя осторожно, либеральный лагерь вообще решительностью не отличался, кроме буйных в Верховном Совете и демшизы.
К тому времени в республиках возникли все эти национально-демократические Фронты. И продвинутые студенты из республик приезжали уже накаченные идеями о том, как русские их беспардонно угнетали и угнетают и что их странам нужно независимость.
Я одного националиста-латыша спросил, почему бы ему не поехать в США получать образование, почему он приехал в проклятую империю и учится здесь за наш счет? Латыш усмехнулся, типа того, что на дураках воду возят.
Между студентами вспыхивали споры, но русские молодые люди чаще всего не имели каких-то ярко выраженных убеждений. Не сказать, что на моих патриотических семинарах русские только молчали, но и активности особой не проявляли. Хотя была русская девочка из Прибалтики, она уже познала на себе гнет тамошних демократов, и она была даже радикальнее, чем я. Вступала с нацменами в решительные схватки.
Но помню, как после одного семинара ко мне подошел русский парень и сказал: «Вот вы говорите – Россия, Россия, а у меня в душе ничего даже не шевелится». Тогда я этого не понимал, вроде понятно объясняешь, что у них, как у русских есть свои интересы, но не доходит.
Теперь я понимаю, что национализм нельзя «насадить», он появляется сам, как защитная реакция. Года три назад я читал спецкурс в своем родном МПГУ, и там студенты (а большинство там девушек), вполне националистичны, а некоторые из них по эмоциям и мне фору дадут.
Но тогда это все это было очень мучительно, не находить отклика у русских. И именно тогда я обратил внимание на «киевский набор», каждый год в МФТИ привозили человек сто киевлян, они учились до четвертого курса, потом доучивались в Киеве, по-моему, такая была система.
Ну и публика была, эти киевляне. Все они были русские, ментально русские. Хотя студент с фамилией Петров требовал, например, относится к нему как к украинцу, а студент с фамилией Петренко, говорил, что он русский. Украинство для некоторых из них было способом возвыситься над русскими, украинство предполагало некое европейское качества. Но у этих киевских украинцев была главная черта – они чрезвычайно прагматичные. Как только это было им выгодно, они на глазах превращались в русских, кем они на самом деле и были, вне зависимости от того, на какую букву заканчивалась их фамилия.
Помню, как они дискутировали – отделяться или нет от России? И там главный вопрос был вопрос ресурсов, нефти и газа. Т.е. выгодно или невыгодно? У латышей таких проблем не было.
И еще помню, как ко мне подошли незнакомые мне студенты, сказали, что они русские патриоты, пригласили к себе общежитие, поговорить. Оказалось, что эти ребята общаются с Валерием Емельяновым, но хорошие ребята. Поговорили. И они, вдруг, с обидой и недоумением говорят, что у себя в комнате нашли кагебешные жучки. Ну как же так, мы же патриоты, мы же за Россию. Страна разваливается, а им, что больше наблюдать не за кем?
Что я мог ответить?
Осознанных патриотов в молодежной среде было мало, но и осознанных демократов было еще меньше. Вот что я написал в одной из первых своих статьей в журнале «Молодая Гвардия» за 1991 год: « По закону всех революций и наша «перестройка» должна была поднять молодежь на защиту демократии и правого государства. Должны, но не подняла… В нашей революции подкачали ее лидеры. Ельцин и Попов, Афанасьев и Собчак, Коротич и Яковлев…» Далее я писал, что эти номенклатурные вожди не задевают нужных струн в молодых душах.
Я писал то, что видел в реальной жизни. Студенческая и школьная молодежь в большинстве своем была индифферентна к происходившему.
Собственно, эту статью в 1991 году я написал в ответ на появление либерального учебника по истории России для школьников под редакцией Долуцкого. Даже из этого учебника было видно, какую долю либералы уготовили русским в случае своей победы, вышло это пособие в 1989 году. В пособие порицается Сталин, к примеру, но, цитирую свою статью 1991 года: «Автор, наверное, знает, что Россия пострадал от того, что качестве безликой РСФСР была растворена в СССР, но он цитирует печально известную фразу из Ленина о том, что «великая нация» (кавычки поставлены Лениным) должна быть поставлена в новом союзе республик в неравное, худшее положение, чем остальные нации. Цитирует Ленина он с явной симпатией и сожалеет о том, что наказ это не был выполнен. Напрасно сожалеет. Выполнили этот наказ, и ему ли об этом не знать?»
И тогда было ясно, что этот ленинский наказ, они, наконец, хотят в полной мере воплотить в новой России, что они и сделали в РФ.
И заканчивал я свою тогдашнюю статью выводом о том, что оценивать те или иные исторические события, или тех или иных политических деятелей нужно только с одной точки зрения – добро или зло они принесло русскому народу.
Т.е. взгляды мои уже определились совершенно, и по Ленину, и по большевикам. Взгляды мои – русский национализм, только вот, к сожалению, соратников своих я нашел только через 15 лет, когда познакомился с С.Сергеевым, М.Ремизовым, К.Крыловым, Е. Холмогоровым и другими. А так, за эти 15 лет никакого русского национализма просто не было, были патриотизм со всякими измами – фашизмами, социализмами, капитализмами.
С другой стороны, 15 лет не так уж и много для созревания русского национализма.
* * *
Вот почему, я не согласен с тезисом В. Соловья о том, что русский национализм проиграл. Русско-советский патриотизм не успел оформиться в русский национализм к 1991 году, хотя все к этому шло. Я не согласен с широким толкованием национализма, к которому В. Соловей относит самые разнообразные проявления общественной мысли и политической борьбы. Осознанные националисты «случились» в России два раза – это декабристы, это националисты-интеллектуалы и отдельные политики в начале ХХ века.
И я не согласен с Соловьем, что «русская партия» проиграла в 1991 году потому, что не проявила должной активности. Для начала посмотрим, кого Валерий Дмитриевич понимает под «русской партией», сразу скажу, что мне нравится эта его формулировка и я с ней согласен:
«… Термин «партия» подразумевающий, как минимум, сплоченную и дисциплинированную группу единомышленников, выглядит явно ошибочным для характеристики русского национализма 60-80-х годов прошлого века. Он представлял собой никак не партию, а, пользуясь современной технологией, сетевую структуру, совокупность личностей и небольших групп, разделявших общее настроение находившихся в более-менее постоянной коммуникации…»
«Русская партия» - это термин условный, принятый большинством из тех, кто пишет об истории русско-советского патриотизма этого периода. И когда я писал о том, что «русская партия» потерпела страшное поражение в 1991 году, то я имел в виду под «русской партией», прежде всего, людей из КП РСФСР, верхушки армии, и ВПК, которые стали склоняться к идеям «русской партии».
Но смешно же требовать от очень небольшой «совокупности личностей и небольших групп», чтобы они победили Систему. Не из борьбы «совокупности личностей» состояли 1990-1991 годы, а из борьбы центров силы, которые я перечислил. Это группа Яковлева в ЦК КПСС, которую поддерживали либеральная интеллигенция и большая часть ключевых СМИ, включая ТВ, это Ельцин и его тусовка, это КП РСФСР во главе с Полозковым, и это самый загадочный центр силы под названием КГБ.
Именно эти центры силы накачивали ресурсами, крышевали, толкали вперед или останавливали тогдашних политиков.
И здесь мы сталкиваемся с интересной ситуацией, когда русским патриотам сначала дали зеленый свет, не только тому же Д. Васильеву, с его «Памятью», но и моему учителю Аполлону Григорьевичу Кузьмину тоже дали зеленый свет.
Кузьмин создал организацию «Отечество», он говорил, что за «нами пойдут миллионы», и пошли бы, кстати, при определенных условиях. И я думаю, что это было не только его мнение, но и мнение тех, кто стоял за созданием «Отечества».
Сначала «Отечество» конструировали по всем правилам политической науки, кроме профессора Кузьмина нашли обаятельного и раскрученного в СМИ Героя Советского Союза Руцкого.
Я понимаю, что читателям по прошествии времени Руцкой мало симпатичен, но тогда это был верный ход, и Руцкой, став кандидатом в вице-президенты России, потом на этом посту пытался отстаивать национальные интересы России. Кроме Альберта Макашова, так уж к слову, только два советских генерала стали действительно политиками и шли до конца. Это Руцкой в 1993 году, а потом генерал Рохлин.
Так вот, учредительное собрание «Отечества» прошло в хорошем зале, было много цветов, были красивые женщины (верный признак предстоящего успеха). Выступил с программной речью Кузьмин, в президиуме сидели отнюдь не отмороженные антисемиты, а люди вполне приличные. Потом на сцену вышел Руцкой, в шикарном мундире, со звездой Героя и сказал всего одну фразу, что сейчас России нет, но она будет!
Но потом, и очень быстро «Отечество» отключили от ресурсов. Говорят, что профессор Кузьмин был плохим организатором, но разве дело в этом? Что профессор Гавриил Попов был хорошим организатором? Единственное, что он хорошо организовал, это свое личное немалое состояние. Или профессор Афанасьев со специалистом по Армении Старовойтовой были хорошими организаторами? Не смешите, господа!
Организовывали там все совсем другие люди.
Так почему «Отчество» отключили от ресурсов? Да все просто. Кузьмин был за единую страну, за социализм, хотя и понимал, что модернизация его неизбежна, но главное, для него первичен был русский народ, которому элита должна служить. А из другого лагеря слышался призыв – взять все и поделить между «умными людьми». Вот призывы из этого лагеря понравились политическим и прочим кураторам, видно, куда больше, чем идея служения элиты народу, которую продвигал Кузьмин.
И потом на месте «Отечества» возникла партия Владимира Жириновского. Нет, то есть формально «Отечество» продолжало существовать, но уже без ресурсов и поддержки. Владимир Вольфович говорил мне о Кузьмине, что «Аполлон отказался встречаться» со мной». Возможно, была идея «соединить» в одной партии Кузьмина и Жириновского, но идея эта, если и была, то заведомо провальная.
Но тут проснулись терпилы из КПСС, они потребовали создать Коммунистическую партии РСФСР, слабеющий Горбачев уже не мог сопротивляться. И эта партия была создана.
Она была создана, но вела себя крайне трусливо. Секретарь московского Горкома Прокофьев говорил, что они могли выводить на митинги куда больше людей, чем демократы, но Горбачев запрещал им это делать. Такие вот были послушные ребята. Там, правда, был существенный момент, В. Соловей приводит пример. Когда высокопоставленного работника ЦК КПСС уволили с работы за поддержку патриотов. Но ведь потом их вообще всех уволили, всю партию, и тенденция эта просчитывалась легко.
Но миллионных митингов против либералов не было, хотя могли быть. И создавалась видимость того, что народ сплошь за либералов и Ельцина, а это было не так. И чем дальше уходили от 1990 года – пика успеха Ельцина, тем больше это было не так.
А теперь снова дадим слово Валерию Соловью, он пишет « В идеологии происходила стремительная «национализация» консервативного крыла советской элиты… В отличие от 20-30-х годов ХХ в. национал-большевизм выглядел не клеткой, в которую нужно было заманить птичку», а кардинальной и вполне органичной эволюцией».
Тут одно уточнение. Все-таки, национал-большевизм, это не русский национализм, хотя не буду спорить, что это в тех условиях это необходимая ступень перехода к национализму.
И снова дадим слово Валерию Дмитриевичу Соловью: « В откровенно национал-большевистском духе высказывался секретарь ЦК РКП по идеологии Геннадий Зюганов: в декабре 1990г…. Он в первый раз открыто заявил о необходимости идеологической трансформации партии в направлении имперского национализма. Оплот коммунистического влияния в армии ГлавПур – пригласил националистических писателей на роль новых идеологов. И даже лидер компартии, Иван Полозков, представлял себя чуть ли не националистом и ратовал за союз компартии и церкви».
Вот «чуть ли не националистом» - это верная формулировка.
И далее Соловей замечает, что в РКП отказались от коммунистической риторики и перешли к риторике державной.
Ну и где же тут проигрыш «русской партии», этой «совокупность личностей и небольших групп»? Я могу уточнить, что вся «русская партия» едва ли составлял несколько десятков осознанных идеологов, сам Аполлон Григорьевич Кузьмин говорил в середине 80-х годов нам, что «нас всего тысяча человек по стране», имея в виду и активистов русской партии.
И, тем не менее, некоторые центры силы берут на вооружение идеи «русской партии». Дальше, еще интереснее. Соловей пишет о планах Коммунистической партии России: « Планы же эти состояли в следующем: отрешить Михаила Горбачева от поста Генсека на предстоящем осенью 1991 г. съезде КПСС, осуществить чистку и обновление госаппарта, изменить стратегический курс страны. Предполагалось, что новой опорой власти, призванной заменить скомпрометировавшую себя компартию, станет организация, призыв к созданию которой прозвучал в «Слове к народу», а новой официальной идеологией – государственный патриотизм».
* * *
И нужно сказать, что союз патриотов и коммунистических функционеров и коммунистов вообще, то, что Соловей называет национал-большевизмом, вызрел объективно. Я, наблюдая, что называется в «живую» либералов и демократов прекрасно понимал, что никакого плюрализма не будет, не те это люди, чтобы терпеть иные взгляды. Я видел совершенно чуждых мне людей, рвущихся к власти. И главное, приходящих к этой власти.
В МФТИ, где я работал, назначили выборы ректора. Было две кандидатуры, один из «местных», человек патриотических взглядов, второй тоже выходец из физтеха, член-корр, человек либералов и Горбачева. Победил бы, разумеется, свой, патриот. За него было большинство. Но перед самыми выборами он снимает свою кандидатуру и ректором становится человек Горбачева.
Почему патриот снял свою кандидатуру? Да в горком вызвали и велели снять. Т.е. терпилы из КПСС выполняли указание куратора из ЦК КПСС.
И тогда заведующий кафедрой Научного Коммунизма профессор Борис Федотов публикует статью в «Правде» о том, что наш физтеховский патриот не должен был снимать свою кандидатуру. Потом эту статью вывесили на стенде в МФТИ, и она стала предметом издевок для местных демократов. У меня были неплохие отношения с одним преподавателем с кафедры Научного коммунизма, я сказал, что статья Федотов правильная.
После чего началось почти мгновенное мое сближение с профессором Федотовым, невозможное в другое время, я – аспирант, он профессор и заведующий кафедрой, человек с очень серьезными связями в руководстве КПСС. И тут оказалось, что лично знает моего учителя Аполлона Кузьмина, что он национал-большевик и пр.
Т.е. сближение русских националистов, точнее русско-советских патриотов, с партийными функционерами из коммунистической партии России, было совершенно естественным процессом.
А новый ректор к нам пришел. Может быть, я не объективен, но несмотря, на свое звание член-корра, был он не очень умен, но весьма либерален. Горбачева он смешно называл на американский манер «мой президент», профессора Федотова он считал свои главным оппонентом и как-то захотел устроить показательную порку.
Собрал всех преподавателей с гуманитарных кафедр, начал говорить очень самонадеянно о проблемах гуманитарных наук, но как-то не убедительно, не знал он, о чем говорит. Напал мягко на Федотова, сказал, что его лекциями недовольны студенты. Федотов попросил показать этих недовольных.
Тут в двери аудитории просунулась голова недовольного студента, целиком он почему-то заходить не стал, и голова эта стала протестовать, что все не так.
«Да это не мой студент, - сказал Федотов, - вы же у меня на лекциях и на семинарах не были. Приходите, поговорим, что так, а что не так». После чего голова «бунтовщика» исчезла.
А к нам, через пару дней, на кафедру пришел новый проректор. Был он человеком очень не популярным в МФТИ, страдал из-за этой непопулярности, но виноватой считал почему-то советскую власть. Он нам так и сказал, клянусь! И цитирую почти дословно: «Нас преследовали, мы страдали, теперь пришло наше время!»
Даже наша профессорша, которая тогда была либералкой, не выдержала, и сказал ехидно: «Да страдали, особенно вы». Харя проректора стала бардовой, он заявил, что они начинают реформировать гуманитарные кафедры. В этих реформах отразились все будущие реформы в нашей многострадальной России. Старую систему эти друзья разрушили, создали систему новую, от которой студентам пользы не было, но зато лично для либералов появилась кормушка, руководить которой они поставили своих людей.
Вот так они и проводят «реформы» все эти двадцать лет.
Я в это в это время боролся с либералами, как мог, и даже начал совершать дурацкие поступки. В 1991 году я подал заявлении о приеме меня в ряды КПСС. До сих помню, что вместо трафаретных слов я написал то, в чем уверен и сейчас. Я написал: «Прошу принять меня в ряды КПСС, так как считаю, что это единственная организующая сила, которая способна вывести страну из кризиса».
С КПСС была такая история. Вокруг меня вертелся один либерал, замдекана одного факультета, он «вел со мной работу», говорил, что вот хорошо, что человек работает на кафедре КПСС, а не член КПСС.
Потом этого замдекана послали на стажировку в США, а секретаря ВЛКСМ с его же факультета, молодого ученого послали в Испанию. И эти друзья там остались! Ну и с моей стороны, это было вроде стеба – ты сука, убежал в США, а я в КПСС вступлю! Там все очередь, кстати, была, на вступление, а к зиме 1991 года очереди уже не было.
Когда рассматривали мое заявление, то какой-то пожилой мужчина задал меня популярный тогда вопрос: « А какое практическое значение имеет ваша кандидатская диссертация?» Поскольку писал я о гражданской войне в России, то я сказал, что если дела и дальше пойдут так, как сейчас, то вполне возможно, что моя диссертация будет иметь и практическое значение.
Но стать членном КПСС я не успел, КПСС разбежалась.
* * *
Хотя новую компартию России возглавил Полозков, который лично мне был симпатичен, все свои надежды на спасение государства многие тогда, и в их числе и я, возлагали на армию и КГБ.
Я всегда очень хорошо относился к КГБ, все это было так романтично, фильмы «Мертвый сезон», «Ошибка резидента», Семнадцать мгновений весны». И потом у меня появились знакомые офицеры КГБ и это были такие сильные, такие добрые люди! Такие патриоты! И будучи в «русской партии» я был уверен, что КГБ за нас.
За всю свою жизнь до 1991 года я встретил только одного человека, который ненавидел КГБ. Этот парень работал в каком-то НИИ психологии, и из него хотели сделать стукача, он был в прямом и переносном смысле сильный человеком, он отказался. И целый год, чекист который его вербовал, угрожал, что его парня убьют. Между прочим, рассказал он мне об этом только, когда империя пала.
А в целом, в СССР к этой организации относились хорошо и считали защитницей.
Мы понимали, что КГБ сила, но тогда даже не подозревали, какая это была сила. 480 000 тысяч только штатных сотрудников! Примерно такая была численность была у Великой армии Наполеона (без хозяйственных подразделений), когда он пришел захватывать Россию, и началось нашествие «двадцати языков».
Но у меня был однокурсник, Андрюша Ж., который ошивался возле самых верхов «демократов», человек он был наглый, но не храбрый, и вот он, захлебываясь смехом, говорил мне весной 1991 года, что власть перейдет к ним. А как же армия и КГБ? – возражал я?.
«Все это х…я, говорил Андрюша. Они могут победить, только если главным сделают генерала-мента Иванова.
И Андрюша заговорил про этого мента: « Ты посмотри, когда его по ТВ показывают, рожа красная и страшная, как у Малюты. Вот если они ему доверят, тогда демократии п…ц, но они ему не доверят»,- с облегчением закончил Андрюша.
У демократов, к этому времени была обширная информация о «врагах демократии». Откуда, интересно?
* * *
Что касается конца СССР, то все здесь было довольно просто. Горбачев имел информацию обо всем происходящем, никаких иллюзий у него в отношении Яковлева не было. По воспоминаниям помощника Горбачева, когда Яковлев собрался в Испанию, Горбачев хохотал и говорил: «Интересно, а он на связь с резидентом своим выйдет?» Даже когда Яковлев стал членом политбюро, секретную информацию ему не давали.
Яковлев ушел в отставку, глава 5 управления КГБ Филипп Боков ушел в отставку, Шеварнадзе ушел в отставку. Но на ключевые позиции в государстве Горбачев назначал в прямом смысле «незлых людей». Михаил Сергеевич говорил, что вот профессионалом человек в своей области является отличным, но как личность, он страшный человек. И «страшных людей» на ключевые посты он инее назначал, а назначал миля, каким и сам был.
Все так и было. Министр обороны – маршал Язов был добрым человеком, министра МФД Пуго был в высшей степени приличным и незлым человеком, председатель КГБ Крючков – не знаю, какой он был человек, в силу специфичности его профессии, но явно не Берия.
Что касается самого КГБ, то я снова процитирую В. Соловья: «…Судя по воспоминаниям брежневской эпохи и некоторым опубликованным документальным свидетельствам, с конца 1970-х годов возрождение русского самосознания рассматривалось КГБ…, как одна из серьезных внутренних угроз политической стабильности в СССР».
Но ведь приход к власти коммунистической партии РСФСР ничего другого на деле не означал, как победу этого самого русского национального самосознания. Правда, сам Валерий Соловей, говорит, что это мог быть югославский вариант, когда националист Милошевич пришел к власти и чем все закончилось. Но СССР – это не Югославия во всех отношениях.
Не думаю, что Милошевича стали бы бомбить, если бы у него было ядерное оружие и такая армия, как у СССР. И главное, кроме пресловутых «народных фронтов», никто особо в этих республиках СССР, против СССР не возражал. На референдуме в 1991 году около 80% населения страны высказались за сохранения СССР.
Если бы власти пришла коммунистическая партия России, то с секретарями обкомом из других республик они бы точно договорились, как договорились о снятии Горбачева, у них были общие интересы, и никакой войны бы не было.
Перерождавшаяся на глазах партия русских коммунистов в партию государственников, с их огромным управленческим потенциалом, с новыми людьми типа Прокофьева и Гидаспова ( я тут не говорю об их бойцовских качествах, но это были уже современно мыслящие политики), быстро бы вывели страну, которая еще называлась СССР, из кризиса.
Но помимо всего прочего, после снятия Горбачева лидеры КПСС очень бы заинтересовались КГБ. Им бы стало интересно, откуда взялись все эти «реформаторы», которые их травили? Все эти «народные Фронты» в республиках?
Думается, что КГБ ожидала чистка даже более основательная, чем после снятия Берия.
Кстати, КГБ – это организация, которую почти перманентно возглавляли нерусские и, иногда, даже русофобствующие персонажи: Дзержинский, Ягода, потом недолго человек литовского происхождения - Ежов.
Ежов был переходной фигурой. Тут недавно опубликовали материалы НКВД, как Ежов пригласил к себе каких-то супругов, а потом вступил в половые отношения сначала с мужем, а потом с женой. А чего? Хороший строитель коммунизма!
После Ежова во главе «органов» встал Берия, и на места еврейских высокопоставленных чекистов постепенно стали занимать кавказские чекисты. Собственно, был только относительно короткий период, когда КГБ возглавляли выходцы из комсомола Шелепин и Семичастный, а потом снова пришел еврей Андропов.
Нерусское происхождение создателей и руководителей КГБ , а главное, их русофобия, могло все это пройти просто так, без последствий? Едва ли. Вот Валерий Соловей пишет, что возрождение русского национального самосознания в КГБ не нравилось.
Кстати, о цифрах. Тут прочитал, что в Москве в 1917 году работало всего 150 штатных сотрудников Охранного отделения, в Томске работало всего девять человек. Т.е. численность Охранного отделения, которое, в общем-то, раздавило революционное движение в России к 1914 году, составляла максимум несколько тысяч человек по всей огромной империи, а тут полмиллиона штатных сотрудников в КГБ!
Уже в 90-е годы услышал вопрос одного бывшего работника КГБ: «Почему шеф (т.е. Крючков) не позвал нас в августе 1991 года». Действительно, почему?
Итак, мы имеем следующее: на осень коммунистами РСФСР назначено снятие Горбачева с поста Генерального секретаря, создание новой партии, и фактически создание нового государства. Кто от этого выигрывал и кто проигрывал?
Ответ очевиден. Горбачев без этого поста превращался в полное ничто. Дело в том, что в 1991 году стало очевидно, что СССР – это миф, есть Россия и ничего более. Ключевой фигурой стал Ельцин –Президент России, а главной политической силой становилась коммунистическая партии России. Борьба шла за Россию, а СССР бы достался в придачу победителю, если был бы нужен ему.
Горбачев понимал, что его ждет очень незавидная участь как у одного персонажа из известной песни:
И ничто мне не мог даже слова сказать,
Но потом потихоньку оправились.
Навалились грубой,
Стали руки вязать, а потом уже все позабавились.
Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот,
А какой-то танцор бил ногами в живот…
Михаил Сергеевич этого не хотел. Ельцин вел тайные переговоры и с коммунистами России, с КГБ, но тоже не хотел победы силы, которая свела бы на нет его власть в России. Про КГБ мы уже сказали. Коммунистическую партию РСФСР хотели остановить все прочие центры силы, включая Михаила Горбачева.
* * *
И грянул путч. А в итоге запретили коммунистическую партию России, которая в этом путче не участвовала. А потом и КПСС. Терпилы разошлись по домам. А русские остались, и до сил пор остаются, без силы, которая выражала и защищала бы их интересы.
