ОТ АВТОРА. Этот текст — «Талантливые и способные» — был написал в далёком 2006 году для портала «Назлобу.ру» и получил некоторую известность в этих наших интернетах. Однако потом случилось странное: портал трагически погиб (сейчас по адресу nazlobu.ru находится находится унылая казённая пакость), а все копии текста (его много перепечатывали) куда-то пропали, расточились в нетях. Не то чтобы я усматривал в этом какой-то заговор против моей статейки, но обидно же.
Особенно обидно мне стало, когда введённая мною терминология стала, можно сказать, официальной: президент Дмитрий Медведев якобы назвал российскую оппозицию «ресурсом талантливых людей». Как потом выяснилось, Медведев был далёк от столь откровенного признания, но само оживление, охватившее массы талантливых, весьма показательно.
В общем, я решил реанимировать старый текстик — похоже, он ещё на что-то годен. И многое объясняет.
Константин Крылов
* * *
Позволю себе начать с недлинного теоретического отступленьица. Людвиг Витгеншнейн учил, что значение слова есть его употребление. Этнограф или специалист по арго добавили бы к этому, что одна из функций словоупотребления — отделение своих от чужих: тех, кто понимает значение некоторых слов, и тех, кто не понимает. После чего начинаются совсем даже разные разговоры.
Обычно процесс протекает практически без участия сознания. Никто не держит в голове список слов и значений и классификатор близости человека к ядру тусовки. Нет, всё происходит само собой, в процессе живого общения. Жаргону нельзя научиться по словарю, хотя бы потому, что он гибок и уклоняется от фиксации. Можно, конечно, прищучить словцо-другое, но говорок, как рыба, потеряв несколько чешуек, всё равно вырвется и плюхнется в родную среду.
Тем не менее, я попытаюсь ободрать пару чешуек на пузике одной особенно юркой рыбёшки.
Я имею в виду говорок россиянской изряднопорядочной публики.
Говорок этот устроен довольно интересно. Если в грубых, необработанных сленгах типа блатного используются всякие странные, исковерканные словечки — которые позволяют сразу догадаться хотя бы о том, что мы имеем дело со сленгом — то интеллигентская феня никогда не опускается до подобного. Здесь используются исключительно слова из словаря Ожегова. Более того, построенные с их помощью фразы не теряют смысла даже в ушах профана. Просто он понимает эти слова неправильно. Нет, тут тоньше — не совсем правильно, не чувствуя второе донце, подложечку, в которой-то вся и суть.
В качестве образчика возьму два относительно невинных прилагательных, сугубо позитивного значения — «талантливый» и «способный». Словечки эти важные, потому как маркируют две страты изряднопорядочных.
Однажды я обсуждал с неким изряднопорядочным творчество одного молодого публициста. Назовём его, по латинской школьной традиции, Каем. Обычно к таким прилагается слово «борзописец», но это был как раз не тот случай: писал молодой человек не просто небрежно (что простительно для пробивного парубка из провинции, строчащего в триста изданий), но ещё и лениво — так, один-два текстика в месяц, «и хорош будя». Тем не менее, о нём всё время говорили, его текстики (не самые плохие — средненькие, «такого навалом») вызывали какое-то жужуканье, с ним возились, причём это была какая-то коллективная возня: его всё куда-то «звали», «приглашали», «пристраивали», чуть ли не просили хоть что-нибудь выдоить из себя, «ну хоть капельку». Вот и сейчас оный Кай почему-то оказался предметом обсуждения. Когда же я пожал плечами — «о чём мы тут, собственно, говорим?» — изряднопорядочный посмотрел на меня с жалостью, как смотрят на неплохого в общем-то человека, не понимающего какой-то простой, но важной вещи, а потому обречённого время от времени оказываться в неловком положении. На мой ответный взгляд — «это к чему?» — последовала реплика: «Ну ведь Кай на самом деле очень талантливый».
Шло время. Кай время от времени чего-то писал, где-то работал, неизменным оставалось одно: очень средние способности и редкостная лень. Тем не менее, он всегда был как-то пристроен, накормлен, принят в кругах. На вопросы обычно следовал тот же ответ — «на самом-то деле он очень талантливый».
Разумеется, это говорилось не только про Кая. Ту же фразочку — а главное, с той же самой интонацией — я слышал и про других. Некоторые из этих других были и в самом деле небесталанны, некоторые нет. Но я всё время чувствовал, что тут имеется в виду что-то ещё.
Зацепочка случилась в разговоре об известной публичной персоне (назовём её Лесбией), персонаже вполне гротескном, но весьма высоко вращающемся — где-то там, в большом полусвете, вблизи телекамер. В разговоре принимали участие несколько человек разной степени близости оному сладостному полусвету. Зашла речь и о причинах востребованности оной Лесбии. В разговоре проскочила такая фраза: «ну, она же из очень талантливой семьи».
Тут меня пробило на инсайт. Я как-то разом вспомнил разом всех тех, о ком я слышал это самое «талантливый». Картинка сложилась.
Словцом, оказывается, маркировали людей совершенно определённого типа, а именно — происходящих из семей творческих работников, причём, как правило еврейских, полуеврейских, или просто со «сложными букетами кровей», но во всяком случае никогда не чисто русских (русские шли по другой линии, о которой упомянем ниже). Как правило, они имели хорошие квартиры «в Центре», особо талантливые — в переулочках Старого Арбата, этого милого интеллигентного места. Многие из этих семей имели отростки в сторону торговли, гебухи или в какие-то неожиданные места типа закрытых советских министерств. Неизменным оставалось национальный бекграунд (еврейство или что-то его заменяющее), старый (по советским меркам) достаток и признанная причастность к «творчеству». Не обязательно труды на пажитях Муз. Про одного «талантливого мальчика» выяснилось, что его папа — «старый театрал», «его вся Москва знает». Что такое делал в театре этот «театрал», осталось невыясненным: на мои наивные расспросы собеседник отвечал кривой ухмылкой по типу «если надо объяснять, то не надо объяснять». «Театрал» — и всё тут, понимай как знаешь.
Так вот, выходцы из семей «театралов» всегда и при всех обстоятельствах маркировались как «талантливые». Однажды я слышал такое: «ну, у него, конечно, литературного дара нет, но он очень талантливый как человек».
Это гениальное — потому что эмпирически неопровержимое — «талантливый как человек», когда талантливый мальчик стареет, обычно трансформируется в «человека очень тонкого, понимающего», а также «много видевшего и пережившего» (даже если он ничего, кроме Елисеевского гастронома, не видел). Если постаревший талантыш всё-таки получает свой кус (что происходит почти всегда), то к нему применяют эпитеты типа «человек неистощимой душевной щедрости» (обычно это означает особую жестковыйность), «всего себя раздаривал направо и налево» (читай: умело обкрадывает простачков), «солнечный человек» (так почему-то называют старых хамов). Если же типчик оказывается ну совершеннейшим ушлёпком, его именуют «колоритным». Но общая характеристика «очень талантливый» никуда не девается.
Но следует признать, что детки, выросшие в подобных семьях, и в самом деле обычно имеют некий гандикап: они начитаны (росли в домах с хорошими библиотеками), сызмальства знают языки (учили в детстве) и «играют на фоно» (то же самое), лично знают всяких редакторов толстых журналов и критков (по принципу «сам Лев Исаакович меня на коленке качал») и т.п. Отсюда и эпитет «талантливый» — эвфемистичный, но, заметим, не совсем уж неуместный.
Парное к «талантливому» является слово «способный». У него тоже есть второе донце, тонкое и звонкое.
Опять-таки, впервые я обратил на него внимание в одном разговорце. Речь шла о некоем… назовём его Титом. Тит был вполне себе русским парнем, почти карикатурно славянской внешности, в молодости чуть ли не состоявшем в обществе «Память». Потом, однако, Тит одумался и пошёл делать карьеру там, где в России её обычно и делают — то есть в среду изряднопорядочных. Туда его взяли очень не сразу, но он был практически нужен: готов был бегать и работать, в том числе и делать грязную работу.
На момент разговора Тит сидел на некоем интернетном ресурсе, откуда ему доверили поливать русских людей дерьмом. То есть дерьмом поливают русских все, но в тот конкретный момент требовалось гадить особо художественно и к тому же адресно. Сейчас уже не важно, кого и как именно — ибо нас не интересуют персоналии.
Так вот, мой компетентный собеседник, рассказывая о возвышении Тита и его лихой рулёжке ресурсом, употребил интересное выражение: «Ну, он очень работоспособный». Помолчал, подумал: «И вообще он способный».
Тут особого инсайта не потребовалось: достаточно было вслушаться в интонацию собеседника. Таким тоном говорят — «способный на всё».
Я, однако, снова принялся перебирать в уме, кого и когда при мне называли «способным». С учётом близких эпитетов «работоспособный» («он зато вкалывает, не то что вы») и «сообразительный» («быстро всё схватывает, растёт»), картинка получилась вполне однозначной.
«Способный» — это, как правило, расторопный русский мальчик, «ванюшка», осатаневший от бедности и невостребованности, или просто подловатый по натуре, пошедший служить изряднопорядочным. Как правило, он прекрасно понимает, куда идёт и зачем. В том числе и то, что условием принятия в ряды — даже на положение «чего изволите» — в этом обществе является совершение целого ряда ритуальных подлостей из серии «маму продать». Здесь, впрочем, подлости требуются близкого, но всё же иного свойства — национального и социального. Так, например, мальчик, которого берут на «гуманитарку», должен отметиться в чём-то особенно антирусском (сейчас, например — активно участвовать в «антифашизме», причём не на формальном уровне, а инициативно, гадя с выдумкой и огоньком — за этим смотрят и халтуры не спускают). Точно так же он должен как-нибудь попинать бедных (сейчас это тоже русские, но социальный момент всё-таки идёт отдельной графой) и некультурных (всю ту мразь, которая не разбирается в хороших винах, твидовых костюмах и авторском кино). Эта готовность к предательству, измене своим — повторяю, не единократной измене, а постоянно повторяющейся, да ещё и с вариациями, «а теперь вот так, а теперь этад, тут трипапец-пец-пец, а теперь трипапуки-пуки-пуки и назад» — и есть та способность, которая имеется в виду. С другой стороны, требуется, конечно, отсос с проглотом у «набольших» — но это, в общем, везде так, «а вот первое важнее».
При всём при именно эти «ванюшки» и делают основную работу за «талантливых», так что слово «работоспособный» тут тоже вполне уместно.
Практическая польза от различения талантливых и способных та, что позволяет правильно понимать многие вещи, которые в ином случае вызывали бы ненужное недоумение.
Следует помнить следующее. Талантливому можно практически всё — к примеру, немного посочувствовать «русским фашистам», если вдруг ему того пожелается. Быть талантливым — это наследственная привилегия, которая может быть отобрана только при каких-то исключительных обстоятельствах. Поэтому от талантливого можно дождаться рассуждения типа — «а вообще-то мне нравятся эти русские фашисты, в этой гопоте есть что-то привлекательно-трешевое, извращённо-интересное». Разумеется, большинство талантливых никогда ничего такого не скажут, ибо русских не переносят природнокровно. Но в целом — «бывает и такое». Правда, талантливый не должен забывать о том, что причины его странностей должны находиться в рамках принятого в среде талантливых людей (ссылка на «трешевость», например, релевантна).
Что касается способных, то они, наоборот, вынуждены строго придерживаться партийной линии. Поскольку же люди они, как правило, и в самом деле способные, то это следование линии у них иногда получается оформлять самым причудливым образом, в том числе и маскировать под вольнодумство (я знаю нескольких таких мастеров). Особенно хорошо у способных получается подбирать необычные причины к обычным выводам. Например, по поводу того же фашизма: «русских фашистов следует вешать, поскольку они профанируют Великую Тоталитарно-Имперскую Идею Всечеловечности, которая спасёт мир». Тут главное — «русских ненавижу», а уж Великую Идею разрешается предъявлять любую, «ты шахаду скажи, а там уж лекочи чё хошь».
«Талантливые» никогда не мешаются со «способными»: все очень хорошо знают, кто есть кто. Обычно обе категории друг друга сильно недолюбливают — примерно так же, как отпрыски аристократии недолюбливают буржуа, нагло лезущих наверх. Тем не менее, довольно часто особо способные и особо старательные роднятся с талантливыми — что, несомненно, способствует сохранению и укреплению породы, благо стерильная чистота крови здесь не требуется. Впрочем, в момент принятия в ряды самые способные и сообразительные быстренько обнаруживают у себя «букетик кровей» — какую-нибудь литовскую бабушку, троюродного остзейского немца или внучатой козы армянина, а то и голубоватую еврейскую жилку. Если совсем уж туго, выдумываются разные сиротские байки. Например, один лично знакомый мне способный чел, когда вскарабкался на кой-какой шесток, вдруг завёл манеру кстати и некстати вспоминать, что в детстве был, оказывается, «чернявенький такой, мелкий, с лицом интеллигентным» и его «дразнили жидом», отчего-де сызмальства возненавидел антисемитизм. Каким он был сызмальства, я, конечно, помню, но не скажу — вдруг кто догадается, о ком речь, а упомянутому товарищу ещё здесь жить.
Но это так, в сторону. В принципе же, талантливые иудеи и способные иуды всё же держатся на некоем — хорошо выверенном — расстоянии, всё друг про друга зная и понимая, но учитывая и то, что им «вместе жить и работать».
Поэтому так поучительно наблюдать ситуации, когда талантливый сшибается со способным именно по рабочему вопросу. Наши Кай и Тит, например, недавно публично пересрались из-за одной работёнки, которую конкретные люди через способного Тита заказали талантливому Каю, но которую тот, по причине талантливости, не сделал, а когда ту перепоручили другим людям, обиделся. Разговор получился преинтересный, но цитировать я его здесь не буду, блюдя инкогнито героев. Могу только сказать, что разговорчик случился «типический» — в смысле обмена репликами между носителями социальных ролей. Впрочем, сколько этих типических разговоров тлеет по разным говорильным местам…
Человеку, никаким боком не относящемуся к этому тянитолкаю (то есть и неталантливому, и не работоспособному) — если он, конечно, зачем-нибудь лезет в те сферы, где заправляют талантливые и/или способные — приходится «ох непросто». Но если он всё-таки каким-то образом — например, будучи талантливым и работоспособным в самом прямом смысле этого слова — приобретает какую-то минимальную известность, то с ним всё-таки начинают иметь дело. При этом, правда, обе стороны пытаются «зашкварить» случайного человечка. Способные обычно начинают публично подозревать в нём сомнительное происхождение, а талантливые — намекать на то, что он кому-то продался или работал на кого-то сомнительного. При этом клановое мышление, характерное для обеих сторон тандема — важно не то, что именно ты делаешь, а от кого происходишь или на кого работаешь — тут себя проявляет во всей красе, «аж не продохнуть».
Здесь должна быть какая-нибудь мораль, но я её забыл.
