Дискуссия об «альтернативной столице» на АПН обрела, на мой взгляд, характер гадания на кофейной гуще. Можно сколько-угодно фантазировать о «переносе столицы» в Петербург или Екатеринбург, Новосибирск или Нью-Васюки, но все это означает лишь «перемену мест слагаемых» при неизменной «сумме» — сохранении государственного гиперцентрализма.
Представим себе виртуальную ситуацию: российский президент вдруг всерьез вознамерился повторить опыт его казахского коллеги и передвинуть столицу — поближе к сибирским источникам сырья и подальше от «вражеской» НАТО. (Тот факт, что такое «передвижение», во всяком случае, будет ближе к Аляске, которая также является территорией НАТО, мы здесь рассматривать не будем — у столичных «геополитиков» все еще принято мыслить на плоскости «Запад-Восток», а округлость Земли только нарушает эту удобную идеологическую схему.)
Итак, передвинули столицу на Восток, в очередной раз возлив елей на душу поклонников евразийства и заслужив от них очередные апокалиптические комплименты...
С почти 100%-ной уверенностью можно в этом случае предполагать повторение событий 1918 года — когда из Питера в «новую столицу» Москву потянулись нескончаемые эшелоны, груженые красными комиссарами и прочими олигархами тех лет, вместе со всем, что им удалось «революционно экспроприировать». И вскоре Москва превратилась в куда более унитарный (фактически не юридически) политико-финансово-хозяйственный центр, чем прежняя столица империи. В нынешних условиях остается ожидать лишь еще большей централизации — поскольку в российской политической психологии попросту не предусмотрены иные стратегические варианты, помимо концентрации в столице всех «рычагов власти». Эта гиперцентралистская психология формировалась веками — и нынешняя мода на «консерватизм» только укрепляет веру в «безальтернативность» и даже «сакральность» такого порядка.
Уже сегодня Москва являет собой куда более централистский феномен, чем даже в советскую эпоху. Да, «колбасные электрички» ушли в прошлое, но сменились тотальной централизацией «трубы», к которой фактически и сводится вся нынешняя российская экономика. Практически все крупные структуры, добывающие или обрабатывающие сырье на всей территории России — от «Северстали» до «Сибнефти», не говоря уж о мегаимперии «Газпрома» — зарегистрированы в Москве, держат там главные офисы и платят налоги в московский бюджет.
Неудивительно, что более 80% финансов страны тем самым автоматически вращается в Москве, обеспечивая существенную разницу доходов москвичей и «остальных россиян». К этому следует добавить и информационный гиперцентрализм — сегодня все 100% федеральных СМИ сосредоточены в Москве (в советское время на другие регионы вещал еще ленинградский 5 канал). Эта ситуация выглядит резким контрастом по сравнению с развитыми странами — в США, к примеру, все гиганты их экономики и информации рассредоточены повсюду по стране — «Дженерал Моторс» обосновался в Детройте, «CNN» в Атланте, а «Майкрософт» — вообще в пригороде Сиэтла, лесном поселке Редмонд. «Лос-Анджелес Таймс» и «Чикаго Трибюн» — это не «провинциальные», но вполне глобальные газеты, а понятие «центральное телевидение» в США отсутствует в принципе. Может быть, неудобство этих сопоставлений и заставляет новейших «патриотов вертикали» так истово «не любить» Америку, выдавая местный гиперцентрализм за некий «особый путь»?
«Третий Рим» иногда похож на «Первый» до буквальности — именно римляне ввели в мировую политику латинское словечко «провинция», обозначив им покоренную территорию за пределами «вечного города». В сегодняшней России этим словечком обозначается вообще вся страна за пределами МКАД (за исключением Рублевского шоссе, где обитают «новые патриции»). А с виртуальным «переносом столицы» — при сохранении этой «римской» политики — «провинцией» по-прежнему будет обозначаться вся Россия, только уже вокруг очередного «центра мира». И даже (страшно подумать!) сама Москва. Как в свое время византийские василевсы уже считали одинаковой «провинцией» и старый Рим, и северные славянские земли…
Сопоставление с США можно продолжить в таком интересном ключе — роль «единственной сверхдержавы», на которую они претендуют в глобальном масштабе, в точности соответствует той «вертикали», которую возводит Москва в пределах России. Так что громкий «антиамериканизм» московских централистов весьма относителен — особенно если вспомнить, что «вертикаль» не упирается в Кремль, но простирается как раз за океан — не случайно же выкачанный из России «стабфонд» они предпочитают хранить именно в «ненавистной» Америке…
При этом, однако, во внутренней политике самих США нет и намека на какую-то чрезмерную централизацию. Так, на той же упомянутой Аляске все ресурсы фактически переведены в собственность штата — а добилась этого вполне легальная и победившая на губернаторских выборах Партия Независимости Аляски… Для нынешней РФ нечто подобное — совершенная крамола! Хотя, заметим, и та, и другая страна считаются «федерациями» — но у нас это слово, вынесенное в официальное название государства, превратилось в такую же формальность, как и брежневское «строительство коммунизма»…
Сколь бы у нас ни предрекали скорый «крах Америки» по причине безбрежного индивидуализма, мультикультурализма и т.д., в действительности американцы чувствуют себя единым народом куда более, чем население москвоцентричного государства. Здесь показательным примером может служить давнее, но весьма символичное различие в концепциях обороны, зафиксированное в Договоре по ПРО 1972 года. По его условиям, каждой из сторон разрешалось защитить «противоракетами» лишь один «стратегический район» на своей территории. США выбрали не какой-то из мегаполисов, где живет их элита, но ракетную базу Гранд-Фокс в Северной Дакоте — чтобы гарантировать себе возможность ответного удара. Какой город оградил СССР — пояснять излишне. Эта «забота» выглядит, пожалуй, похуже любого расизма…
Сторонники гиперцентралистского устройства России нашли довольно эффектный пропагандистский ход — всех критиков этой модели из разных регионов они объявляют «сепаратистами». Однако гораздо точнее было бы поставить вопрос о возникновении в нынешней Москве странного феномена «сепаратизма центра». Когда московский «малый народ» высокомерно отделяет себя от проблем и нужд «провинции», но при этом, однако, желает беспрекословно повелевать ею. «Сепаратистские» настроения в русских регионах являются лишь ответным следствием такого положения дел, при котором «субъекты федерации» в действительности сведены на уровень унифицированных «объектов». При этом официальные пропагандисты постоянно потрясают пугалом «распада страны». Что является еще одним свидетельством извращенно понятого «особого пути» — в сопоставимых с Россией странах никто почему-то не видит в критике центральных правительств непременной апокалиптической угрозы «распада»…
Сегодня Россию разрушает ничто иное, как та самая «вертикаль», которая возведена якобы для ее «укрепления». Замкнув все экономические и информационные потоки на столицу, эта политика фактически разъединила регионы между собой, нарушила их естественные «горизонтальные» связи. Так, в моей родной Карелии сегодня множество лесных предприятий принадлежат московским хозяевам, а знаменитые Кижи переведены из республиканского в «федеральное» (читай: московское) управление. С созданием федеральных округов местные журналисты надеялись на возникновение «окружных» СМИ, выходящих за рамки отдельных регионов — но этого не случилось, а «округа» превратились лишь в очередной бюрократический «этаж». Теперь в Петрозаводске о новостях у соседей — в Архангельске, Мурманске, даже Петербурге — невозможно узнать напрямую, но — лишь посредством Останкинской башни. Аналогичная ситуация складывается и в различных регионах Урала, Сибири, Дальнего Востока…Благо, Интернет в силу своей сетевой природы не подчинен пока этой «вертикали»…
Московские «геополитики» любят рассуждать о «многополярном мире», изображая в этой модели Россию как некий единый «полюс», чьи очертания напоминают кремлевские башни. Однако сама Россия в культурно-политическом отношении не менее многополярна, что из столицы с ее унификаторским мировоззрением трудно различимо. Но подспудно это континентальное многообразие сохраняется, преемствуя традицию Гардарики, как варяги называли древнерусские земли, — страны суверенных, самобытных, но взаимосвязанных городов.
Удивительно актуален вопрос, который задал более 15 лет назад философ и культуролог Михаил Эпштейн: «Да и Россия ли это: централизованное многоплеменное государство — или это Орда, насевшая на Россию? До Орды было много разных Русей, и при общности языка и веры в каждой развивалось особое хозяйство и культура, разногосударственый уклад: со своими отдельными торговыми выходами в зарубежный мир, политическими договорами и внутренним законодательством. Была Русь Киевская и Новгородская, Владимирская и Рязанская. И не навались на них Орда и не разгладь все это катком централизации, мог бы теперь на месте дикой воли и запустенья процветать союз российских республик и монархий. По разнообразию и размаху не уступающий европейскому сообществу, а единством языка еще более сплоченный».
Сегодня верность этой ордынской централизации и называется «российским патриотизмом». Альтернативой ему может стать лишь добровольное сообщество регионов, спаянное, по Тютчеву, не «железом и кровью», но взаимной любовью, которая тем более прочна, чем менее навязчива. Русские регионы интересны друг другу именно своей уникальностью, а не как ГИБДД-шные номера («поехал из семьдесят седьмого региона в десятый» и т.д.). Это «возвращение имен» будет означать переформатирование всей «патриотической» психологии. При этом окончательно исчезнет пугающий многих жупел «распада». Ибо жители российских регионов совсем не заинтересованы в банальном повторении в масштабе РФ «распада СССР», когда у власти в большинстве «независимых государств» осталась та же самая бюрократия, быстро сменившая свои идеологические одежды, но зачастую еще более репрессивная и коррумпированная…
Представителям регионального самоуправления, которые придут на смену кремлевским назначенцам, вовсе не будет никакой нужды изолироваться друг от друга в своих вотчинах. Даже если российские регионы экономически будут тяготеть к различным «глобальным полюсам» (кто-то — к Европе, кто-то к Америке, кто-то к Азиатско-Тихоокеанскому блоку), культурная близость безусловно возьмет свое и не позволит им чувствовать себя взаимно чужими. Хотя русский язык в различных регионах может, конечно, существенно измениться.
Однако — разве помещали метаморфозы английского языка британцам, американцам и австралийцам, при всех их исторических разногласиях и лингвистических различиях, чувствовать себя солидарным «англоязычным миром»? Скорее напротив — они обогатили этот язык, не дает ему застыть в каких-то одномерных стандартах. Подобный стандарт (выдавая его за «норму») Московия много веков навязывала всей России, искореняя региональные диалекты, вроде поморского или казачьего, а то и даже «запрещая» целые языки, как было в ХIХ веке с украинским. Так что сегодняшние «виртуальные» эксперименты по реконструкции, к примеру, сибирского языка можно только приветствовать.
Установление прямых, сетевых отношений между самостоятельными регионами — это, по сути, и был цивилизационный проект Новгородской республики, альтернативный унитарному Московскому царству. Россия (хотя это слово еще не вошло тогда в обиход) мыслилась новгородцами не централизованным государством, но многообразным континентом. Показательно, кстати, освоение ими Сибири, начавшееся за несколько веков до «официального» похода Ермака. Новгородцы вовсе не пытались «присоединить» эти самобытные земли, но лишь основывали там концессии для обмена и торговли с местным населением. Разительный контраст с позднейшей, зачастую весьма кровавой, московской колонизацией, породившей, среди прочего и известную русофобию среди коренных сибирских народов…
«Нео-новгородский» проект фактически предполагает возвращение России ее континентального облика — такого же, каким обладала Европа до «еврокомиссаров». Это самоуправляемые области и республики (а может быть, где-то возникнут и княжеские монархии по типу Монако или Лихтенштейна — почему нет?), устанавливающие между собой прямые взаимосвязи — политические, экономические, информационные, культурные. Это живое многообразие — взамен надоевших столичных идеологических дихотомий: «левых-правых», «патриотов-либералов» и т.п. Где налоги и ренты платятся только по месту производства, и нет никаких «полпредов» и прочих столичных надзирателей. В этой сети найдется место и Московии — а возможно, учитывая популярные ныне там «третьеримские» настроения, она и станет первой монархией на российском пространстве — но только в границах Ивана Калиты. И, конечно, без всякого контроля над северными и сибирскими ресурсами — с чего бы это? Пусть москвичи возрождают свои древние традиции и носят символический титул «культурной столицы» — если, конечно, тамошняя культура когда-нибудь перестанет быть, по выражению Пелевина, «плесенью на нефтяной трубе»…
Сетевая экономика эпохи глокализации требует интенсивного развития региональных «имидж-брендов». Этим словом из рекламного сленга уместно обозначить создание уникальных и узнаваемых в глобальном масштабе образов каждого российского региона. Пока со словом «russian» в мире ассоциируются лишь водка, матрешки и ушанки, никакого русского культурного наступления ожидать не приходится. А политика XXI века будет все более определяться именно культурной «наступательностью» различных цивилизаций. И русская культура здесь может достойно заявить о себе лишь своим живым, континентальным многообразием, а не попсовыми вариациями одного и того же унитарного стандарта…
…А как же быть с вопросом о столице? На фоне вышесказанного он выглядит далеко не первоочередным. Лишь трансформация стандартизующего гиперцентрализма в континентально многообразное российское сообщество позволит вернуть русской культуре статус глобально значимого субъекта. И этот собирательный (еще хорошее слово — «соборный») субъект сам определит адекватные формы своего нового исторического воплощения. Может быть, это будет строительство принципиально нового города Китежа, в котором отразится все богатство русской мифологии? Ведь мифология иногда стремительно врывается в реальность — достаточно вспомнить, что слово «Израиль» в начале ХХ века тоже считалось «не более, чем мифом»… Или — это будет вполне адекватная сетевой эпохе постоянная ротация столичных функций между разными городами — чтобы не дать бюрократии оплыть жирком в каком-то из них и вновь начать считать всю окружающую Россию «провинцией»… Но буквальные предсказания будущего — самое неблагодарное дело: для нас важно лишь увидеть вектор исторического движения…
