Примерно две сотни последних (в плохом смысле этого слова) лет люди западного мира находятся под обаянием обычая празднования т.н. «Нового Года», претендующего на укоренение в Традиции, уже и без того располагающей немалым ресурсом сакральности в утвеждении циклических сезонных изменений природы и общественного сознания, и тем самым репрезентующей складывающиеся на каждый исторический период представления о структуре Времени.
Формат мифологемы заданный писателем Вашингтоном Ирвингом в начале 19 века послужил аттрактором для большого количества зимних фольклорных персонажей европейских (Юльтомтен, Бабадимри, Баббо Натале, Иолупукки) и даже азиатских (Кыш Бабай, Онг ха Нуэн, Увлин Увгун) народов.
Концепция Ирвинга подразумевает явление старца с Севера, сопровождаемого магическими помощниками, раздающего материальные дары и символизирующего конец временного периода.
Не будем углубляться в похожие календарные мифы, их слишком много, позволим себе скорбный вывод, что все они под медийным напором западной цивилизации конвергировали в современного Деда Мороза, различающегося от страны к стране лишь деталями.
Вспомним только наиболее важную идею календарных праздников, хорошо выраженную в римских Сатурналиях.
Время воспринимается как враг жизни, хотя бы потому что оно неизбежно старит, разрушает: веселью в связи с окончанием жатвы и началом чреватого голодом перерыва между урожаями покровительствовал Сатурн-Кронос, символизируемый фигурой с косой, олицетворяющей как хронологию, так и саму Смерть.
Естественной эвфемизацией пугающей Смерти с косой и является Дед Мороз, в таком виде Смерть можно показывать и детям. Эвфемизация мифа это свойственный нашим последним (в плохом смысле этого слова) временам процесс, достаточно вспомнить чудовищную метаморфозу величественных Левиафана и Бегемота
в приблатненных Крокодила Гену и Чебурашку.
Смерть, при всей разности культурных подходов, одно из немногих явлений, которые вызывают почтение у всех народов и психически здоровых индивидуумов.
Отсутствие почтения к Смерти, даже у атеистов и радикальных материалистов считается неестественным, а следовательно, эволюционно, биологически вредным.
Превращение торжественной Смерти в индустрию раздачи сладостей сюсюкающими дедушками является квинтэссенцией секулярности, великим обманом чувственной природы человека(*).
Поклонение Деду Морозу в устоявшейся на данный момент форме является проявлением альтернативной, нетрадиционной (в плохом смысле слова) моральной ориентации носителей и требует достойной антитезы.
Наш первый вариант ответа основывается на экстраполяции категорий и находит воплощение в образе Бодхидхармы, первого патриарха дзен-буддизма, кукла которого, «дарума» (японское имя Бодхидхармы) является важной частью новогоднего ритуала в нескольких буддийских культурах Азии. Дарума - устойчивая неваляшка без выступов (т.к. однажды после девяти лет медитации у Бодхидхармы атрофировались конечности) и без зрачков в глазах. Положено загадывать желание и рисовать Даруме один зрачек, а по итогу прошедшего года, в случае исполнения загаданного дорисовывать второй и почитать Даруму, но в случае неисполнения - куклу сжигают в храме, где она была приобретена. Именно Дарума (либо ее народный вариант, кокэси) является прообразом русской матрешки.
Бодхидхарма явился в Китай из южной Индии, то есть с юго-запада, в XIII веке зафиксирован коан «Почему Бодхидхарма пришёл с Запада».
Следовательно, Бодхидхарма приносящий духовные ценности и являющийся с Юга противопоставлен Деду Морозу, приносящему материальные и прибывающему с Севера.
Следует заметить, что изображения Бодхидхармы
имеют портретное сходство с изорбражениями св. Николая Мирликийского,
жившем немногим более ста лет ранее и послужившим одним из главных протагонистов Деда Мороза, вплоть до иконографии. Здесь уместно отметить, что изображения на иконах Николая Мирликийского в митре («Никола Зимний») редки, более распространена иконография «Николы Вешнего», с непокрытой головой. Согласно преданию, митрополит отказался от ношения митры, наказав себя таким образом за неуместно проявленный гнев. На барельефе Бодхидхармы он изображен босым, с одной тапкой в руках, по преданию, после захоронения он отправился в странствие, выйдя из могилы и оставив в ней только одну монастырскую тапочку, трактуемую как символ аскезы.
Второй вариант подразумевает понимание ёлки как объективации встречи и борьбы этих двух начал.
Ёлка могла бы символизировать Мировое Древо (Arbor mundi, Иггдрасиль), либо Древо Жизни (Эц Хаим, сефирот), именно эти ассоциации пытаются нам навязать духовные опричники дедморозовщины.
Но в этом случае мы бы символически выделяли ее части, ствол, крону и корни, она подразделялась бы на горнее и дольнее, или делилась бы на 10, однако никакой магии чисел и частей в ритуалах мы не отслеживаем, а ёлочные украшения, о которых мы сознательно не будем вести речь, еще более отдаляют нас от такого понимания.
На самом деле, ёлка важна своей бесплодностью, она является поздним, исключительно христианским мифом, иллюстрирующим отношение Христа к растениям рода фикусов семейства тутовых, Ficus carica, смоковницам:
Одну смоковницу Христос пощадил, дал шанс:
И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, — не принесет ли плода; если же нет, то в следующий [год] срубишь ее. (Лк.13:6-9)
Толкование:
подвергшись [... ] опасностям, мы говорим: Господи! Оставь и на этот год, и мы покаемся. Ибо это означает окопать и обложить навозом... Если принесем плод, то хорошо; а если нет, ...
Вторая смоковница встретилась ему всего за несколько дней до Голгофы, и была им погублена.
По утру же, возвращаясь в город, взалкал. И, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. (Матф.21:18-19)
Ёлку срубили под самый корешок за то что она не приносила плодов.
Содержание драмы в том, что Дед Мороз и Бодхидхарма пытаются оправдать ее существование, инициировав украшение в виде искусственных плодов (игрушек).
Но это не помогает. Ёлку в конце концов утилизируют в стихии огня (вспомним заклинание «ну-ка, ёлочка, зажгись!»), как это полагалось поступать с чурбаном или пнём (бадняк у славян, калиню у французов и т.п.) на праздниках зимнего солнцестояния, таких как йоль или коляда.
Вывод: если мы признаем ёлку символом Мирового Древа, то будем обязаны принять безысходную эсхатологию утилизации, а не спасения.
Третий путь:
Откуда же возникает и как движется Дед Мороз? Мы не рассматриваем администрацию Лапландского заповедника, обком ВЛКСМ в Архангельске или лужковский проект в Великом Устюге, ведь мифологический топос Деда Мороза - абсолютный Север символизируемый географическим Северным полюсом. Северный полюс находится в океане, ему патронирует Таласса, или Тефида, океаническая сила.
Южный полюс, напротив, находится в почти максимально удаленной от океанских берегов точке огромного континента, за него отвечает Теллус или Церера (Деметра).
Встреча Северного морского Деда и его анатагониста, мыслящегося нами как Южная континентальная Дева должно происходить на экваторе, но не в одной точке, а на всей его протяженности сразу. Таким образом, восстанавливая священный палиндром этого мифа, мы переносим его из хрональности в локальность, если нынешний обычай подразумевает праздник Нового Года везде, но лишь в один момент, например начало двенадцатого удара Кремлевских курантов, мы предлагаем праздник всегда, но лишь в одном (буквально) измерении, то есть – на линии.
Линия проведена не в абстрактном немыслимом для коллективного сознания плоском пространстве, ассоциирующемся с непознаваемой бесконечностью и несчетностью, а на поверхности земной сферы(**).
Таким образом, правильный Год празднуется всегда, (Вечный Год) но празднуется он лишь строго на воображаемом экваторе.
Южная Дева присутствует как догадка в факультативном во многих культурах в образе Снегурочки.
В славянском народном обряде Снегурочки нет, впервые она ритуально репрезентирована в 1937 году в московском Доме Союзов. А. Н. Афанасьев и А. Н. Островский вынесли Снегурочку из закромов европейского (в том числе русского) фольклорного сюжета, связанного с легендой о Големе, а не с календарным циклом.
Актором Вечного Года также являются Нептун (он же Ктулху), который отражен в действующем мифе как ТЗС (Трусишка Зайка Серенький: психопомп, возможно пророк, или мессия). Другие многочисленные персонажи новогоднего пантеона, точнее, бестиария, такие как Волчок, Олени... не существенны, они смыкаются с козлами (Тангриснир и Тангниостр) везущими повозку Тора, воронами (Мунин и Гугин), волками (Гери и Фреки) Одина и т.п.
Праздник Нептуна означает перманентное пересечение воображаемой линии, какой и является в частности экватор.
Нептун (Посейдон) несет идею мимесиса Ктулху: общий атрибут – тентакли, зубцы трезубца Нептуна, его борода и швабра в экваториальном новообрядчестве суть щупальца, хищные агрессивные ветви ёлки.
Бородатый полуобнаженный Нептун сливающий воду двух рек из кувшинов изображен на гербе города Великий Устюг, одной из родин Деда Мороза, и является его репликой.
Вечный Год происходит на воображаемой линии, равноудаленной от полюсов. В физике, силы прилагаемые к объекту на такой линии, помещают его в состояние устойчивого равновесия в случае, если полюса одноименны (Кулонова плоскость). В нашем случае - наоборот: полюса разноимённы и драма Вечного Года разыгрывается в состоянии неустойчивого равновесия, то есть время исполнения ее цикла стремится к нулю.
Можно сказать,
