Народ и «многонациональность» в Конституциях Российской Федерации

Конституция России – это документ, написанный в определенных исторических обстоятельствах и на определенном уровне осмысления истории страны. Обстоятельства меняются, а оценки могут подвергаться пересмотру. Двадцатилетие действующей Конституции – хороший повод для того, чтобы заново вчитаться в нее[1].

Обсуждение специальных юридических вопросов потребовало бы участия прежде всего юристов-конституционалистов. Однако в Конституции РФ есть положения, значение которых далеко выходит за рамки юридического. Это принципиальные положения, касающиеся самоопределения народа, статус которого как политического единства должен быть отражен, как это и бывает чаще всего, в Преамбуле и первых статьях Основного закона.

О чем свидетельствуют начальные положения конституций? Например, о некотором абсолютном событии, событии основания. До принятия конституции того или иного государства его либо не было совсем, либо оно существовало как-то по-другому, так что невозможно было просто улучшать старую конституцию и пришлось принимать новую.

Один из примеров такого продолжающегося исторического процесса дает Франция. Действующая сегодня Конституция Франции открывается словами о приверженности французского народа «aux droits de l'homme et aux principles de la souveraineté nationale tel squ'il sont été defines par la Déclaration de 1789, confirmée et complétée par le préambule de la Constitution de 1946» – «правам человека и принципам национального суверенитета, как они были определены декларацией 1789 г. и подтверждены и дополнены преамбулой к Конституции 1946 г.». В самом тексте Конституции много отсылок к конституционным законам, принятым в разные годы и закону о выборах президента всенародным голосованием, принятому в 1962 г. В этой непрерывной истории есть несомненное событие основания, к которому и отсылает преамбула: Декларация прав человека и гражданина, принятая в 1789 г., это акт учреждения самого французского народа. Конституция 1958 г. фиксирует важный рубеж: в преамбуле содержится обращение к «заморским территориям», которые вольны сами определять свою судьбу и могут, при желании, присоединиться к Франции.

Другая классическая формула новейшего конституционализма также на слуху у всех: «We the people of the United States, in Order to form a more perfect Union…» – «Мы, народ Соединенных Государств, дабы образовать более совершенный Союз…». Конституция США начинается с того, что народ уже есть как множество («Мы»), хотя и распределен по самостоятельным, но соединенным между собой политическим образованиям, называемым государствами (United States), и конституирует себя как «более совершенное единство». Эти слова также отсылают к более раннему событию: с 1777 по 1781 гг. тринадцать американских штатов ратифицировали принятые в 1777 г. «Статьи Конфедерации и Вечного Союза». Конгресс тогда получил полномочия верховного суда, разрешающего споры между штатами, и недостаточность этой конструкции ведет к образованию «более совершенного единства», о котором и заявляет преамбула.

Однако такая явная или неявная отсылка к предшествующему учредительному событию содержится в конституциях не всегда. Посмотрим, например, на конституции Швейцарии, Австрии и ФРГ. Преамбуле «Основного закона» ФРГ предшествует «Eingangsformel» – «Вводная формулировка», которая сухо сообщает: «23 мая 1949 г. в Бонне-на-Рейне парламентский совет на открытом заседании установил, что принятый 8 мая 1949 года Основной закон Федеративной республики Германии был в неделю с 16 по 22 мая одобрен народными представительствами более чем двух третей немецких земель-участниц». В 1949 г. в Преамбуле говорилось о том, что тем самым «государственной жизни» на переходный период дается новый порядок. «Das gesamte Deutsche Volk bleibt aufgefordert, in freier Selbstbestimmung die Einheit und Freiheit Deutschlands zu vollenden» – «Ко Всему немецкому народу мы взываем: через свободное самоопределение завершить единство и свободу Германии». В новейшей редакции той же Конституции говорится, что она имеет силу для всех немцев. Нигде в Основном законе мы не найдем даже глухого указания на неисторический, искусственный характер нескольких принявших его немецких земель, например, Северного Рейна-Вестфалии или Рейнланд-Пфальца, созданных оккупационными властями из перекроенных исторических территорий. Не говорится здесь и о том, в силу каких именно исторических процессов Германия стала исключительно «страной немцев». Исторически немцы жили на польских и чешских землях, как и поляки, чехи, евреи жили на землях немецких. Гомогенность территориально-национального состава Германии – результат революции и двух мировых войн, в результате которых немцы потеряли обширные территории на западе и на востоке, а также расовой политики нацистов. Тем большее значение имеет абсолютное событие основания: все кровные, «паспортные» немцы обретают окончательную родину в той части единой Европы, которая обозначена перечислением немецких земель.

Конституция Австрии (собственно, «Федеральный Конституционный закон» – основная часть конституционного права страны) с многочисленными изменениями и вариациями существует с начала 20-х гг. После первой мировой войны при разделении Австро-Венгрии на венгерскую и австрийскую части, венгерские земли, населенные преимущественно говорящими на немецком языке австрийцами, отошли к Австрии. Но в законе нет упоминания об «австрийском народе». Источником власти, говорится в нем, «является народ», государственный язык страны – немецкий, воссоединение с Германией, по одному из конституционных законов, исключается, а права языковых меньшинств (включая австрийский вариант языка жестов, о чем специально сказано в законе) гарантируются. Сложный процесс пересоздания многовековой монархии в республику не оставляет заметных следов в соответствующих статьях Конституции, однако в ней акцентирована преемственность по отношению к процессу, начатому в 20-е гг.

Наконец, конституция Швейцарии использует формулу «народ швейцарцев и кантоны». Именно они, «во имя Бога Всемогущего, с ответственностью перед творением», «стремясь обновить союз», дабы укрепить «независимость и свободу в солидарности и открытости миру, преисполненные воли жить во взаимном уважении и почитая многообразие в единстве» и т.д. «geben sich folgende Verfassung» – «принимают (буквально: дают себе) следующую конституцию». Народ Швейцарии предполагается здесь, собственно говоря, существующим еще до того, как учреждает «Eidgenossenschaft», как это называют по-немецки, «товарищество, соединенное клятвой». На прочих языках оно зовется конфедерацией. Исторически Швейцарская Конфедерация восходит к союзу, существовавшему с давних времен, и это историческое обстоятельство (несмотря на то, что состав страны расширялся и менялся, а ее устройство радикально трансформировалось) позволяет также выносить за скобки событие основания.

***

Посмотрим теперь на Конституцию России. Вот что написано в ее преамбуле: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ».

Несомненно, в первой же формуле мы опознаем классическое «We the people». Однако в ней имеется отличие не только от американской конституции, но и от того, что мы показали выше на примере конституций европейских стран. Это – важное слово «многонациональный». Понять его появление достаточно легко. Конституция РФ принималась вскоре после распада СССР, где каждый гражданин имел записанную в паспорт национальность, тогда как советский народ был объявлен многонациональной общностью. Наследие советских конституций, в том числе и в конструкции многонациональности, присутствует в новой Конституции России. Необходимо лишь напомнить о некоторых исторических фактах, чтобы правильно оценить его значение.

Ближайшим образом Конституция РФ 1993 г. отсылает к Конституции СССР 1977 г. и Конституции РСФСР 1978 г. Эта последняя заслуживает особого рассмотрения, но сначала напомним, что статья 64 Конституции СССР говорила о дружбе наций в многонациональном государстве, а статья 70 – о том, что Советский Союз – это единое многонациональное государство. Что означали эти статьи в контексте Конституции РСФСР? В 1978 г. она открывалась большой преамбулой, повествующей об абсолютном событии основания Советской России: «Великая Октябрьская социалистическая революция, совершенная рабочими и крестьянами России под руководством Коммунистической партии во главе с В. И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, установила диктатуру пролетариата и создала Советское государство - основное орудие защиты революционных завоеваний, строительства социализма и коммунизма».

Немного ниже мы еще вернемся к тому, как менялась самопрезентация Советской России в первых конституциях, однако сейчас задержимся на Конституции 1978 г. «Советская власть, – говорится далее в преамбуле, – гарантировала всем народам России равноправие и свободное самоопределение, предоставила трудящимся подлинно демократические права и свободы. Образование РСФСР обеспечило русскому народу, всем нациям и народностям Российской Федерации благоприятные условия для всестороннего экономического, социального и культурного развития, с учетом их национальных особенностей в братской семье советских народов».

 На первом месте здесь стоит русский народ, а кроме того, как указано, в РСФСР есть другие нации и народности. Однако в статьях, посвященных национально-государственному устройству РСФСР, повторяется лишь, что многонациональным государством является СССР (и перечислены все союзные республики, входящие в его состав), а в статьях, перечисляющих состав и определяющих полномочия автономных республик, областей и округов, национальный признак не фигурирует вообще, так что, строго говоря, из Конституции совершенно не следует, почему одна республика называется Башкирской, а другая – Татарской. Таким образом, хотя, с одной стороны, в Конституции из всех народов упомянут лишь русский, с другой стороны, именно не упомянутые в ней народы дают имена различным автономиям в составе РСФСР.

Эта Конституция претерпела несколько редакций. Важное изменение мы находим в редакции 1989 г., принятой Съездом народных депутатов РСФСР. В преамбуле к Конституции в этой новой редакции уже ничего не говорится ни об Октябрьской революции, ни о русском народе. Статьи 1-2, посвященные политическому устройству страны, выглядят следующим образом: «Статья 1. Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика есть суверенное государство, созданное исторически объединившимися в нем народами. Статья 2. Вся власть в РСФСР принадлежит многонациональному народу РСФСР». Эти же формулировки мы находим и в последующих редакциях, включая и завершающую редакцию от 1 ноября 1991 г.

90-е гг. – сложное время, и возможность распада России исключить было нельзя. В борьбе между сторонниками создания Русской республики и теми, кто предпочел еще меньше акцентировать русскую составляющую РСФСР, победили последние. Это можно оценивать по-разному. Но если сравнить эту Конституцию РСФСР с принятой в 1992 г. Конституцией Республики Татарстан, продвинувшейся в те годы достаточно далеко по пути «берите суверенитета столько, сколько сможете», мы увидим, что и здесь фигурирует «многонациональный народ» как носитель ее суверенитета (статья 3.1). Преамбула к Конституции Республики Башкортостан также начинается со слов «мы, многонациональный народ». Дальше говорится, «что башкирский народ в XVI веке добровольно присоединился к России, в 1919 году на основе Соглашения Центральной Советской Власти России с Башкирским правительством о советской автономии Башкирии в результате реализации права башкирской нации на самоопределение была образована Башкирская автономная республика в составе РСФСР, преобразованная в 1990 году в Республику Башкортостан в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете Республики Башкортостан». Далее, однако, речь снова идет о многонациональном народе (см., например, статью 1).

«Многонациональность» – устойчивая формула позднего советского происхождения, присутствующая во многих конституционных документах разного уровня, в том числе и после распада СССР. О многонациональном народе говорится в Конституциях Адыгеи, Бурятии, Саха (Якутии), Северной Осетии – Алании, Дагестана. Это дает иногда странный результат. Например, в Конституции Республики Мордовия (статья 2.1) сказано: «Источником власти в Республике Мордовия является многонациональный народ Российской Федерации». Аналогичная формулировка есть в Конституции Республики Хакассия, однако в ней сделана важная оговорка: «многонациональный народ Российской Федерации, проживающий в Республике Хакассия».

Есть, однако, и другие примеры. Так, в Конституции Удмуртской Республики 1994 г. (статья 1) говорится: «Удмуртия - государство в составе Российской Федерации, исторически утвердившееся на основе осуществления удмуртской нацией и народом Удмуртии своего неотъемлемого права на самоопределение». Таким образом, здесь проводится различие между удмуртской нацией и народом Удмуртии. А в Конституции Республики Карелия 2001 г. сказано: «Исторические и национальные особенности Республики Карелия определяются проживанием на ее территории карелов»[2] (почти идентичная статья имеется и в Конституции Республики Коми).

Есть ряд причин для того, чтобы эта последняя формулировка не присутствовать как стандартная, повторяющаяся в большинстве других конституций субъектов РФ. Особенностями многих из них отнюдь не является проживание на данной территории только одного народа, дающего имя всей республике или области. «Многонациональность» в конституциях может по-разному комбинироваться с именем народа, который не всегда корректно (внятных юридических оснований для этого нет) называют «титульной нацией». Чистая, так сказать, европейская формула «власть принадлежит народу» встречается в конституции Республики Марий Эл, Чувашской республики. Наконец, в Конституции Тывы сказано (статья 3.1): «Граждане всех национальностей, проживающие на территории Республики Тыва, составляют народ Республики Тыва». В общем, можно сказать, что Конституции, акцентирующие «многонациональность», здесь в большинстве, а конституции, ориентированные на территориальную идентичность (народ, по умолчанию, составляют те, кто проживает на данной территории, если не сказано иначе), – в меньшинстве. Отойдем, однако, назад, к исторически более раннему периоду.

В Конституции СССР 1936 г. никаких указаний на многонациональность страны нет, как нет и указаний на создание ее объединившимися народами. Есть статьи, касающиеся государственного устройства СССР, в них, в частности, определен порядок избрания Совета Национальностей Верховного Совета СССР, и есть статья 123, устанавливающая равноправие граждан, независимо от национальной принадлежности. Правда, запись о национальности появляется в советских паспортах (которых поначалу нет у большой части населения) уже с 1932 г., но вопрос о национальности всегда оказывается «ниже уровня» Конституции, хотя имеет большое значение. Набор признаваемых государством национальностей СССР велик, но ограничен, а причисление гражданина к одной из них оставляет немного возможностей выбора и ориентировано, строго говоря, на «принцип крови». Национальность устанавливается – и записывается в паспорт – на основании фиксированных государством правил. Говоря социологически, это не достижительный (зависимый от личных усилий), а приписанный статус. Точно таким же – и куда более важным, чем национальность, – приписанным статусом было в первые годы советской власти социальное происхождение.

Национальность вышла на передний план именно тогда, когда было объявлено, что построение социализма, в основном, завершено. Национальное стало основным дифференцирующим признаком. Само по себе множество (производимых и) фиксируемых в стране национальностей еще не составляло проблему. Однако советская конструкция национального предполагала, между прочим, что нация (хотя нация и национальность далеко не одно и то же!) невозможна без некоторого территориального единства. Национально-территориальные единства с течением времени стали восприниматься как исторически состоявшиеся, но с давних пор, так сказать, равные самим себе сущности. Они словно бы живут своей длительной исторической жизнью, сходятся и расходятся. Так они сошлись для образования СССР, а спустя полвека разошлись вновь. Это, применительно к СССР, скорее мифологическая история.

***

Изучая нынешнюю Конституцию РФ, мы должны иметь в виду, что «субъекты Федерации» – это не штаты, образовавшиеся до возникновения единого государства. Это именно производное от утвержденного в СССР национально-территориального деления, то есть специфической конструкции национального, доведенной до признания за рядом сконструированных таким образом национальностей определенного уровня прав на территорию.

Совершенно справедливым является положение действующей Конституции РФ о том, что таково «исторически сложившееся» единство. Однако тем самым утверждается и совершенно особый род исторической преемственности. С одной стороны, как мы видим, это прямая преемственность  по отношению к Советскому Союзу. Именно из него выходит Российская Федерация, обретая, как утверждается, свой суверенитет. Именно советская конструкция национальностей и национально-государственных образований и включена в ее федеративное устройство. Однако историческое событие учреждения РФ не привязано в Конституции к выходу из СССР. Если выход из СССР означает «возрождение суверенной государственности России», то отсылает это утверждение к другому, более раннему учредительному событию, в ходе которого появляется Российская Республика.

Это революционные трансформации 1917-18 гг., результаты которых зафиксированы в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», а затем в первой (1918 г.) советской Конституции. Статья вторая главы первой этой Конституции как раз и заложила основы того устройства, с которым мы имеем дело по сей день: «Российская Советская Республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик». Но откуда взялись в 1918 г. Советские национальные республики и на основе какого именно принципа национальности они были созданы? Самый краткий ответ на этот вопрос состоит в том, что ни из каких национальных республик и ни через какой союз Российская Советская Республика в это время не составлялась. Скорее, можно говорить о том, что в разваливающейся России, где возникали одна за другой разные республики, та ее часть, которая находилась под властью или хотя бы частичным контролем центрального правительства, объявляла себе открытой для подсоединения. Более того. Ставка была сделана на мировую революцию, советские республики могли возникнуть где угодно (так и было, например, в Венгрии и Баварии) и, теоретически, могли стать частями новой страны. К будущему национально-территориальному делению РФ это имело отношение лишь отчасти.

Конституция РСФСР 1925 г. во всех редакциях (по 1935 г.) содержала следующую статью: «Признавая право всех наций на самоопределение вплоть до отделения, Российская социалистическая федеративная советская республика, исходя из твердо выраженной воли трудящихся отдельных национальностей, населяющих Российскую социалистическую федеративную советскую республику, к оформлению своего государственного бытия в составе Российской социалистической федеративной советской республики, объединяется с этими национальностями путем образования в составе Российской социалистической федеративной советской республики национальных автономных советских социалистических республик и областей».

Странность этой формулировки очевидна: Федеративная республика объединяется с национальностями, населяющими федеративную республику, признает их волю к «оформлению государственного бытия» и для ее реализации создает внутри себя автономии. В принципе, образование Федерации не всегда предполагает предварительное независимое существование входящих в нее частей, так что такое вычленение внутри государства входящих в него автономий не противоречит определенного рода теории и практике. Проблема здесь в другом: по тексту получается, что еще до образования автономий страна была федерацией, и эти автономии не просто суть результат обретения народами внутри нее определенной государственной самостоятельности, но и участники объединения автономий с федерацией как федерацией.

Исходя из такой конструкции нетрудно уже понять, почему некоторые нынешние автономии в составе России рассматривают себя как участников договора с Российской Федерацией, а не с той частью РФ, которая, предположительно, должна была бы остаться за вычетом всех автономий как один из участников федеративного договора. Эта конструкция имеет старое советское происхождение, но такой она была не все годы советской власти. Очень грубо (здесь нужны более подробные и тонкие исторические изыскания) можно сказать, что в период распада и преобразования Российской Империи в новое государство была создана конструкция, в которой упор делался на «национальности», борющиеся за освобождение от эксплуататорского колониального режима и свободно вступающие в союз, в том числе и в союз с парадоксально-федеративным образом устроенной Россией. Затем наступает длительный (1936-1978 гг.) период, когда национальное уходит из Конституции на задний план и через концепцию приписанного статуса начинает, так сказать, свою историческую работу по формированию внятных национально-территориальных идентичностей, для которых уже создан большой ресурс с заделом на будущее: суверенность, право на отделение.

Акцентирование русского в специфической комбинации с многонациональным в Конституции РСФСР 1978 г., возможно, имеет реактивный характер и является попыткой противодействия идущим полным ходом процессам политического оформления этих идентичностей в том числе и внутри РСФСР, но прежде всего – в большом Союзе. Однако эта попытка представить РСФСР в качестве пусть и не гомогенно русского, но центрированного вокруг русского народа самого большого и ведущего политического образования СССР проваливается, когда, с ослабление политической силы центра, на передний план выходят национальные движения имперской периферии. От всей советской конструкции остается формула «многонациональности» того народа, который является источником всей власти и государственного суверенитета.

При отсутствии легально и открыто признанной конструкции приписанного национального статуса единственной «своей землей» для каждого гражданина должна считаться вся территория страны. Все конституционные определения суверенитета, гражданских прав, действия законов, свободы передвижения на территории РФ и т.п. в действующей Конституции это подтверждают. В Конституции отсутствует и популярное у нас понятие «титульной нации», а права ее «субъектов», то есть республик, краев, областей и т.п. объявляются равными. Однако уже само деление на республики, автономные области, края и т.п., унаследованное от СССР, внушает мысль о чем угодно, кроме равенства, а разнобой в ключевых определениях, о котором речь шла выше, быть может, и не опасен сам по себе, но может оказаться далеко не полезным в будущем.

Вчитаемся еще раз в Конституцию, цитата из Преамбулы к которой приведена выше. Формула «исторически сложившееся государственное единство» идет в тексте Конституции в одном ряду с «общепризнанными принципами равноправия и самоопределения народов». «Народы» здесь появляются во множественном числе, причем появляются словно бы на месте национальностей. Но общепризнанным принципом самоопределения народов является принцип свободного утверждения своей государственности как территориально-политического единства, старый принцип нации, находящей всю полноту своей реализации именно в государстве. Таким образом, действующая Конституция содержит положения, потенциально способные стать не менее взрывоопасными, чем более определенные положения советских Конституций о праве на отделение. Кроме того, она не содержит внятных отсылок к историческим событиям и периодам, когда было бы сказано: «мы, народ России». Она не отсылает к историческим свидетельствам и сама не является свидетельством того, как происходило реальное коллективное опознание того единства, которое актом пусть и фиктивной, но безусловно общей воли совершает учреждение политической формы народа.

Это менее всего говорит против Конституции как документа. Речь идет о том положении дел, которое она документирует. Может ли это положение дел считаться удовлетворительным и возможно ли изменить его одной только работой над совершенствованием Конституции как документа? Этот вопрос мы оставляем открытым.

Статья опубликована в журнале «Вопросы национализма», 2013, №15.