Пиетет. Чувство, редкое в наши дни и мне совершенно не свойственное. Я испытал нечто подобное минуты за три до момента знакомства. Эти было что-то вроде почтительного беспокойства: я ждал встречи с человеком, которого считал и считаю – не учителем, конечно, нет, такое было бы с моей стороны нелепо и бестактно, - но образцом соединения ума, нравственной силы и безупречной преданности своему народу. И боялся разочарования – хотя бы случайного, от какой-нибудь неловкости, неверно взятого тона или неудачного впечатления, на которые в наше паскудное время как-то особенно везёт.
Когда открылась дверь, я увидел высокого старика с русским лицом. Он кивнул и протянул руку – сухую, крепкую, убедительную. Я её пожал и как-то сразу успокоился.
Всё было правильно – так, как должно быть.
* * *
Игорь Ростиславович Шафаревич родился в Житомире в 1923 году – времена укромные, теперь почти былинные. Отец был человеком «раньшего времени»: добезцаря окончил МГУ, преподавал теормех, дисциплину эзотерическую и требующую умственной гигиены. Это, наверное, как-то повлияло на сына – я, впрочем, не спрашивал. Но что точно повлияло – это сохранившаяся от деда библиотека настоящих, несоветских книг, с ятями и фитой и чистой русской речью: сказки, былины, исторические сочинения. О них Игорь Ростиславович вспоминает и сейчас, когда рассказывает о себе. Как и о другом – о русских людях, бредущих, пошатываясь, под конвоем. О том, кто эти люди и куда их вели, он узнал позже.
Математикой Шафаревич занялся ещё в школе. Это было увлечение на всю жизнь, возможно, связанное именно с тем, что в математике не было и не могло быть никакой лжи. Не существовало специальных марксистско-ленинских уравнений, кроме корявых нелепиц через чёрточку: «товар–деньги–товар». Честные математические функции сходились или не сходились к пределу вне зависимости от того, что набрехали большевики на своём очередном съезде.
Первые работы по теории чисел Шафаревич написал в девятом классе – его заметил профессор Делоне, разглядевший в мальчике будущую звезду. Потом он экстерном сдал экзамены на мехмат, сразу на последний курс. Вскоре после войны защитил докторскую, поступил на работу в Математический институт Академии наук СССР, членом-корреспондентом которой он стал в 1958 году. На следующий год он получил Ленинскую премию по математике – единственную, может быть, непостыдную премию с таким названием - за открытие общего закона взаимности и решение обратной задачи теории Галуа. Полный список научных достижений Шафаревича занимает страницу, для математика это более чем.
В шестидесятые Игорь Ростиславович занимался чистой математикой и преподаванием – он стал заведующим отдела алгебры Математического института, у него появились ученики. Впоследствии, когда имя Шафаревича стало одиозным, из них пытались выдавить хоть какие-нибудь компрометирующие сведения: не был ли их учитель пристрастен по национальной части, не зажимал ли евреев. К их чести, ни один ничего подобного не подтвердил, несмотря на давление. Шафаревич был безупречно честен всегда и со всеми - что, собственно, и привело его к диссидентам.
Заметное участие Игоря Ростиславовича в советском правозащитном движении начинается с конца шестидесятых. Он делает публичные заявления в защиту Православной церкви и протестует против советской карательной психиатрии. Второе сближает его с либеральными диссидентскими кругами, в том числе с академиком Сахаровым, первое – от них отдаляет. И то и другое он принимает как факт, но своих взглядов не меняет ни на йоту, просто потому, что не считает возможным поступиться хоть частью того, что считает истиной.
В феврале 1974 года он пишет и подписывает своим именем письма в поддержку Александра Солженицына – «Арест Солженицына» и «Изгнание Солженицына». Я, пожалуй, пожертвую кусочком отведённой мне страницы, чтобы воспроизвести хотя бы первое: оно того стоит.
«Истекают последние часы, отпущенные нашему государству на проверку: способно ли оно на "политику мира" - с Правдой. Есть ли у него другой ответ кроме насилия и жестокости, - не на взрыв и убийство президента, не на убийство судьи, даже не на демонстрацию - а на правду, сказанную великим писателем.
Это испытание и всего мира. Заседали в общих комиссиях с Вышинским (какая несправедливость к Эйхману!), любезно встречали министра здравоохранения (не в насмешку ли так названного?), санкционировавшего заключение неугодно мыслящих в сумасшедшие дома... Неужели не хватит мужества остановиться на этом пути?
Но больше всего это проверка нам - соотечественникам Солженицына. Некогда Иосиф Виссарионович Сталин назвал нас всех "винтиками" и любовно поднял тост за здоровье "винтиков". Истекает время убедиться: может быть, Мудрый Вождь был прав, выше винтиков нас назвать и нельзя, была бы только хорошая смазка - и будем вертеться до износа».
Оцените слова и тон. Так разговаривать тогда мало кто себе позволить, и уж тем более интеллектуал, живущий в СССР, зависящий от государства и его милостей. Как, впрочем, и сейчас – ну просто вообразите, что письмо адресовано нынешним властям от имени сколь-нибудь известной публичной персоны. Чем это было тогда, знают те, кто помнит то время.
В 1974 году выходит сборник «Из-под глыб», очередное продолжение «веховской» традиции. В нём, помимо всего прочего, опубликованы статьи Шафаревича «Обособление или сближение? (Национальный вопрос в СССР)» и «Есть ли у России будущее?». Это первые работы Игоря Ростиславовича, посвящённые советскому нацвопросу. Он спорит и с советской идеологией, брешущей про «советский народ, новую историческую общность», и с диссидентской ложью о якобы имеющей место в СССР «русификации». Шафаревич видит совершенно иное – советское разгуливание, раскармливание разнообразных «лиц национальностей», в ущерб и за счёт подавляемого и унижаемого, уничтожаемого русского народа. Впрочем, тогда он высказывается на эту тему не столь определённо, как в поздних своих сочинениях – не потому, что боится осуждения и остракизма, а потому, что не хочет ошибаться.
В 1975 году, после пресс-конференции, данной для иностранных журналистов по поводу сборника, Шафаревича изгоняют из МГУ. Больше он не преподавал.
В 1977 году во Франции выходит книга «Социализм как явление мировой истории». Это пример сочинения, с которым сейчас сложно соглашаться – я, во всяком случае, считаю именно так, - но которое совершенно невозможно игнорировать, по крайней мере, в рамках полемики по вопросу генезиса социализма. Сейчас некоторые положения этой книги – например, последовательно проводимое сравнение социалистических порядков с империями латиноамериканских индейцев – стали общими местами, приводимыми без ссылки на автора: форма признания, стоящая иных фанфар и лавров.
Примерно в то же самое время наметились и расхождения Игоря Ростиславовича с диссидентским мейнстримом. Шафаревич стал замечать, что диссидентское движение в некоторых важных вопросах не столь уж расходится с советской властью, и в особенности это касается русского вопроса, а именно – темы неполноценности, ущербности, несостоятельности русского народа. Это его не только оскорбляло, но и заставляло искать объяснение. Он его нашёл.
«Русофобия» была задумана в 1978 году. К тому времени сложилась и основа концепции. Сам Игорь Ростиславович, с его интеллектуальной честностью, не считает её оригинальной, а возводит к кошеновской теории «малого народа» - агрессивного антинационального меньшинства, ненавидящего и презирающего национальное большинство и видящее свою миссию в ниспровержении органичных для него порядков. Оригинальным, по мнению автора, является только связка идеологии «малого народа» с амбициями агрессивных нацменьшинств, что сыграло свою роковую роль в истории России.
Тут, наверное, не обойтись без обсуждения пресловутой «антисемитской» темы. Сам Шафаревич к антисемитизму как всеобъясняющей конспирологической теории всегда относился презрительно-скептически – не «страха ради иудейского» (называемого ныне «политкорректностью» и «мультикультурностью»), а именно как честный исследователь вопроса. Помню, как он ответил на вопрос об отношении к «Протоколам сионских мудрецов». Вместо обычных в таких случаях рассуждений о «фальшивке» или «гениальном предсказании», он просто перечислил основные положения «Протоколов» и их соответствие с тем, что произошло на самом деле. «Очень слабое соответствие», констатировал он, и добавил, что не понимает, почему эта книжка до сих пор популярна… Но при этом не замечать еврейского вклада в русоедские теории и соответствующую практику Шафаревич тоже отказывается – из той же самой интеллектуальной честности. Слишком много свидетельств поставляет жизнь – что тогда, что сейчас.
«Русофобия» была закончена в 1982 году, и тогда же автор стал распространять копии текста, на сей раз безо всякой надежды на публикацию, даже за границей – по более чем понятным причинам. Часть текста (с обширной купюрой, посвящённой еврейскому вопросу) появилась в 1989 году в журнале «Наш современник». Это, впрочем, не помогло – тогдашние «хозяева дискурса» устроили чудовищную по тем временам истерику, начавшуюся с публичного письма-анафемы, подписанного цветом тогдашнего интеллектуалитета – в том числе Афанасьевым, Лихачёвым, да и тем же Сахаровым. Дальше начался настоящий шабаш ведьм с доносами по инстанциям, в том числе иностранным: например, была проведена специальная компания, в результате которой Национальная академия наук США (которая в своё время зачислила Шафаревича в свои ряды) обратилась к нему с трогательной в своём идиотизме просьбой добровольно покинуть её ряды (так как процедуры исключения из академии не существует). Игорь Ростиславович ответил как математик – поскольку он никогда не просил о членстве в этой почтенной конторе, то считает вопрос о своём дальнейшем членстве внутренней проблемой самой академии, а обвинения в свой адрес считает лживыми и наглыми. Примерно в том же духе он отвечал и на все прочие наезды, клеветы, изгнания из рядов и иные акции устрашения, регулярно учиняемые «малым народом». Каковой, надо отметить, всё никак не может успокоиться: достаточно вспомнить «раввина Шофаревича» в книжке т.н. «Акунина», выпущенной аж в 2003 году… Что называется, людей пробрало – до сих пор никак не отойдут от икотки.
С начала девяностых перед диссидентами – бывшими и настоящими - открылась возможность участия в политической жизни. Шафаревича стали зазывать в разного рода патриотические организации с русским уклоном. Ни в одной из них Игорь Ростиславович надолго не задержался, как из-за их идейной шаткости, так и малой живучести. В конце концов, он принимает решение сосредоточиться на идейной и литературной работе – что, в общем, понятно и обоснованно.
Последние книги Шафаревича – не столько итоги, сколько уточнения и дополнения. Например, тема «социализма» развилась в ряде статей, начало которых положено знаменитыми «Двумя дорогами к одному обрыву» (текст, с которым я категорически не согласен, но который нельзя просто отбросить), а практически навязанная ему «еврейская» тема оформилась в «Трёхтысячелетнюю загадку», которая, на мой взгляд, гораздо интереснее аналогичного солженицыновского сочинения.
Не промолчу и вот о чём. В отличие от многих национал-патриотов, так и оставшихся душой в прошлом веке, Игорь Ростиславович заметил новый русский национализм и отнёсся к нему с благосклонным интересом – в частности, согласился войти в редсовет журнала «Вопросы национализма» и поддержал ряд наших инициатив. Но даже если бы этого не было, моё отношение к нему вряд ли поменялось.
Ибо другого Шафаревича у нас для нас - нет.
