Как известно, через Великую Отечественную прошло практически все мужское население СССР. Этот факт давно стал расхожим и общеизвестным, отчего, так сказать, девальвировался. Бывших фронтовиков мы, школьники 1960–х и 1970-х, встречали на каждом шагу, и отовсюду несся скрип шарикоподшипниковых тележек безногих. В каждой семье имелся свой ветеран: если уж и не живой, то мертвый, пропавший без вести, тяжело больной, покалеченный.
Живые и мертвые
Один мой дед, Александр, сгинул в морской пехоте в 1942-м где-то на «северах», а деда Бориса комиссовали еще в 1941-м под Москвой из-за туберкулеза. Впрочем, отношение к каждому ветерану как дома, так и в обществе, особо не отличалось от того, как народ относился ко всем прочим участникам дикой войнищи. Иными словами, никаким особым пиететом свежеиспеченные герои не пользовались: их было слишком много, они были кругом, ими были почти все.
Тем временем в армию призывались уже не нюхавшие пороху срочники, отчего распускался махровый цвет дедовщины. Логика была проста: не воевал? Значит, III сорт, а сортиров I сорт драить не станет! В итоге война давным-давно закончилась, но ребята по-прежнему уходили на дембель покалеченные, а, бывало, возвращались в цинках. Все шире практиковалось возведение новобранцами генеральских дач. Удобно устроились офицеры: вместо воспитания новой генерации защитников Отечества наши суровые звездоносцы сбросили казарменную жизнь на сержантов – старослужащих. Тогда-то и появились обычаи групповых избиений «духов», бесконечные «упал–отжался», «велосипедов» (поджигание бумажек между пальцами спящего) и тому подобные извращения.
Все чаще доходили до самого верха рапорты честных, прошедших войну командиров. В генералитетах, в соответствующем отделах ЦК, в ведущих газетах решено было что-то предпринимать, чтобы остановить невиданный беспредел в войсках. Вдобавок ко всему разворачивался большой мор среди фронтовиков – от ран, от дурного медобслуживания и протезирования, от разочарования бедностью, от поголовного вещизма, от массового презрения со стороны юной поросли, знавшей войну по книгам да фильмам, да еще по скабрезным рассказам полупьяных родных, пристрастившимся к фронтовым ста граммам.
Порой реакция властей кое-как проявлялась. К юбилеям (1970, 1975, 1980 годы и др.) заработали поисковые отряды, повсюду встали памятники, наладилось производство легковушек-инвалидок. Правда, эффект в значительной пере оказался обратным. Особенно раздражали население всевозможные льготы: «уступать места в общественном транспорте», «обслуживание без очереди», продовольственные наборы из спецраспределителей, помпезное вручение небоевых наград и т.п. Ветеранов оставалось еще много, и на каждом шагу с ними возникали конфликты у тех, кому вовсе не довелось повоевать.
Особое негодование вызывало в народе возвеличивание горе-вояк типа Брежнева. Тогда-то и родился бессмертный лозунг «Лишь бы не было войны»: мол, живем небогато, но мирно. Тем временем уходили в запас сержанты и офицеры, своими глазами видевшие войну, своими руками творившие подвиги. Немудрено, что на таком фоне резко усиливалась дедовщина; все больше и больше измывательств выпадало «духам».
Складывалась абсолютно аномальная ситуация: в народе зрела ненависть к собственным вооруженным силам. Чтобы уберечь в мирное время сыновей от гибели, родители пускались во все тяжкие. Дабы «откосить» чад от срочной службы, ребята получали за хорошую мзду «правильные» диагнозы, несовместимые с воинской службой. Ну, а уж любой институт с военной кафедрой стал лакомым вузом независимо от профиля и уровня преподавания.
В Таманской дивизии
Что же обнаружили мы, дипломированные военные химики в танковом полку гвардейской Краснознаменной Таманской дивизии, чье расположение по сей день находится близ подмосковного Алабино и где ежегодно репетируется парад Победы. У изрытой гусеницами дороги на стрельбище высился щит с изречением министра обороны маршала Советского Союза Дмитрия Устинова: «Таманская дивизия – зеркало вооруженных сил СССР».
Что ж, мы и правда увидели эти самые силы – во всей красе. В прославленной дивизии новобранцы денно и нощно избивались. Ходили с зашитыми карманами, полными песка. Драили зубными щетками унитазы. Ночами «деды» метали тумбочки в спящих «духов». Кого-то из восемнадцатилетних детей старослужащие – двадцатилетние дети – запихнули головой в костер.
Тем временем ушлые «прапора» из особой страсти к защите Отечества разворовывали склады. Малограмотные офицеры гоняли набранных по призыву рабов обрабатывать личные огороды. То была не армия: поддатые офицеры не в состоянии были выстроить на плацу полк и за 40 минут. «Пронесло, господи, пронесло, – молились родители девчонок, дипломы которым были выданы без задержек; а вот наши дипломы начальство поприжало, чтоб не разбежались новоявленные, господи прости, «ахвицеры».
Впитывая днем за днем жизнь Советской Армии, мы сами, сплоченная группка студентов учебного батальона, начали звереть. Закорефанившись с поварами, жрали одно мясо, издевательски выменивали на него у других однокурсников копеечные соленые овощи. Своих же прапоров мы гоняли в гарнизонный магазин за водкой. Еще месяц–другой, и мы бы принялись всерьез измываться над более слабыми ребятами, с которыми почти шесть лет плечо к плечу грызли гранит науки.
Конечно, в Таманской дивизии встречались отважные, талантливые, знающие командиры, боровшиеся с дедовщиной, воровством и другими злоупотреблениями. Увы, не они правили бал – не они! Эти исключения напоминают колхозы-миллионеры, ударная работа которых так и не сделала прибыльным советское сельское хозяйство. Как ни странно, чуток поугасла дедовщина в Афганистане: обиженный новобранец мог отомстить своему истязателю пулей, и никакая военная прокуратура потом не разберется: «моджахеды» били из-за валунов или свои.
К счастью, для нас все закончилось лейтенантскими звездочками, кроме одного парня, который внаглую не вылезал из самоволок. Да и для меня самоволки были главным творчеством той кретинической весны. На День Победы 1981 года я увел за собой целый отряд: «Средь бела дня ребята в спортивной форме гуськом пробежали мимо КПП своего полка. А когда отдалились на достаточное расстояние, чесанули через лес к станции Алабино. Оттуда на электричке до Киевского вокзала рукой подать» (Черницкий А.М. Возвращение Казановы, или Большой SEX. – М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2002. – С. 487).
Разумеется, из образцовой Таманской дивизии мы вынесли в гражданскую жизнь стойкое отвращение к Советской Армии. Сегодня кажется закономерным, что стране с подобным воинством судьба отпустила последние 10 лет. Правда, тогда никто об этом и помыслить не мог. 10 лет? Крамола из крамол!
Впервые на офицерские сборы меня загребли в феврале 1982-го – не прошло и девяти месяцев после моей героической службы в гвардейской Таманской дивизии. В Спасском городке (Полоцк) получаю обмундирование, прусь в казарму, сажусь на койку и пришиваю погоны.
С шумом-гамом вваливается пьяная орава: мои подчиненные. От них отделяется самая пьяная тварь и кидается ко мне, ухмыляясь, и выхватывает у меня кителек, и рвет с него погоны, и вокруг стоят мои солдаты и сержанты – напряженная толпа. Свистни – накинутся, да и разорвут!
«Эх, Серега, – вспоминаю институтского друга, с которым мы шесть лет подряд сначала всегда били, а после иногда вдруг думали, нужно ли было это делать. – Тут придется разбираться без тебя, в одиночку...»
– А ну смирно, младший сержант Педерастов! – страшно ору я. – Еще одно твое движение – пять лет в дисбате будешь чалиться!
В сумеречном мозгу «младшего сержанта Педерастова» будто прожектор зажгли. Этот усатый крепыш вытянулся, приложил дрожащую ладошку к виску и принялся лизоблюдствовать. Мрачно велев ему пришить мне оба погона – «Каждый стежок проверю, гад!» – я пошел знакомиться с вверенными мне войсками. Войска были довольны: командир у них что надо, с цензурной лексикой незнаком, а глотка луженая!
Скоро всю нашу отдельную роту химической разведки танковой дивизии посадили в боевые машины и бросили на учения. Пять суток мы, не снимая ОЗК (прорезиненный общевойсковой защитный комплект), носились по полигонам в кабинах «арсов», «темеэсов» и «беэрдеэмов-эрха». Снаружи бушевали метели, и мы вылезали из кабин только pour le petit, pour le grand да к полевой кухне: пока несешь к кабине миску с борщом, жир на поверхности круто сворачивался.
Года через три те же самые дуболомы, которые отправили меня командовать младшим сержантом Педерастовым, призвали вновь. Опять февраль, опять мороз. Только на сей раз дуболомы сразу привезли нас на Дретунский полигон, выкинули из машин и заставили ставить палатки. В минус двадцать!
Двое суток выживали мы на заснеженном полигоне – хорошо хоть, под сиденьем моего «арса» хранилась фляжка спирта из лаборатории родного химкомбината. Наконец мы рванули назад – в ненавистный Спасский городок, который манил, манил, манил теплыми лампочками своих окон и горячими телесами скучающих офицерских жен.
Но не тут-то было! По домам распустили лишь рядовых и сержантов, а офицерские сборы продолжались еще 45 дней, и чуть позднее я получил за проявленный на них героизм звание старшего лейтенанта. Героизм заключался в том, что каждое утро мы как на работу перлись из дому в убогий Спасский городок, представлялись там единственному кадровому офицеру РХЗ (командиру роты химзащиты в звании капитана), после чего отправлялись бухать.
Иногда мы делали это у меня в малосемейке. Порой засиживались так, что не успевали разойтись к возвращению из детсада моей дочки Юльки. Надо полагать, пять пар щедро нагуталиненных сапог в прихожей (площадь прихожей – ровно 1 кв. м, куда выходили ровным счетом 5 дверей, во что трудно поверить) стали одним из ярких воспоминаний ее детства.
В третий раз меня призвали на сборы в разгар лета 1987 года – к этому времени родилась и дочка Ленка. Приезжаю около часа ночи с вечерней смены в малосемейку, а повестка уже ждет: «В течение трех часов явиться в школу номер...» Захватив заветную флягу, я отправился в ту самую школу – через дорогу. Там познакомился с одним парнем – он оказался «партизанским» замполитом моей роты.
Спирт из мыльницы
Горячий спирт мы с ним пили в мужском туалете из мыльницы. А что вы думали? Всю ночь аж до самого July morning нас промариновали в храме всеобщего среднего образования, после чего автобусами отвезли все в тот же несчастный Спасский городок. Там-то уже все шло по привычке: погрузка в боевую технику и отправка на полигон.
Наверное, тогда я впервые почувствовал, что страна несется в черную дыру катастрофы. Во-первых, нас так и не переодели в военную форму. Во-вторых, нам ни разу не привезли ни еды, ни воды. В-третьих, нашу колонну бросили на лесной опушке, и там мы простояли битые сутки – просто так, без командиров и боевых задач.
Как старшему по званию, мне пришлось возглавить «разведку боем». Усевшись в своей гражданской куртяшке за люк одного из беэрдеэмов (бронированных разведывательно-дозорных машин радиационной и химической разведки – БРДМ РХ), я отправился в ближайший сельпо. Сфотографировать сей героический бросок было, увы, некому, поэтому придется мне словесно описать настоящих «партизан» Советской Армии.
Крестясь, белорусские бабки курами взлетали из-под наших колес, а мы успешно достигли цели и скоро доставили на боевую опушку пять ящиков того гнусного пойла, которое в СССР именовалось портвейном «Далляр» и портвейном «Агдам».
Когда наконец поступила команда «По машинам!», все – включая водителей – находились в таком состоянии, что моего замполита уже не добудиться было в кустах. Я приказал запихнуть его в одну из боевых машин, и мы тронулись в путь. К ночи мы расползлись из Спасского городка по домам обычными городскими автобусами. Кто и для чего собирал нас на те последние сборы, осталось навсегда загадкой – страна уже билась в агонии.
Но вот вопрос вопросов: почему именно армия стала одной из главных целей младореформаторов во главе с их кумиром академиком А.Д. Сахаровым? Почему самому-пресамому остракизму были по всей стране Советов подвержены вооруженные силы, и без того обескровленные Афганом и высмеянные всей отечественной журналистикой? Еще понятно, если бы грамотные люди сознательно разрушали свою Родину ради того, что распилить имперскую собственность и навсегда покончить с реставрацией «развитого социализма». Но беспредельные распилы, лишенная тормозов приватизация, цепочка безумной коррупции придут чуть позже, много позже.
Именно в адрес армии неслись основные инвективы адрес с трибун съездов Народных депутатов СССР. Разве в войсках дела шли хуже, чем в других советских отраслях, взять хоть автопром, хоть информационные технологии, хоть агропромышленный комплекс? Неужели разваливать армию было важнее надругательства над прочими фрагментами советской экономики?!
Может, то были происки западных спецслужб, которым наша страна была как кость в горле? Нет, чепуха! То, с чем не справилась холодная война, не по силам оказалось саморазрушение державы, включая армию. И здесь мы приходим к самой сути. Важнейшая цель перестройки – убийство армии с целью, уберечь начальственных сынков от службы в ней. А ведь с каждым годом сыновья младореформаторов все ближе становились к призывному возрасту.
Казалось бы, решение существовало – только руку протяни: взять, да и всем чохом перейти на контрактную основу, ан нет! Такой подход ломал прочно сложившуюся систему. Кто будет командовать «духами» в казармах, кто отныне станет возводить генеральские дворцы, да и кому теперь растаскивать со складов все что плохо лежит? И вот уже 20 лет с той поры «наверху» продолжается с переменным успехом яростная борьба между сторонниками призывной армии и сторонниками контрактных войск, набранных из профессиналов войны.
Имелся у Советской Армии еще один «дефект». Вся огромная страна знала, что вдребезги разгромленные немцы отстроили одну из самых богатых стран мира, и по уровню жизнь не могло быть никакого сравнения со страной победителей, которая усердно строила коммунизм.
«Стремясь только выжить, советские люди теряли веру в будущее и мало думали об идеалах, – напоминает американский профессор Борис Клейн. – Апатия масс пагубно сказывалась на поведении войск во время Великой Отечественной войны. Даже успехи на фронтах не улучшили жизни в тылу... Народ, принесший огромные жертвы, не смог воспользоваться плодами победы».
Без плодов победы
– Не за то мы кровь проливали, – вздыхали израненные бойцы. – Ох не за то!
В послевоенные десятилетия эту фразу затерли до дыр, однако горькая суть ее не исчезла. Младореформаторы хотели убить армию, чтобы спасти сынков своих от службы. Ветераны разочаровались в армии, потому что она не принесли долгожданного улучшения благосостояния. Поначалу-то люди шли под пули, становились калеками и даже гибли, но твердо знали, что после войны жизнь уже никогда не станет такой невыносимо тяжелой, как прежде. Ведь ту, прежнюю жизнь защищать не спешили.
«Надо еще подумать, для каких целей в 1940-х годах Господь обделил нас поражением», – страшно вымолвил Венедикт Ерофеев, писатель пронзительной искренности и богобоязненности.
И в самом-то деле: почему откатывались 2000 км кряду – аж до самой Москвы? Только версию «превосходящих сил противника» чур не предлагать!
«Практически во всех битвах численный перевес был на стороне Красной Армии, – итожит доктор философских наук Игорь Чубайс. – Только за 1942 год советская промышленность произвела танков больше, чем Германия с сентября 1939-го по апрель 1945-го. Перевеса в живой силе Рейх не имел никогда. К июню 1941 года в западных военных округах СССР базировалось 247 дивизий. Их численность более чем на полмиллиона превосходила тех, кто стоял на другом берегу Буга и Прута. При этом Сталин обладал огромным мобилизационным резервом, который мог быть поставлен под ружье за одну неделю. К моменту нападения гитлеровцев советские ВВС насчитывали более 23 тысячи самолетов, у люфтваффе имелось 10,5 тысячи, причем против СССР было брошено менее 2000 единиц боевой техники. Даже блокаду Ленинграда сдерживало приблизительно в 1,5 раза больше войск, чем ее осуществляло».
Конечно, умудренный «классической» советской историей читатель припомнит и неожиданность нападения, и «полувооруженное» состояние Красной армии. Но разве объясняет это то, что к концу 1941 года в немецком плену оказались 3,8 миллиона советских военнослужащих, то есть 70% первоначального личного состава вооруженных сил? А ведь все они знали, что по ту линию фронта считаются изменниками родины – фактически смертниками!
Какой же вдруг перелом произошел у стен столицы? Неужто всерьез можно говорить о страстной любви к Москве ограбленных и униженных ею крестьян в шинелях? Что изменилось в умах за первые полгода войны?
«Гитлер не оставлял России никакого шанса, он не собирался ее десоветизировать, он хотел ее уничтожить, – продолжает И. Чубайс. – Сталин крайне опасался создания альтернативного русского правительства, но это и не входило в планы фюрера: сотни тысяч ушедших в плен умирали с голода. Узнав и осознав подлинную картину разворачивавшейся катастрофы, народ понял – выбора не осталось. Тогда и закончилось отступление».
Иными словами, в первые месяцы войны немногие готовы были биться насмерть за советскую действительность, население зачастую видело в оккупантах избавителей от колхозного рабства, спасителей от вездесущих стукачей и палачей из НКВД.
Но вот наконец одолели врага, нагляделись на обустроенное сельское хозяйство Европы и вернулись к тому же кошмару, что и до войны. Миллионы победителей ощутили себя жестоко обманутыми и одновременно бессильными что-либо изменить; такая обида из памяти не стирается никогда. По мере того, как СССР погружался в пучину бесхозяйственности, приписок и воровства, в душах нарастало возмущение.
– Не могу на все это смотреть! – вырывалось у ветеранов.
Телетрансляции партийных съездов – грандиозные циничные спектакли – и вовсе вздымали в людях, прошедших войну, бурю негодования. Из-за всепроникающей, тотальной лжи фронтовики терпеть не могли ни радио, ни ТВ. И давайте помнить, что развал СССР напрямую связан с деградацией армии, тут достаточно штурм Грозного взять в 1994-м.
Позитивное заключение
В разные века русское офицерство не раз меняло ход истории во славу Отчизны. Сейчас такая надежда актуальна как никогда. Угрозы хорошо известны: ядерные амбиции ряда стран, буйные последствия арабской весны, военные конфликты на огромных территориях.
Поэтому все должно у нас наладиться, обязано наладиться. И на ближних подступах, и на удаленных чужих базах нам грозят ракетными пальцами. Эти вызовы должны быть достойно встречены – во всеоружии.
Ставка при этом должна быть сделана на отечественную оборонную промышленность. Никаких французских «мистралей», никаких итальянских «рысей»! Война войной, а индустрию высокого передела и безработицу никто не отменял.
С Днем Победы!
