«Модернизация» в нынешней России стала лозунгом дня. Однако в перспективе не совсем понятно, будет ли она носить комплексный характер или будет фрагментарной и точечной? Распространится ли модернизационные посылы также на политическую сферу? Более того, будет ли вообще провозглашенная модернизация иметь место в реальности или все ограничится её медиа-симуляцией? Эти и другие вопросы нам показалось интересным рассмотреть на примере теперешних тенденций в региональной политике РФ.
Вопрос о новой попытке российской модернизации – это вопрос о стимулах к её осуществлению. Власть, в том числе и на уровне регионов, не имеет стимулов для нее, а население лишено и ресурсов и стимулов для того, чтобы настаивать на проведении реформ. Похоже, проводимая на протяжении последнего десятилетия (2000-2010) федеративная и региональная политика Москвы заходит в тупик. В частности, вряд ли оправдала себя практика фактического назначения глав исполнительной власти субъектов федерации. Непонятный и запутанный механизм попадания на губернаторский пост вызывает все больше вопросов. Ситуация еще больше осложнилась во времена «тандемократии» и попыток партии власти – Единой России» - играть в деле назначения губернаторов более активную роль. Малейшие подвижки в сторону плюрализации российской политики способны превратить вопрос о региональной власти в странную и, порой, в скандальную историю. Появляются и протесты против назначенцев скажем, демонстрации против губернатора Калининградской области Г.Бооса, завершившиеся его отставкой, схожая ситуация в Архангельской области и др.
В то же время на исходе десятилетия в РФ стали популярными заявления о необходимости в России модернизации. Это стало одним из фирменных отличий нового российского президента Дмитрия Медведева, и вызвало многочисленные комментарии журналистов и аналитиков. Но при этом в слово «модернизация», как и в его, связанный с конкретной политической ситуацией, антоним «консерватизм», вкладываются различные, зачастую несовместимые смыслы, что затрудняет дискуссию о путях российской модернизации. Конечно, понимание модернизации, в том числе, и зависимости от политических предпочтений и интересов есть и будет различным, но полезно прояснять эти смысловые оттенки. В самом общем виде, на наш взгляд, «модернизацию» бесполезно трактовать узко технически, как развитие некоторых технологий или, к примеру, компьютеризацию учебных заведений, сокращение часовых поясов и т.п. Модернизация носит не только технический, но и социально-политический, культурно-цивилизационный характер.
Здесь мы воздержимся от ссылок на конкретные работы, но любому специалисту известно, что научная литература на темы, связанные с модернизацией, поистине огромна. Стоит отметить, что успешная модернизация не ведется только по одному какому-то направлению (например, военно-технические достижения, не подкрепленные развитием других сфер общества, означают отложенный разрушительный кризис, уничтожающий и многие из достигнутых такими жертвами достижений – пример советского ВПК здесь очень показателен), а, ради успеха реформ должны идти по многим направлениям. То есть модернизация носит комплексный характер, хотя не все из прогрессивных изменений, можно осуществить одновременно. Среди черт этой комплексной модернизации следует выделить и политическую модернизацию – демократизацию. Хотя вопрос об авторитарной модернизации очень интересен, и она, в принципе, возможна, в том числе к ней прибегали и на протяжении отечественной истории. Но это было в условиях индустриального общества или перехода к нему. Сейчас же мы склонны согласиться с тем, что в нынешней России потенциал авторитарной модернизации исчерпан, и попытки прибегнуть к ней заведут страну в очередной трагический тупик. Таким образом, нынешняя российская модернизация, если она не просто декларация, для своего успеха должна быть, во-первых, комплексной и многовекторной, а, во-вторых, не обойдется без политической демократии.
Как мы могли убедиться, ни советский, ни постсоветский опыт так и не привел к успешной трансформации империи в государство современное (Modern – в социологическом понимании, как Современность, качественно отличающуюся от традиционных, «до-современных» общества). По сути, политические отношения в нашей стране сохраняются в глубоко архаичной, неопатримониальной, «феодальной» форме. Недаром ельцинский федерализм многие сравнивали с неофеодализмом, говорили о «региональных баронах» и т.д.
По нашему убеждению, современное, так называемое национальное государство (Nation-State, l'Etat-Nation) невозможно создать без национализма. Конечно, учитывая огромные размеры, контрасты, сложности и противоречия нашей страны во всех буквально областях, российское национальное государство должно принять форму федерации. Но отечественный федерализм обречен оставаться пародией на свое предыдущее, неоимперское воплощение («путинский» по отношению к советскому и т.д.), до тех пор, пока население страны через механизмы современной демократии не обретет возможностей реального контроля за своими элитами, не станет политической нацией.
При этом демократизация такой огромной и неоднородной страны, как Россия, без развития федерализма невозможна в принципе. Заметим, что созданная в последнее десятилетие в РФ экономическая и политическая система пока успешно отторгает все попытки ее модернизировать. Ее конструктивная особенность состоит в том, что эта система «заточена» на сохранение статус кво (прежде всего, в распределении экономических активов и властных ресурсов) и на модернизационное развитие не рассчитана. Поэтому нам пока представляется бессмысленным комментировать очередные пропагандистские усилия как шаг на пути к модернизации. Пока продолжается прежний курс: авторитарный и, можно сказать, псевдоимперский.
Какие модернизационные задачи должны решаться на пути перехода к реальной конкурентной политике в регионах и наполнения российского федерализма реальным содержанием? В основе этого процесса, на наш взгляд, лежит отказ от имперского и псевдоимперского наследия и формирование современного (модерн), национального и демократического государства.
Но дело не ограничивается проблемой усиления в РФ авторитарных тенденций и перспективам их ослабления. Не менее важно видеть в современной российской практике имперское наследие и задачи движения РФ в сторону современного («модернового») национального государства . Проблема империй и имперского наследия крайне сложна и запутанна и между исследователями нет, и не может быть по этому поводу что-нибудь похожего на консенсус. Нам близко понимание империи, которое дает Александр Мотыль: «Отношения доминирования, связывающие элиту ядра и периферийные элиты, можно уподобить колесу без обода: иначе говоря, политические и экономические контакты различных участков периферии между собой осуществляются только через центр. В этом и только в этом смысле империи структурно уподобляются тоталитарным государствам». Но характерно, что нынешняя РФ структурно наследует не только империи Романовых, но и «красной империи» - тоталитарному СССР. Тезис же о том, что Советский Союз был своего рода империей, после его краха стал даже банальным Сам вопрос о связи империи и федерации, в том числе, в России, обозначается все более отчетливо. Федеративное государство является способом трансформации империй в современные политические формы. На этом пути иной раз приходится идти на уступки, возможно, сохранять ассиметрию субъектов федерации. Но попытка играть в «империю» может затормозить этот процесс и вызвать стагнацию государства и социума. Основной псевдоимперский порок в политике Москвы постсоветского периода нам видится в стремлении добиться лояльности и/или подчинения региональных (особенно этнорегиональных элит) вопреки закону, общероссийской экономической целесообразности и, зачастую, просто здравому смыслу; одновременно с этим идет пренебрежение правами граждан (что особенно важно – любой национальности). Такой крен делает всю систему крайне негибкой и неадаптивной к новым кризисным явлениям. Элиты не заинтересованы в настоящей модернизации и реальных переменах, а население либо пассивно, либо не имеет возможностей для того, чтобы настаивать на решении вопросов модернизации.
В итоге вызовы системе становятся все страшнее и разрушительнее. Речь идет, прежде всего, о терроризме. Отказ от защиты прав и свобод рядовых россиян на Кавказе ведет к произволу руководства и создает питательную среду для террористического подполья. С другой стороны, под предлогом борьбы с терроризмом, постоянно ущемляются права российских граждан. (Никто не забыл, что отмена губернаторских выборов в РФ обосновывалась именно терактами). Попытка задобрить этноэлиты (когда «уважаемые» и переназначаемые руководители регионов отличались склонностью к массовым электоральным фальсификациям, шантажировали Москву своим сепаратизмом, творили произвол в отношении журналистов и просто недовольных и т.п.) приводит к эрозии даже начатков демократической политики во всей РФ и стагнации политической системы в целом. Сделав ставку после 2000 года на стабильность и безопасность, в ущерб развитию и конкуренции, российское руководство, отказавшись, по существу, от модернизации оказалось неспособным решить и задачи безопасности государства и граждан. Поэтому сейчас вопрос о политической модернизации России становится уже не только вопросом развития, но и вопросом выживания.
По аналогии с кризисом 1990-х годом, можно сказать, что кризисное разрушение политэкономических основ систему приведет ее к значительным изменениям. Начало этих изменений возможны пока с федерального уровня, так как в регионах и население, и элиты не обладают ресурсами для реформирования. Но, скорее, это не будет сразу демократизация, ведущая к состоянию консолидированной либеральной демократии, так как отсутствуют сильные и заинтересованные в ней агенты. Не исключена ситуация, когда постепенно имеющиеся правовые формы будут менять свое политическое содержание.
Здесь стоит заметить, что при схожих основных законах политические режимы разных стран могут отличаться до неузнаваемости, точно так же политический режим одного государства в состоянии существенным образом измениться даже без формальных изменений Конституции – для специалистов в области политической науки это представляется очевидным. Как утверждает в работе с характерным названием «Дефекты форм правления стран СНГ» специалист в этой области О.Зазнаев: «представляется разумным проводить различия между юридическими и политическими аспектами правления, то есть между формой организации власти, предусмотренной конституцией (конституцией de jure), и фактическими отношениями между ветвями сласти (конституция de facto). При оценке существующей в той или иной стране формы правления следует принимать во внимание и конституционную форму, и политическую практику её воплощения в жизни». Разумеется, это справедливо не только по отношению к проблеме отношений между исполнительной, законодательной и судебной власти, но и разделения властей «по вертикали» - между Центром и регионами.
Однако исследователи-политологи при построении аналитических моделей ни в коем случае не могут игнорировать Конституцию, формальные рамки, так как при изменении баланса политических сил, эти формальные институты могут резко повысить свое значение и политики, не очень считавшиеся с ними длительное время, будут вынуждены понять, что «законы имеют значение». Так было, скажем, при распаде СССР, когда «условные», административные границы стали вдруг государственными рубежами, охраняемыми международным правом. Похожая ситуация, хотя и несколько в другом роде, может гипотетически возникнуть в случае очередного колебания политического маятника, какой-нибудь обсуждаемой уже сейчас новой «оттепели», когда региональные элиты вновь осмелятся вспомнить о том, что их территории – это субъекты Федерации. И тогда соответствующее положение Конституции РФ: «Федеративное устройство Российской Федерации основано на ее государственной целостности, единстве системы государственной власти, разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации, равноправии и самоопределении народов в Российской Федерации» - будут наполняться уже новым политическим содержанием именно в реальном разграничении предметов ведения и полномочий. Вопрос только – каким? Не будет ли новая попытка создать в России реальное федеративное государство, основывающее на законе и демократических принципах столь же обескураживающей, как и опыт предшествующего десятилетия. Какое послание о федерализме получат в будущем элиты и граждане страны с пометкой «до востребования», как они его расшифруют и интерпретируют, что возьмут из исторического опыта тактических успехов и стратегических неудач – от этого в судьбах России будет зависеть очень многое.
Полагая этот вопрос остро дискуссионным и, будучи готовым к полемике, мы должны отметить, что вариант «возрождения Империи» в евразийской или какой-либо иной экзотической форме следует отбросить с порога. Не потому, что возрождение империй в современном мире невозможно в принципе, а по причине крайней невыгодности и смертельной опасности возрождения настоящей империи» именно для русских, хотя часть людей, называющих себя патриотами и националистами, буквально бредит Империей. По известному выражению А.С.Солженицына, НЕТ У НАС БОЛЬШЕ СИЛ НА ИМПЕРИЮ, и попытка реализовать какой-нибудь неоимперский проект приведет к ускоренной гибели русского этноса и ни к чему больше. Принципиальное убеждение в этом не мешает нам видеть, что ситуативное, инструментальное использование каких-то элементов неоимперской политики, скажем, на постсоветском пространстве иногда возможно, но и здесь нужно быть очень осторожным, дабы не пустить в скудный распыл наши ограниченные и сокращающиеся ресурсы…
Исходя из этого, мы видим безнадежную реакционность в уповании многих патриотов на возрождение империи, на новую православную монархию, на диктатуру развития, на «особый путь», империю, опричнину и прочую «экзотику», с которыми «умом Россию не понять».
Возвращаясь к текущей «злобе дня», может показаться, что в отношениях центра и регионов в России опять «процесс пошел». Например, произошедшие в 2009 - 2010 года отставки и назначения в губернаторском корпусе РФ вновь привлекли внимание к проблемам взаимоотношений Центра и субъектов Российской Федерации. Процесс ротации региональных элит и пересмотра отношений с субъектами федерации очевидно должен получить продолжение, но непонятно, в каком направлении он дубеет развиваться. Такие разнородные сигналы Кремля, как назначение кировским губернатором Н.Белых и снятие мурманского губернатора М.Евдокимова трактуются также весьма различно. Произошла отставка таких губернаторов-«монстров» ельцинской эпохи, как Муртаза Рахимов и Ментимир Шаймиев. Всеобщее внимание было привлечено к истории отстранения от власти московского «головы» Юрия Лужкова. Что это: попытки сдвинуть систему с мертвой точки, шаги в направлении модернизации или же столь любимые бюрократами всех уровней аппаратные игры в целях укрепления своих собственных позиций в среде постсовествкой номенклатуры?
Риторика Д.Медведева для либерального ужа создает приятный контраст, (особенно по сравнению с улично-брутальными речами его предшественника); чего стоит одна только сакраментальная фраза о том, что «свобода лучше, чем несвобода». Но пока явно запаздывают практические шаги по реализации этих либеральных речей. Пока, преимущественно, каждый видит в этом то, что хочет, в зависимости от своих идеологических и политических пристрастий. Но вдруг действительно начнется новая «перестройка»?
Если перемены в нашей системе неизбежны, ибо резко меняются условия среды. Созданный в РФ режим в принципе неспособен к каким-либо значительным инновациям, ибо их введение разрушило бы его; он был сконструирован не для развития, а для более успешного присвоения ренты верхушечными слоями. На протяжении большей части заканчивающегося десятилетия в Кремле можно было «царствовать, лежа на боку», нефтедоллары капали исправно и в огромном количестве. У региональных элит также не было серьезной мотивации развивать свои регионы; риски потерять власть перевешивали реформаторские амбиции. После 2005 года особенно, если «заносы» оказывались удачными, и чиновник сохранял (получал) губернаторский пост, то от него требовалось сохранять полную политическую лояльность, выполнять план по голосам для «Единой России» и не допускать серьезных и заметных провалов на территории руководимого региона. Бюджетных денег на «поддержание штанов» хватало, какие-то крохи доставались регулярно даже традиционно нищим бюджетникам и аграриям (т.н. «национальные проекты»); стимулы к разработке и реализации новых проектов была подорваны. Именно поэтому за прошедшие «тучные годы» многие проекты на территориях так и не были реализованы, хотя средства для них в принципе имелись.
Именно поэтому модернизация социально-политических отношений в российских регионах, будет носить вынужденный характер. Пределы возможной модернизации, даже вынужденной, представляются нам в обозримом будущем весьма ограниченными, ее можно связать, как минимум, с некоторой рационализацией поведения власти и расширением в ограниченных объемах плюрализма и конкуренции для выявления альтернатив антикризисных действий. Вопрос о переходе к либеральной демократии западного типа пока не может стать в повестку дня.
В ближайшее время реально достижимым состоянием политической модернизации на уровне субъектов федерации и в России в целом, даже в лучшем случае, будет некий вариант соревновательной олигархии. Он может в чем-то походить, а в чем-то отличаться от российской политики в прошлое десятилетие. Рационализация отношений населения и власти предполагала бы возврат к реальному расширению самостоятельности субъектов федерации, к прямому избранию губернаторов, снижение проходного барьера на выборах в законодательные собрания субъектов РФ, отказ от применения пропорциональной системы при избрании органов местного самоуправления (причем на двух уровнях), допущение большего плюрализма в деятельности региональных отделений партий общественных организаций и СМИ и другие меры подобного рода. В случае резкого ухудшения экономической ситуации в стране, это позволило бы значительно расширить число политических игроков и количество участников политического диалога по федеральной и региональной повестке дня, а не сваливать всю вину за происходящее только на президентскую (премьерскую) «вертикаль». Нечто подобное существовало в России в ельцинское десятилетие, когда, напомним, политический плюрализм все же выступал в качестве некой компенсации и амортизации глубочайшего социально-экономического кризиса. В состоянии этой системы имелся ресурс для развития, для демократизации, но оно было резко прервано в середине «нулевых» годов.
Драматизм ситуации, по-нашему, состоит в следующем. В 1990-е годы, пусть непоследовательно, пусть уродливо и смешно, но все-таки в регионах РФ создавалась какая-то институциональная структура, позволяющая решать проблемы в политической плоскости (например, через выборы сменять неэффективного губернатора, депутатам публично торговаться за бюджет, вести интересующие население дискуссии в СМИ и т.д. и т.п.). Но ростки региональной и местной демократии, первоначально глушились бюрократическими, криминальными, советскими и пр. «сорняками», а потом и вовсе были выкорчеваны. Население, насмотревшись на политическую коррупцию, подкуп, «черный пиар», соревнование денежных мешков и пр., особенно не возражало. Общее улучшение социально-экономической ситуации в стране за счет высоких экспортных поступлений
Но когда нынешняя «вертикаль» подломится под своей тяжестью и от нехватки ресурсов, какие институты возьмут на себя задачи борьбы с кризисом, ответственность за будущее станы или отдельных регионов – их развитие было остановлено, да и созданная в последние годы система и задачи развития несовместимы. В случае резкого изменения ситуации можно ожидать дальнейшего усиления административного давления в стране и регионах. Но не исключено совсем и возобновление открытой политической конкуренции. Правда, эта конкуренция опять может начать проходить в "свободной от институтов среде", если прежние будут разрушены.
В перспективе же только демократия, только федерализм дают нам шанс для развития. Но это именно шанс. «Замороженный» федерализм можно оживлять, лишь используя демократические методы.
