Из всего, что посылает нам судьба, можно извлечь некоторую пользу, хотя бы в виде прямых уроков и сделанных при размышлении над ними обобщений. Вот и годовщина августовского путча 1991 года — повод обдумать его значение и последствия.
В августе 1991-ого года группа высших государственных чиновников попыталась восстановить умирающий, надоевший, всем мешающий порядок. Их действия, такие же маразматические, как и режим, который они пытались защищать, окончательно его погубили, к всеобщему удовольствию. Потом, однако, большинство разочаровалось в произошедшем, и стало считать его политической катастрофой или спектаклем. Как же случилось, что революция настолько не оправдала возлагаемых на неё надежд?
Я не стану предаваться конспирологическим фантазиям, а укажу на некоторые пороки в общественном восприятии переворота, являющиеся следствием ошибок в мышлении и целеполагании, которые, с одной стороны, не дали народу воспользоваться плодами августа, а с другой — были выявлены именно благодаря этой неудаче.
***
Обычно люди сводят значение важнейших прошлых событий — будем называть их переворотами — к их благотворности: они могут быть плохи или хороши. Благотворность же событий они определяют по их последствиям: у хорошего события и последствия будут хорошими, у плохого — плохими. В свою очередь, последствиями они считают всё, что происходило потом в тех же местах.
В конечном счёте, отношение к настоящему определяет оценку породивших его событий прошлого. Немногие, довольные жизнью, или хотя бы питающие надежды на будущее, одобряют августовскую революцию. Остальные, примерно с середины 1990-ых, когда стало заметно хуже, а надежды подувяли, считают её катастрофой. Так и будет продолжаться до тех пор, пока не произойдёт новый переворот: он займёт место источника всех бед грядущего, а прошлому останется довольствоваться положением причины бед между двумя переворотами.
Мнения о важных вещах воспринимаются, как свидетельства о нравственности, ума или статуса их владельца: кто думает неправильно, тот подлец, глупец или лох. Люди не хотят признавать себя таковыми, даже в прошлом. Люди, по-своему более счастливые, чем автор, умеют редактировать свои воспоминания и убеждать себя, что они всегда думали одно и то же. Теперь, кого ни спроси, он штурмовал Белый дом в 1991-ом и защищал в 1993-ем.
Переосмысление прошлого, происходящее с накоплением опыта, ограничивается сменой знака. Но мало кто ставит под сомнение то, что события после переворота являлись его следствием, а сам переворот — их единственной причиной. Вульгарный исторический детерминизм господствует в сознании образованной российской публики. Это одно из проявлений внедрённого в сознание русских неверия в свободу воли, сближающего их с крайними протестантами; другие читатель может вспомнить сам. Верящий в предопределение стремится свести к минимуму число моментов исторического выбора: чем он интеллектуальнее, тем дальше в прошлое сдвигает он дату исторической ошибки, пока не дойдёт до призвания варягов.
Не верящий в свободу воли её и не имеет. Более свободный человек может легко его убедить, что уже поздно, всё решено до и без него, сделать ничего нельзя, остаётся всё отдать по-хорошему. С жизненным успехом эта установка несовместима; а свергли ГКЧП люди, от неё, хотя бы временно, избавившиеся.
Поэтому, первый урок августовских событий таков: никогда не поздно всё изменить; нет ни кармы, ни предопределения; не нужно слишком глубоко залезать в поисках ошибок; больше внимания надо уделять настоящему, а не прошлому.
***
Многие, когда что-нибудь происходит, считают своим долгом открыть обществу глаза на провокацию и призвать не вестись. Именно такие люди считают августовский путч не тем, чем он казался: не сорванной попыткой государственного переворота, а инсценировкой. Народ, а по мнению некоторых, и гэкачеписты, и Ельцин, и Горбачёв, были марионетками в руках невидимых кукловодов.
Почему-то они считают очень важным вопрос о том, кто был инициатором определённых событий или создателем определённой организации; как будто они вечно будут оставаться под властью инспираторов. Цели же инспираторов они считают a priori не совместимыми с целями инспирируемых, или полагают, что важнее сорвать планы других, чем привести в исполнение свои.
Столыпин дорого заплатил за то, что полиция слишком верила в возможности провокации. Начатое одним другой может закончить по-своему. Бывает добыча, которую не удержит ни одна ловушка. Спектакль можно превратить в реальность, пустив достаточно крови.
Второй урок: важно не то, кто создал ситуацию и что от неё получит, а какую пользу из неё можешь извлечь ты.
***
Августовская революция была довольно милосердна к своим противникам. Действия экипажа БМП Таманской дивизии, который подавил Усова, Кричевского и Комаря, признали законной самообороной, и уголовное дело против них прекратили. Сами гэкачеписты воспользовались амнистией, кроме одного, признанного невиновным.
Судьба защитников Бастилии в июле 1789-ого и Тюильри в августе 1792-ого была иной. Революция — разрыв со старым порядком, а его защитники, как бы законно они не действовали, по революционным законам — преступники. Если их оставляют в живых, это порождает сомнения в готовности защищать революцию, в ценности её завоеваний и в самой её реальности; а революционный народ демотивирует.
Третий урок: жги за собой мосты.
***
Ещё пару лет назад были распространены шутки про «кровавую гэбню». Острословы сколачивали «бригады ФСБ» и смеялись над подвалами Лубянки. Сейчас шутки сошли на нет: многие уже познакомились с теми подвалами. Ничего смешного в госбезопасности не осталось. То же справедливо и по отношению к милиции и чиновничеству. Боюсь, скоро нам придётся пересмотреть своё сочувственно-пренебрежительное отношение и к Вооружённым Силам.
Все они казались смешными, несовременными, неэффективными и поэтому неопасными. Когда им что-нибудь удавалось, мы радовались возрождению российской мощи. У нас не было ни малейшего контроля над ней, но мы надеялись, что она будет обращена против наших врагов, а не нас. Август 1991-ого предоставил возможность добить упавших, но им дали отлежаться.
Третий урок — добивай; важны не намерения, а возможности; всякая неподконтрольная мощь враждебна.
***
Революцию надо развивать и углублять, революционизируя всё новые сферы жизни, истребляя паразитов одного за другим. Нельзя надеяться, что достаточно изменить что-то ключевое, а остальное устроится само. Революция — не красный день в календаре, а длительный процесс.
Только травоядные могут надеяться раз и навсегда затоптать копытами и забодать рогами врагов, и потом вечно спокойно щипать траву. Судьба травоядного, каким бы оно ни было сильным, — быть съеденным. Кто не хочет быть добычей, должен быть хищником, а он не может обеспечить себя одной победой на всю жизнь: ему постоянно нужны новые, чтобы не умереть с голоду.
Четвёртый урок — Москва не сразу строилась; революция должна быть перманентной.
***
В девяностые годы россияне охотно шли на жертвы, если их убеждали в их необходимости. Соглашались с особыми полномочиями президента — он ведь был хороший и должен был проводить важные реформы. Терпели расширение прав милиции — а то ей их не хватало для борьбы с преступностью. Входили в положение красных директоров, месяцами и годами не платящих зарплату. В ситуациях, в которых глупые иностранцы устроили бы забастовку, умные русские проявляли сознательность.
В результате, в стране сложилась тирания, милиция стала рэкетиром-монополистом, директора с денег рабочих стали миллиардерами. Всё, чем нас пугали, чтобы мы не дёргались, всё равно случилось. Производство, которое пытались сохранить слишком ответственные граждане, остановилось, инфраструктура развалилась, миллионы, не погибшие в гражданской войне, погибли и так.
Сильные и богатые приватизировали прибыли, национализировав убытки. Другими словами, они сумели свои проблемы, названные ими общими, сделать нашими.
Это самая суть власти и пятый урок нам: не позволяй чужим проблемам делаться твоими; делись с другими своими проблемами.
***
В конце 1991 года нам удалось избавиться от надоевшего, всем мешавшего социалистического строя. К власти пришли правительства, пользующиеся народной поддержкой, — и погрязли в коррупции и государственной измене, пока не выродились в тиранию. Как же так вышло? Может быть, зараза была в них с самого начала? Да, была, достаточно изучить их послужные списки и родственные связи. Так что, не следовало поддерживать тех проходимцев, а надо было поддержать других? Не думаю, что исход был бы лучше. Власть сгнила не потому, что несла зародыши гнили, а потому, что гнили позволили распространиться.
Власть оставили в покое, понадеявшись на неё и вернувшись к частной жизни. Единожды взяв власть в руки, не нужно её упускать. Правление — не то занятие, которое можно отдать в аутсорсинг. Власти вообще нельзя позволять субъективироваться, превращаясь в подлежащее, противопоставленное объекту — народу. Для дел управления есть сказуемое «правлю»; сама постановка вопроса о «народе и власти» уже свидетельствует о тирании.
Шестой урок таков: власти быть не должно.
***
Неудача августовской революции многих сломила. Духовно слабые люди уверились, что нельзя совершать революции, брать свою судьбу в свои руки, вообще, дёргаться — только хуже будет. Они пытаются убедить в этом и других, поступая по отношению к ним подобно сверхопекающим мамашам.
Такое убеждение позорно. Что бы вы подумали о мужчине, однажды потерпевшем неудачу в любви, и с тех пор убеждающего себя и других, что к женщинам приближаться опасно? Оно не только позорно, но и самоубийственно, ибо его носитель останется без потомства.
Так и народ, слишком боящийся революции, останется без свободы, даже когда представится случай её обрести. Без свободы же никакие блага не имеют ценности, ибо принадлежат хозяину, а не рабу. Жив только свободный, раб мёртв — за него живёт хозяин. Никакая плата за свободу не слишком высока. Народ, девять раз неудачно пытавшийся освободиться и потерявший при этом девять десятых населения, должен попытаться десятый раз, рискуя оставшейся десятой частью.
Седьмой урок: не упускай случая освободиться; упав, поднимайся.
***
Вспоминая несчастные последствия событий августа девяносто первого, многие скажут: «Как вы были глупы!» или «Как мы были глупы!», если говорящий честен с собой, имея в виду роковые, по их мнению, августовские дни.
Я же считаю, что тогда народ действовал наилучшим образом, и вообще, надо всегда жить так же, как в те три дня. Ошибки и просчёты допускались нашим народом впоследствии и заключались не в поддержке революции, а в недостаточно решительном её развитии.
Но даже ошибки — не причина презирать ближних, себя или своих предков. Тогда у нас ещё не было того политического опыта и навыков, что образуются сейчас; и не могло быть, после большевистского правления. Проигрыш завоеваний августовской революции и дал нам этот опыт, как я и писал в начале статьи.
Восьмой урок — всё, что ни делается, к лучшему.
Ни о чём не сожалей.
