ОТ РЕДАКЦИИ. На первой странице сайта висит постоянная ссылка: «Помоги Сергею Аракчееву!» Если вы кликните по ней, то узнаете, кто такой Сергей Аракчеев,почему и по чьей воле он находится в заключении, и что мы по этому поводу думаем. Впрочем, большинство читателей нашего ресурса и без того в курсе дела.
Решение по делу Аракчеева вынесено 27 декабря 2007 года. Он до сих пор не на свободе. Этого хочет чеченский народ-победитель. Этого хочет администрация Многонациональной Эрефии, которая охотно выполняет приказы, идущие из Грозного. Этого хотят профессиональные правозащитники и свободолюбцы, которые не выступили в его защиту. Этого не хотим только мы. Русские.
Мы предлагаем вашему вниманию интервью с Сергеем Аракчеевым.
* * *
Елена Семёнова: В какой стадии сегодня находится дело? Какие действия предполагаются защитой? И есть ли надежды?
Сергей Аракчеев: Недавно я получил ответ из Конституционного Суда по моей второй жалобе. Вердикт: «В принятии к рассмотрению жалобы — отказать». Ответ этот согласуется с первым. Теперь я буду готовить ещё один документ туда и параллельно — жалобу в Верховный Суд. Если честно, то надеюсь больше всего именно на него. Ещё остался ЕСПЧ, куда жалоба уже подана.
Е.С.: По статистике Россия сегодня занимает первое место по обращениям в Европейский Суд. Обращаются буквально все — как в последнюю инстанцию…
С.А.: Да, правда. Уже не одно дело, более или менее серьёзное, без обращения в ЕСПЧ не остаётся. Всё ведь потому, что суда-то у нас нет. Есть судьи, независимые от закона, это есть, а независимых решений судей нет. Всё на словах и номинально. Работу, говорят, неохота терять. Была вот ещё слабая надежда на амнистию к 65-летию Победы. Но из перечня лиц, подлежащих освобождению, исключены те, кто по таким делам осуждён.
Е.С.: И 282-я тоже. Старая система: уголовных на свободу, политическим — от звонка до звонка (в лучшем случае).
С.А.: В общем, как в 20-е — 40-е года прошлого века. Одна треть страны сажала другую треть с помощью и под надзором третьей. Смешно, но ведь так и есть…
Е.С.: Твоё дело изобилует совершенно невероятным количеством нарушений, допущенных как в ходе следствия, так и в судах. Какие из них являются наиболее вопиющими?
С.А.: Вопиющим является всё! От и до! Сочинили, что мы, напившись водки, разъезжали по Грозному на БТРе, нашли какой-то КАМАЗ, расстреляли мирных чеченцев, взорвали их машину и обратно приехали в часть! И обвинение настаивало на том, что мы по национальной ненависти и розни убили этих людей.
Свидетели — солдаты, которых прокуратура вывела на процесс, отказались от своих показаний и открыто сказали о том, что были вынуждены их дать под давлением прокуроров и следователей. Что их морально унижали, избивали, не кормили, намекали, что они вообще не уедут из Чечни. Держали в прокуратуре в камере по нескольку суток. Это все было сказано на суде. Все отказались, кроме двух, которых прокуратура взяла чем-то на такой крючок, с которого, наверное, уже не сорвешься.
Мы предоставили тридцать свидетелей моего алиби. Доказали свидетелями и документами, что в тот день я просто физически находился в другом месте и не мог участвовать там. Мы предъявили приказы, журнал выхода машин из тылового пункта управления нашей части, где мы располагались.
В одном из трупов до сих пор находится неизвлеченная и неисследованная экспертизой пуля. Это следует из материалов третьей судебно-медицинской экспертизы, которая была проведена по наружному осмотру трупов — обнаружено слепое пулевое ранение. То есть пуля находится в теле. Вопрос о ней был поставлен еще на первом процессе. Почему бы ее не изъять? Не провести баллистическую экспертизу? Ведь, казалось бы, вот оно — бесспорное доказательство! Но прокуратура упорно уклоняется от этого, ничем не мотивируя.
Один из главных свидетелей обвинения показывает, что Худяков положил водителя машины лицом вниз, заставил руки скрестить на затылке и выстрелил ему в затылок из своего автомата. А согласно заключению медэкспертизы, у него входное отверстие в брови, а выходное — в затылке! Получается полное несоответствие экспертизы и показаний свидетеля.
Вскрытие трупов просто не проводилось. Любому специалисту ясно, что это означает! Причина уникальная для судебной медицины — это, оказывается, «противоречит мусульманским обычаям»! И все ранения, калибр, огнестрельность ранения, причина смерти, все было определено только по наружному осмотру трупов в могиле через четыре месяца после их смерти! Что там от них в этот момент осталось? Есть правила производства судебно-медицинских экспертиз, которые в таких случаях предписывают обязательное вскрытие и лабораторное исследование. И эти правила были грубо нарушены. Т.е. в деле сейчас вообще нет достоверных данных, позволяющих утверждать, что у потерпевших в принципе есть огнестрельные ранения. А уж калибр оружия может установить только баллистическая экспертиза, но никак не медицинская.
А у нас есть пять баллистических экспертиз, из которых следует, что гильзы и пули, найденные на месте происшествия, выпущены не из автомата Аракчеева, не из автомата Худякова и вообще не из оружия воинской части 3186, представленного на экспертизу. Кроме того, у нас есть журнал выхода машин, в соответствии с которым я был совсем в другом месте, с экипажем занимался разминированием весь почти день.
В первые дни уголовного преследования командование дивизии пыталось разобраться в обстановке, защищало меня, но после того, как комдиву Сергею Меликову позвонил лично Устинов, потом приехал его заместитель, а затем в течение месяца в дивизии прошло около сорока прокурорских проверок, командование тихо отошло в сторону. Но, по крайней мере, оно не опустилось до подделки документов или переписывания служебных характеристик, как было в некоторых других частях на похожих процессах.
Е.С.: Недавно в газете «Завтра» была опубликована статья Д. Тукмакова, в которой он пытается доказать государственную целесообразность твоего заключения. Вот два пассажа из неё: «когда на одной части весов — судьба одного лейтенанта, а на другой — порядок и спокойствие в проблемном регионе, то выбор должен быть сделан не в пользу лейтенанта» и «если речь идет не о ребенке — о лейтенанте, то есть не о случайной жертве, а о служивом государственном человеке. Да, он может быть сотни раз невиновен. Он исполнял приказ — прекрасно. Он не скрылся от следствия — честь ему и хвала. Но если иного способа добиться умиротворения Чечни нет — он должен сидеть». Можешь как-то прокомментировать это мнение?
С.А.: Я немного удивлён, что такая статья в «Завтра» появилась. Что тут ответить? Есть такие «государственники» с вампирско-инквизиционной психологией, которые, пожалуй, не задумались бы и пару-тройку детей в жертву принести для «целесообразности». Вообще-то я бы всё понял и принял, если б мне сказали, объяснили, наконец, что нужно посидеть, гарантии мне, семье моей дали — мол, для блага Отечества нужно. А ведь что делают? Убийцу из меня делают по беспределу, нахрапом. Так что не благо здесь Отечеству, и не умиротворение кое-кого, а просто звёздочки и должности, цацки нужно было получить — вот и раздули!
Е.С.: Ты считаешь, что причина того, что ты попал под это колесо, во многом обусловлена именно чьим-то желанием сделать карьеру, получить звёздочки?
С.А.: Да. Мне, допустим, трудно поверить, чтобы в известные времена доносы писали с целью получить квартиру соседа или ещё что-то материальное. Но вот ради звёздочек, ради показателей для спущенной сверху разнарядки, из страха просто перед органами — это и было, и есть. Я много думал, почему именно из нас решено было сделать ритуальных жертв в развязанной кампании. Мы просто были на тот момент самыми удобными кандидатами на эту роль в той игре, которая была затеяна с чеченской верхушкой. Когда в 2002 году я приехал в Чечню, армия там была уже оттерта от контроля над ситуацией, и шла активная передача власти «кадыровцам» — вчерашним боевикам, которые, получив амнистию, пошли во власть. Доходило до того, что боевики открыто подходили днем к КПП, показывали кукиши в бойницы, кричали оскорбления. А наши солдаты были вынуждены все это терпеть. Огонь первыми открывать было категорически запрещено, и за этим следила военная прокуратура. Мы часто встречались с амнистированными боевиками, которые официально стали отрядами «Восток» и «Запад» кадыровской охраны. Все они были обвешаны новейшим оружием: ПМ, Стечкин, АКМ, нож разведчика. Многие из них открыто говорили, что были в 1995 году на стороне Дудаева, русских убивали, головы резали. Вот с ними решили договариваться. Задабривать. Видимо, произошло громкое убийство. Шансов раскрыть его не было почти никаких — работающей структуры уголовного розыска тогда не существовало. ФСБ — и то тогда еще в основном работало только по данным агентуры. А чеченцы требовали найти и покарать убийц. Вот и схватили тех, кого хоть по формальным признакам можно было «привязать» к делу. Кто в этом районе из «федералов» мог появляться? Саперы? Вот их и будем «колоть». Наша часть была ближайшей к месту происшествия — всего в трёх с половиной километрах. Вот мы и были назначены «крайними». А тем, кто дело фабриковал, нужно было перед начальством отчитаться, получить за это звёздочки или что-то ещё. Только вот совсем уж по-тихому моё дело провести у них не получилось. И не получится! И ироды эти за цацки свои ответят, поменявшись со мной местами. Все эти Мокрицкие, Цыбульники и т. п. Вопрос только в том, скоро ли это случится. Что касается меня, то я всегда и везде буду вести открытый бой, не прячась и не скрываясь, и не доставлю им сладостной победы моей трусостью.
Е.С.: В одном из интервью ты говорил, что ещё в ходе следствия в заключении тебе приходилось встречать офицеров и солдат, также судимых за «преступления» в Чечне. Сегодня широкой аудитории известно лишь несколько подобных дел. В частности, дело Ульмана, Буданова. А сколько их в реальности? И с кем именно приходилось сталкиваться тебе?
С.А.: О таких делах, действительно, очень мало информации, журналистам было не модно об этом писать, и ребят по-тихому паковали, единицы только вырвались из этого капкана. Дел таких было много и в отношении военных, и в отношении милиционеров, а люди об этом не знают — так готовилась статистика для ОБСЕ. Судьба сводила меня с Эдуардом Ульманом и его бойцами. С майором Переслевским больше полугода в одной камере сидели, очень сдружились. С Олегом Кузьминым. Его 27 декабря 2003 года к 13 годам приговорили. Кстати, он со мной здесь сидит, в этой же колонии. Решение Конституционного Суда ему не помогло отменить приговор. Он не хочет афишировать ни своё имя, ни своё дело. К сожалению, многие, понимая бессмысленность борьбы, хотят просто досидеть и идти домой. Не борются и не пытаются что-то изменить. Может, и я скоро стану таким… «С системой нельзя бороться по её законам», — не помню, где это я прочёл.
Е.С.: В своём интервью двухлетней давности ты говорил: «Везде есть порядочные люди, везде можно оставаться человеком. И тюрьма, зона — не исключение». С каким отношением к себе, к своему делу со стороны тебе обычно приходилось и приходится сталкиваться?
С.А.: В тюрьме до приговора люди поддерживали, помогали, относились с пониманием к делу. А здесь и сейчас зависть чувствуется у многих: все знают о деле и думают, что я деньги лопатой гребу, что плачу за поддержку. Они не понимают, что это всё на добровольной основе, что бескорыстные люди русские есть, а они не верят, как и не верят в то, что что-нибудь от огласки изменится, или изменится отношение власть имущих. А в остальном — и я веду себя, как все, и они относятся так же ко мне.
Е.С.: Каковы твои занятия в заключении?
С.А.: С начала октября я работаю на новой интересной для меня работе. Режу по дереву. Меня очень привлекает это искусство. Руки сами творят красоту. Желание научиться огромное, да и есть у кого, мастера есть хорошие. Резьба очень увлекает, и, главное, время за этим занятием пролетает быстро.
В свободное время, которого, правда, остаётся очень мало, много читаю. Изучаю усиленно экономику, менеджмент, высшую математику, политологию. С удовольствием прочёл труды многих немецких и наших философов, богословов, затворников. Интересно читать классическую русскую и зарубежную литературу, историю, изложенную досоветскими писателями: Ключевским, Карамзиным. Очень люблю Лермонтова. Всего. Даже его образ жизни. Недавно удалось полный сборник Шекспира достать. Варлама Шаламова прочёл, Солженицына многие вещи. И «Архипелаг», и «Раковый корпус». «Раковый корпус» как раз недавно в библиотеку сдал. Очень вдумчиво прочёл его, и внутри множество эмоций осталось…
Е.С.: В уже упомянутом интервью есть слова: «...Полтора года, проведенные там, перед первым судом, многому научили и на многое раскрыли глаза… …Сегодня я совершенно иначе понимаю поговорку «От тюрьмы и от сумы не зарекайся!». Смысл ее не только в том, что на Руси судьба — страшно изменчивая штука и может в любой момент перемениться, но и в том, что ты должен быть духовно готов к тому, что придется страдать, придется тащить свой крест на свою Голгофу». Известно, что одних тюрьма (и испытания вообще) ломают, а других, наоборот, поднимают духовно, дают понимание таких вещей, которые недоступны в жизни благополучной. Примером последнего служат, в частности, многие русские писатели. Что изменило в тебе всё пережитое тобой?
С.А.: Абсолютно всё! Так глубоко в колодец меня судьба ещё не закидывала. Смотрю из этой глубины на далёкий свет, и он нереальным кажется. Та, прошлая жизнь с чистотой помыслов и сознанием того, что с тобой поступят так же, как ты с другими, по-доброму, разлетелась в прах, как семья, как прошлое, как действительность. Остались лишь несколько человек близких, а остальные отошли. Мне трудно отсюда, из глубины колодца, из окружения недругов, завистников, двурушников и т. п., ответить, что изменилось. Всё. В первую очередь, отношение к людям. Трудно стало верить многим. Кому верить? Политикам? Как им вообще можно верить? Армии? Не знаю, что сейчас вообще с нашей армией. С её развалом… Осталось ли ещё что-то? Судебным властям? К ним я не могу относиться иначе, как к инквизиции. Так лихо штампуют вердикты, что впору переименовывать эту систему в Россудштамп! Переписали обвинительное заключение, поставили штамп и приговор готов!
Самое же главное, что изменилось во мне — это отношение к Богу, к Православию, России, славянам… Нам нужен не миф об Империи, а своя собственная страна. Со своими дворниками и охранниками, выборными — президентом, мэрами, губернаторами, судами, главами всех структур — от и до! И нужно же, наконец, нам оглядеться, осознать, что происходит вокруг, с нами. «Сегодняшний мир дошёл до грани, которую, если бы нарисовать перед предыдущими веками, все бы выдохнули в один голос: «Апокалипсис!» Но мы к нему привыкли, даже обжились в нём!» Это из «Темплтоновской лекции» Солженицына. Совершенно точно! Сегодня всё стало основываться на бесовских желаниях: деньгах, похоти и т. д. Англосаксы называют это «свободой». Ничего настоящего не может быть основано на таком фундаменте. Поэтому и идёт повсеместный процесс распада. Во всём — от личных отношений до государств.
Как бы то ни было, я верю в то, что все, что ни делается, к лучшему. Никогда нельзя отчаиваться. Бог управляет нашей жизнью по одному Ему ведомому замыслу. И всё, что происходит в ней, для чего-то нужно. Мне вспомнилась одна притча, которую кто-то мне рассказывал. Перед смертью человек попросил Господа: «Покажи мне всю мою жизнь». Видит реку с крутыми и пологими берегами, и на песке отпечатались следы двух человек. «Что это за вторые следы?» — спросил человек. «Это мои следы. Я всю твою жизнь рядом с тобой». Но в одном месте остались лишь одни следы, и это было самое трудное время в жизни человека. «Господи, почему ты покинул меня в самое трудное время?» И Господь ответил: «В это время я нёс тебя на руках». Всё во власти Бога. Какой крест Он даст, такой и нести буду.
Е.С.: Что помогает тебе нести крест? Что даёт силы?
С.А.: Бог и даёт. Во время Поста к нам сюда приезжал священник и проводил обряд соборования. Я отстоял полностью всю службу, семь раз меня помазали и отпустили неосознанные грехи. Я получил колоссальный подъём духовных сил. Это действительно чудо.
Очень поддерживает сознание того, что за мной правда и люди, которые поддерживают меня. Это очень важно в таких жестоких обстоятельствах — знать, что о тебе кто-то помнит, болеет.
А ещё помогает держаться пример моей бабушки. Она очень сильным человеком была и многому меня научила. Звали её Капитолина Андреевна. Необыкновенной красоты женщина, на которую в 40-е — 50-е годы свалилась огромная ответственность. Её мама умерла при родах, а отец, председатель колхоза, погиб. Бабушка осталась одна с двумя младшими сёстрами и братом двух лет. Ей одиннадцать лет было тогда! И она всех младших выходила, выучила и отпустила в жизнь. Вот с такого подвига она начинала жизнь. Да можно сказать, что из подвигов состояла её жизнь: безмерная, надрывная работа в колхозе за карточки и палочки, семья, дети… Меня всегда тянуло к ней: к её доброте, открытости, щедрости. В 2000-м её не стало, а я даже не смог проститься с ней, так как был тогда в армии. Потом я часто бывал у неё на могилке, вспоминал подолгу все хорошие моменты. Мне кажется, что она и сейчас где-то рядом, поддерживает меня.
Е.С.: Наверняка так и есть. Ты сказал о подвиге. А что есть подвиг, по-твоему? В моём понимании, твое решение бороться до конца и явиться на суд, вердикт которого был предопределён, было как раз самым настоящим подвигом. К слову сказать, я знаю людей, которые по сей день недоумевают, зачем это было нужно и на что был расчёт.
С.А.: Я знал одного парня, абсолютно невидного и не выделявшегося из толпы, который закрыл своим телом детей от осколков гранаты. Никто от него этого не ожидал. Это и есть подвиг. Подвиг никогда не бывает осознанным, никогда не бывает по расчёту. Что может думать человек, который закрывает собой гранату? Он действует интуитивно, словно им управляет какая-то высшая воля, невидимая сила толкает. В этот момент он не думает о том, какой закон Дума приняла, и дадут ли его семье квартиру, и выучат ли бесплатно его детей, и назовут ли его именем школу и т. д. Подчиняясь нынешней товарно-потребительско-рыночной экономике, нет равноценного товара — денег, благ, физических и материальных вещей, которые могли бы оценить — подвиг. Человек, совершая любой значимый поступок, совершает его в соответствии с его внутренним миром, и руководит его действиями силы высшая.
Что касается меня, то я знал, на что шёл. Моё решение бороться до конца, отстаивать свою правду, было совершенно осознанным. Я не совершал никаких противоправных действий и не хотел скрываться всю жизнь, как преступник, что больше всего удовлетворило бы большую часть заинтересованных лиц со стороны обвинения. Свою невиновность я буду доказывать до тех пор, пока не добьюсь пересмотра дела. Не помилования, о котором просить не намерен, а полного оправдания. Вот моя цель. Иных расчётов не было, нет и быть не могло.
Е.С.: Ощущаешь ли ты поддержку людей?
С.А.: Бог никогда не оставляет человека одного. Мне приходят десятки писем, и я бесконечно благодарен всем людям, которые обо мне помнят, поддерживают. Эта поддержка очень помогает выживать в этих условиях, придаёт сил для продолжения борьбы.
