От автора
После неожиданного и сокрушительного распада в 1991 году казавшегося монолитным Союза ССР, стремительной суверенизации бывших советских республик миссия России в Центральной Азии оказалась в центре повышенного внимания западных аналитиков – историков, политологов, социологов, экономистов. Количество публикаций по проблематике, например, в Англии и США, остающихся и сегодня основными центрами россиеведения, значительно возросло. Причем существенно расширился и диапазон исследований. Он стал охватывать уже не только национальный вопрос, чему прежде отдавалось явное предпочтение, но и такие проблемы, как роль и место России в системе геополитических отношений Центральной Азии, формировании и развитии институтов государственности, дипломатических, экономических и культурных связей как с субъектами региона, так и сопредельными странами Востока. Этот интерес отнюдь не случаен. Во-первых, потому, что, несмотря на распад СССР, в котором России принадлежала доминирующая роль, она по-прежнему благодаря своему огромному экономическому, техническому, научному и культурному потенциалу является крупнейшей державой, во-вторых – Центральная Азия, имеющая самобытную историю и древнейшую культуру, один из центров общемировой цивилизации, обладает развитым экономическим потенциалом, богатейшими недрами и трудовыми ресурсами, недостаточно освоенным рыночным пространством, что делает ее особенно привлекательной для стратегического планирования, и, в-третьих, – характер отношений между Россией и Центральной Азией всегда играл и играет существенную роль в связях между Западом и Востоком, обеспечении благоприятного политического и экономического климата на обширном пространстве.
Нельзя упускать из виду и открытое столкновение в регионе вокруг неутихающей болевой проблемы Афганистана и Ирана традиционных интересов великих держав. Как отмечается во введении изданного недавно одновременно в Лондоне и Нью-Йорке восьмитомного сборника документов «Большая Игра: Британия и Россия в Центральной Азии», «афганская история переполнена ниспровержением правителей, кровавым и ожесточенным сопротивлением захватчикам, религиозным экстремизмом и внутренней борьбой. Уже не первый раз стратегическое положение страны на «перекрестке Азии» вовлекает в ее жизнь внешние силы». Заметив, что на протяжении практически всего девятнадцатого столетия регион оставался «центром политической и дипломатической конфронтации между Великобританией и Россией», порождал «атмосферу взаимного недоверия и постоянной угрозы миру в Европе», авторы признают, что так называемая «Большая Игра» продолжается и сегодня, причем в составе тех же участников и в тех же целях. Они считают, что к ним «теперь добавились соперничество за эксплуатацию и экспорт центральноазиатской нефти и газа, сохранение позиций на товарном рынке», а также «международная наркоторговля и призрак международного терроризма». Если иметь в виду, что сборник готовился под руководством Мартина Эванса – в прошлом офицера британской дипломатической миссии, служившего в Афганистане, Пакистане и Индии, в Африке и Северной Америке, одного из научных авторитетов Кембриджского университета (Англия), – в достоверности сказанного сомневаться не приходится. Правда, удивляет только то, что почему-то авторы упрямо пытаются навязать мысль, будто бы регион остается «все еще в рамках сферы интересов России, а непокорный Афганистан – по-прежнему в их центре», хотя здесь давно и, видать, основательно окопались армейские части США, Англии и их союзников, которые, вовлеченные правящими кругами своих стран опять-таки в «Большую Игру», оказались – чему сегодня немало примеров – не в силах остановить не только братоубийственную войну и бессмысленное кровопролитие, но и продолжающий процветать наркобизнес. А ведь Россия вывела свои войска из Афганистана еще двадцать лет назад – в 1989 году, и она тут вовсе не при чем.
Впрочем, подобные неожиданные кульбиты – для западной историографии отношений России с Центральной Азией явление типичное. Когда знакомишься с работами западных авторов, весьма контрастно вырисовывается существенное различие мнений, выводов и суждений. Разумеется, не со всем, что аккумулировано в многочисленных публикациях, можно согласиться без оговорок. В конце концов принципиальное различие мнений по некоторым, даже ключевым, вопросам ничуть не умаляет необходимость уважительного отношения к авторам, их личной точке зрения. Ведь плюрализм – основной двигатель творчества и научного поиска. Истина, как говорится, рождается в дискуссиях. Огорчает, однако, то, что рядом с очевидными успехами соседствуют досадные упущения: скудость источниковой базы, нехватка аргументации, приводящие к ошибочным выводам и заключениям, а порой сталкиваешься и с элементарной фальсификацией, унаследованной из эпохи «холодной войны». Достаточно заглянуть в претендующие на объективность так называемые «труды» довольно именитых историков, политологов, социологов и экономистов, вышедшие, кстати, уже после распада СССР, в которых политика России в Центральной Азии преподносится только в темных тонах – «экспансия», «агрессия», «колонизация» и т.п. За последние двадцать лет подобных работ издано многие сотни, если не тысячи.
К сожалению, этой классической идеологической интервенции многие, в том числе и в России, и государствах Центральной Азии все еще не придают должное значение, не учитывают все возможные последствия массированной обработки общественного мнения, внедрения в общественное сознание в той или иной форме давно изношенных западных стандартов, моделей и шаблонов. Они незримо, постепенно и неуклонно подтачивают и разрушают устои той же российской государственности, заложенные еще Петром I, духовные и нравственные ценности российского общества, такие незыблемые понятия, как «патриотизм» и «интернационализм», «взаимопомощь» и «сотрудничество», всегда предопределявшие «загадочность» русского духа, его притягательность. Теперь острие идеологической интервенции направлено на развал СНГ, раскол Российской Федерации, дискредитацию ее политического курса, разжигание распрей и раздувание противоречий между ней и государствами Центральной Азии. Особое значение при этом, как и прежде, придается фальсификации традиционных геополитических связей, подготовке почвы для разрыва отношений России с сопредельными государствами, прежде всего – находящимися в регионе Центральной Азии. Поэтому мне хотелось попытаться рассказать прежде всего о том, как сегодня западным исследователям видится прошлое и настоящее миссии России в этом довольно специфическом регионе, переживающем после распада СССР очередное перерождение. Но, чтобы читатель мог создать свое собственное представление о предмете разговора, пришлось остановиться на некоторых публикациях более подробно, пространно цитируя авторов.
Ниже публикуются основные разделы первой части книги с некоторыми небольшими сокращениями. Надеюсь, это не помешает читателю создать собственное объективное представление о состоянии западной историографии отношений России с Центральной Азией, ее политике и практике.
1. Завещание Ивана Грозного
Среди довольно обширной литературы, предлагаемой западному читателю, можно встретить немало работ, отличающихся широкой источниковой и фактологической базой, авторы которых стремятся раскрыть проблему объективно, в широком диапазоне мнений и выводов. В поле зрения многих из них – прежде всего истоки зарождения и эволюции связей России с государствами Центральной Азии. Это закономерно. Не познав их суть и особенность, не представляется возможным показать весь достаточно противоречивый и сложный процесс формирования отношений между субъектами конгломерата, истоки которых обнаруживаются еще в IX – X веках. Об этом свидетельствуют письменные источники, говорящие об интенсивных и плодотворных политических и экономических связях Хорезма и Бухары с Русью, большая роль в которых принадлежала Хазарскому царству, в частности, Итили – крупному политическому, торговому и культурному центру, раскинувшемуся вблизи Каспийского моря, на Волге. Многовековые традиции тесного сотрудничества послужили надежным подспорьем в придании им принципиально нового качества в XVI веке – переломный период в консолидации национальной государственности на Руси и в Центральной Азии. Так, например, доктор Хуман Паймани, независимый консультант ряда международных организаций в Женеве, автор довольно интересной и содержательной книги «Региональная безопасность и будущее Центральной Азии: соперничество Ирана, Турции и России», начало дипломатических контактов России с Центральной Азией относит ко второй половине XVI века – времени правления Ивана IV Грозного. Однако Петер Рудик, чья работа «История республик Центральной Азии» сразу же привлекла к себе внимание читателей, называет более точную дату – 1558 год, то есть период, когда в Хиву и Бухару в качестве дипломатического посланника Московского правительства был направлен представитель смешанной британо-российской торговой компании известный путешественник Энтони Дженкинсон. С ответным визитом в 1559 году в Москву прибыло хивинское посольство «с поминками и любовным челобитьем, просячи дороги гостем и береженья», встреченное в столице с почестями. В 1564 году Иван IV Грозный получил личное послание правителя Бухары, в котором тот для расширения торгово-экономических связей предлагал дать дорогу «в свое государство людям его торговати ходити». Несмотря на то, что Московское государство после включения в свой состав Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств приобретало характерные признаки империи, как считает Эндрю Уочтэль, а Хивинское и Бухарское ханства в это время еще только складывались в качестве суверенных и независимых государств на обломках империи Шайбанидов, их отношения носили равноправный и доверительный характер.
Русское правительство открыто демонстрировало свою серьезную заинтересованность в сближении с Хивой и Бухарой, другими регионами Центральной Азии, налаживании с ними дипломатического и торгово-экономического сотрудничества. Об этом, в частности, красноречиво свидетельствует специальная грамота, которая была выдана Иваном IV Грозным в 1566 году хивинскому послу, прибывшему в Москву с посланием от хана Ходжа-Мухаммеда. Она и придала де-юре и де-факто международно-правовой характер дипломатическим отношениям с Россией. Ею хивинским купцам предоставлялось право свободного передвижения по всей территории России и льготные условия для торговли в любом русском городе. Такие же привилегии получили и купцы из Бухары, имевшие отлаженные связи не только с Афганистаном, Ираном и Турцией, но и Индией, а также Китаем. Это означает, что Россия начала налаживать связи с новыми государствами Центральной Азии с того самого момента, когда она впервые заявила о себе как крупное централизованное государство. Причем ее стремление к установлению стабильных контактов с сопредельными регионами Востока, расширению с ними связей, как и намечал Иван IV Грозный, было продиктовано не сиюминутной необходимостью, а объективной внутренней потребностью, обусловленной долгосрочными геополитическими интересами.
Традиции взаимопонимания и взаимовыгодного сотрудничества с сопредельными странами, заложенные Иваном IV Грозным и завещанные им, развивались и обогащались многими последующими российскими правителями. Обмены торгово-дипломатическими посланниками между Россией и государствами Центральной Азии не прерывались и неуклонно совершенствовались. В ХVII столетии в Москве не раз на самом высоком уровне устраивались торжественные и пышные приемы дипломатических и торговых миссий с Востока, которые всякий раз завершались новыми радужными проектами укрепления взаимовыгодных связей. В 1616 году при царствовании Михаила Федоровича хивинские купцы получили право постоянного доступа на Кабалы-Кленскую пристань, куда посылались «бусы» для доставки их товаров в Астрахань, а оттуда, по Волге, в другие российские города. Караваны всюду сопровождались вооруженными дружинами. Такое же право в 1645 году получили царским указом и бухарские купцы. Им был открыт свободный доступ на рынки не только Казани и Астрахани, но и Сибири.
Беспрепятственно посещали многочисленные российские торговцы, дипломатические посланники и ханства Центральной Азии. «С каждым годом, – говорилось в верительной грамоте одного из хивинских посланников в Москве, датированной 1643 г.,– приезжают из русской земли, из Ходж-Тархана (Астрахань) по 40 и 50 русских купцов... Они, если хотят, то ведут торговлю в Ургенче, а если хотят, то проезжают через наш Ургенчский вилайет в Бухару; если хотят, то едут в Балх и пребывают там по два и по три года». В период ХVII столетия в ханствах Центральной Азии побывали десятки торговых и дипломатических посланников России. Среди них – Иван Хохлов (1620 г.), Иван Федотьев (1669 г.), Матвей Муромцев (1669 г.), Василий Даудов (1675 г.), Семен Маленький (1695 г.) и др. Часть из них проследовала через Хиву и Бухару в Персию, Китай и Индию, другие страны, находясь под покровительством и опекой хивинского и бухарского ханов. И для тех, кто совершал торговые операции в ханствах, и для следовавших через их территорию транзитом в страны Ближнего и Среднего Востока, Юго-Восточной Азии предоставлялись существенные налоговые льготы, покровительство местных правителей.
По неполным данным, всего за период 1557–1682 гг. Россия и ханства Центральной Азии 36 раз обменивались дипломатическими миссиями. Характерно, что хивинские и бухарские посольства в течение только XVII века посещали Москву 16 раз, а российские Хиву и Бухару в это же время – 9. Факт, заметим, примечательный, свидетельствующий об обоюдной заинтересованности сопредельных государств в налаживании равноправных и тесных взаимовыгодных связей.
Торговые и дипломатические связи России с государствами Центральной Азии развивались не стихийно, а при непосредственном и активном участии правителей государств. В этом отношении несомненный интерес представляет одно из посланий хивинского хана Ануши царю Алексею Михайловичу, сыну Михаила Романова, датированное 1668 г., в котором излагается принципиальная позиция официальной Хивы в отношении перспектив сотрудничества с Русским государством. «Мы желаем, – особо отмечалось в документе, – чтобы ...между вами и нами дружба и любовь и ссылка была о всяких добрых делах, и торговым бы людям на обе стороны ходить было привольно, что в нашей стране к руке, то б привозили: немецкие узорочные и соболи, и зуб рыбий, и добрые скарлатные сукна, и бельи товары, шубы, и иные товары; те товары в наших странах, в Юргенской и Семерханской землях, также и в Бухарех, годны». В интересах дальнейшего развития и укрепления двустороннего торгово-экономического и дипломатического сотрудничества, обеспечения безопасности караванов на торговых путях Ануша-хан предложил Московскому правительству заложить на полуострове Мангышлак город, чтобы «на обе стороны послам и посланникам и торговым людям ездить было безопасно». Очень скоро такой пограничный город на восточном побережье Каспийского моря был построен и со временем превратился в важнейший транспортный узел на одном из оживленных торговых магистралей между Востоком и Западом.
Следует признать, что интенсивные торговые и дипломатические сношения между Россией и государствами Центральной Азии в период ХVI–ХVII веков не привели к подписанию каких-либо масштабных и долгосрочных межгосударственных актов. Вместе с тем многочисленные грамоты и послания, однозначно отражавшие позицию официальной Москвы, Хивы и Бухары, которыми правительства обменивались регулярно, безусловно, сыграли свою роль в упорядочении отношений между ними. Они способствовали в первую очередь улучшению взаимопонимания, заложили своеобразные правовые основы для взаимовыгодного и разностороннего сотрудничества соседних государств, развивавшихся каждый своим путем, уже в недалеком будущем.
Однако в западной литературе доминирует иное мнение. В последние годы начали предприниматься целенаправленные усилия, ставящие под сомнение роль России в вовлечении государств Центральной Азии в общемировые политические и экономические процессы, повышении их статуса как самостоятельных субъектов международного права, совершенствовании традиционных контактов с соседними странами в самых различных сферах, расширении участия как в формировании, так и реализации новой структуры геополитических отношений в конгломерате. Буквально вслед за распадом Союза ССР стали появляться претендующие на объективность публикации, в которых упор делается на доказательстве того, что российская восточная политика, якобы, представляла собой весьма искусно замаскированную форму колониалистской стратегии и тактики, попытку установить диктат над Хивой, Бухарой и Кокандом, подчинить их своему контролю и превратить в плацдармы для дальнейшего продвижения в Индию, Афганистан и Персию. При этом наблюдавшиеся вполне очевидные позитивные моменты в отношениях между Россией и государствами Центральной Азии уже на начальных этапах их становления и развития само собой отвергаются.
Ряд авторов утверждает, что, несмотря на интенсивность обменов в период XVI – XVII веков посольствами и некоторое расширение торговых связей, в целом контакты России с государствами Центральной Азии вплоть до XIX века не были достаточно эффективны. При этом приводятся самые различные, большей частью сомнительные аргументы. Эдвард Аллворт, американский историк, профессор Колумбийского университета, руководивший еще недавно Центром по изучению Центральной Азии, в книге под тенденциозным названием «Центральная Азия: 130 лет российского господства», выдержавшей уже три издания, например, указывает, что российская политика в отношении Хивы, Бухары и Коканда носила дискриминационный характер. Русское правительство, заявляет он, по существу никак не реагировало на многочисленные обращения правителей соседних ханств о необходимости обеспечения безопасности на торговых путях, оно оставалось «безразлично к провалам в торговых связях», «первым вводило в пределах империи санкции против купцов из Центральной Азии», поощряло их аресты и конфискацию товаров, не пресекало давление, оказывавшееся на них в Астрахани, Оренбурге, других российских городах, куда приходило большинство торговых караванов, всячески препятствовало заключению смешанных браков между русскоподданными мусульманами и выходцами из соседних стран, воссоединению семей. Таким образом, заключает Э.Аллворт, оно оказывало «давление на дипломатические отношения». Что же касается Хивы и Бухары, то они, якобы, лишь демонстрировали заинтересованность в развитии торговли с Россией, а на самом деле преследовали совершенно иные цели. «Проявляя настойчивость в налаживании торговых связей с Россией, – пишет Э.Аллворт, – Хива тем самым создавала иллюзию, будто русская коммерция была для нее жизненно важной». Не более чем ширмой, по его мнению, служили и дипломатические миссии. Если следовать логике автора, то их целью являлось вовсе не укрепление взаимопонимания и устранение зачастую искусственных барьеров, тормозивших развитие двусторонних отношений, не наполнение их новым содержанием, а воспрепятствование деятельности российской дипломатии. Направляя в российскую столицу посольства и миссии, которые, как признается Э.Аллворт, принимались «на самом высоком уровне», т.е. лично царем или же представителями царствующего двора, правители государств Центральной Азии, якобы, всего лишь «добивались большей результативности в блокировании целей российской дипломатии в торговых делах». Причем автор даже не удосуживается подкреплять свои заявления неопровержимыми фактами. Вместо этого он выхватывает из документов, в частности, послания хивинского хана Асфандияра I (правил в 1623-1642 гг.) русскому царю, а также некоторых других приглянувшиеся ему отрывки и дает им произвольное толкование. Бесспорно, в XVI – XVII веках случаи задержания (а вовсе не ареста!) в российских городах купцов из Хивы, Бухары и Коканда, наложение секвестра на их товары действительно имели место, но это скорее можно считать исключением, чем правилом, ибо санкции всякий раз применялись в качестве адекватных ответных мер на разграбления русских торговых караванов, разбойные нападения на дипломатические миссии, захват в плен российских подданных, их продажу на невольничьих рынках т.п. Не реагировать на подобные факты, где бы они не имели место, не может ни одно уважающее себя государство, призванное обеспечивать защиту собственных граждан внутри страны и за ее пределами. И в данном случае, как констатирует сам Э.Аллворт, касаясь ситуации с введением в 1623 году российской стороной жестких санкций, царь распорядился задержать трех купцов из Хивы и Бухары в связи с «крайне возмутительным приемом, оказанным российскому посланнику». Так что речь может идти только применительно к каждому конкретному случаю с непременным учетом причинно-следственной связи, а вовсе не к российской восточной политике в целом.
В работах Нейла Дж.Мелвина – старшего научного сотрудника Центра европейских политических исследований (CEPS) в Брюсселе, специалиста по изучению вооруженных конфликтов, особенно этно-национальных, на территории бывшего Советского Союза, занимавшего престижные посты в целом ряде крупных исследовательских центров, в том числе Стокгольмском международном институте исследования проблем мира (СИПРИ), выдвигавшегося старшим советником Верховного комиссара по делам национальных меньшинств при Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), вся история России, в том числе ее отношений с государствами Центральной Азии неизменно преподносится как цепь колониальных захватов, аннексии сопредельных территорий и закабаления народов. Он вовсе исключает ее какую бы то ни было позитивную роль в эволюции государств региона в XVI-XVII веках, подчеркивая преобладание в российской политике гегемонистских устремлений. Так, в своей работе «Узбекистан: переход к авторитаризму на «Шелковом пути», вышедшей в 2000 году в Амстердаме, верно подметив, что Центральная Азия в XVI столетии переживала относительный упадок, автор тут же противопоставляет ей Россию, которая, напротив, в то же самое время «устойчиво расширяла имперские мощи», не разъясняя, какова связь между этими двумя совершенно противоположными тенденциями. Как известно, они были обусловлены причинами неадекватного порядка и непосредственного отношения друг к другу не имели. На общую стагнацию национального хозяйства Хивинского и Бухарского ханств, а также Коканда оказали определяющее влияние распад традиционного «Шелкового пути» и перенесение важнейших торговых магистралей, шедших через Прикаспий и Приаралье к Индии и Китаю, на только что открытые более эффективные океанские и морские трассы, острая борьба за власть между ведущими кланами шайбанидов, череда набегов воинственных кочевых племен, разрушавших и опустошавших города и селения. Однако Н.Дж.Мелвин, замалчивая об этом, акцентирует внимание читателя на совершенно другом. Он пишет, что Россия уже в XV столетии под предводительством Ивана III (1440-1505) взялась за объединение территорий (хотя следовало бы сказать «русских земель» и «удельных княжеств». – М.Н.), где в течение двух столетий доминировали монголы, а в XVI веке расширение империи начало набирать темп с исконных территорий в европейской части, когда войска Ивана IV (Иван Грозный) в 1552 году захватили татарский город Казань и вскоре после этого тюркские поселения Волжского региона были включены в состав Российской империи. В XVII столетии, продолжает далее автор, империя расширилась глубоко в Сибирь и затем выдвинулась в восточном направлении и на юг через степные регионы Центральной Азии, достигнув северных границ Казахских степей. Постепенно российская колониальная система поглотила все местные племена. Таким образом, произвольно выстраивая разрозненные события и факты в русле не выдерживающей критики концепции, Нейл Дж. Мелвин тщетно пытается доказать колониалистскую природу российской политики, отсутствие конструктивных связей между Россией и государствами Центральной Азии, кардинальное различие их интересов на разных этапах эволюции взаимоотношений.
Примечательно, что с подобного рода крайне примитивизированной трактовкой сути начальных этапов формирования геополитических отношений в одном из обширнейших регионов Евразийского конгломерата согласны далеко не все. Например, в коллективной монографии ««Религиозные традиции Азии: религия, история и культура» (Лондон – Нью-Йорк, 2002), подготовленной под редакцией Джозефа Митсуо Китагавы, миссии России в Центральной Азии уделено значительное место. Авторы не торопятся выносить анормальную политическую оценку ее практическим действиям, избегают навешивания разного рода ярлыков, отдавая предпочтение позитивизации противоречивых процессов, наблюдавшихся в эволюции региона в XVI–XVIII веках, тех доминирующих объективных и субъективных факторов, которые оказывали то или иное влияние на формирование отношений не только России, но и других соседних стран с государствами Центральной Азии, а также самих Хивы, Бухары и Коканда между собой на стадии становления как субъектов международного права. Так, Александр Беннигсен и Фанни Э. Брайен – авторы раздела «Ислам в Центральной Азии» – считают, что азиатский регион к XVIII веку постепенно, но неудержимо скатывался «в период экономического, политического и, наконец, культурного и интеллектуального упадка». Его истоки авторы видят, прежде всего, во вторжении «варваров» – кочевых племен из Внутренней Азии, точнее западных областей Монголии и их сородичей из Джунгарии, пересекших Центральную Азию и обосновавшихся в 1613 г. на юге Волжского региона, откуда они, будучи воинственными буддистами и противников ислама, систематически совершили набеги на территорию Центральной Азии, не имея ни малейшего намерения, в отличие от монгольских орд Чингиз-хана, хотя бы осесть в Туркестане. «Их интерес, – подчеркивают А.Беннигсен и Ф.Э.Брайен, – был ограничен разграблением и разрушением ненавистных им врагов, их полчища несли с собой всю свирепость религиозной войны, «буддистского крестового похода». По своим ужасающим последствиям «варвары» превзошли фактически всех предшественников, затмили память о предыдущих захватчиках, включая кара-хитаев и монголов. Спасение к мусульманам пришло после 1757 года, когда государство ойратов в Джунгарии было, наконец, разгромлено Маньчжурскими армиями. Но длительная борьба против буддистов нанесла огромный урон Центральной Азии, вызвав разрушение ее городов и поломав единство». Это означает, что главная причина стагнации хозяйства государств Центральной Азии в период XVI – XVIII веков кроится все же вовсе не в «устойчивом расширении имперской мощи» Российского государства путем объединения удельных княжеств и присоединения русских земель, а крайне сложной политической и экономической ситуации, складывавшейся в регионе из-за систематических набегов кочевых племен. К этому нужно добавить неутихавшую борьбу предводителей различных узбекских кланов – шайбанидов и джанидов, а также исмаилитов из Ирана, их стремление осуществить территориальный передел и расширить собственные владения, что влекло за собой череду вторжений то одной, то другой армии наемников в Мерв и Хиву, Бухару и Исфаган, Хорасан и Герат, Коканд и Самарканд, Балх и Бадахшан, другие регионы Хорезма, Мавераннахра, Ирана, Ирака и Афганистана. Не случайно поэтому правители и Хивы, и Бухары стремились укрепить союзнические отношения с Россией, опереться на ее поддержку в организации защиты собственной страны от внешних врагов и построении национальной государственности.
Вместе с тем в целом интересной работе А.Беннигсена и Ф.Э.Брайен встречаются и дискуссионные моменты. Остается, к примеру, неясным синтезация понятия «Туркестан» ко всей Центральной Азии, хотя под ним подразумевается совершенно определенная более узкая географическая территория – «Transoxiana – «Междуречье» (или «Заречье»), т.е. регион, лежащий между Амударьей и Сырдарьей, а еще точнее – территория на правой стороне Амударьи, которая в работе, кстати, упоминается часто. И потом, не совсем понятно, каким образом захват Манчжурской армией Джунгарии мог принести «спасение мусульманам» (каким именно?), разбросанным по всему миру, например, тем, которые находились под юрисдикцией России или же населяли некоторые государства Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, другие страны и континенты. Ничем более или менее убедительным не подкреплено и утверждение о том, что в результате прихода в Иране к власти в XVI веке Сефевидов, проповедовавших шиизм, и присоединения к Московской Руси в 1556 году Астрахани были воздвигнуты барьеры как на севере, так и на юге Каспийского моря, обусловившие разделение мира мусульман суннитов на две части и систематическую изоляцию «восточных тюркских народов Центральной Азии» от своих единоверцев на западе, в Османской империи. Кстати, примерно то же самое, лишь за исключением упоминания Астрахани, писал и Сеймур Беккер, профессор истории Гарвардского университета, в своей монографии «Российские протектораты в Центральной Азии: Бухара и Хива, 1867-1924». Следовательно, мнение это устоявшееся и остановиться на нем стоит. Давно уже является общепризнанным тот факт, что царское самодержавие в России не создавало каких-либо серьезных препятствий для деятельности мусульманских религиозных институтов. Напротив, во имя укрепления гражданского согласия оно поддерживало и даже поощряло открытие в мусульманских регионах империи мечетей, медресе, создание религиозных объединений, проповедующих ислам. По данным Цезаря Е.Фары, профессора истории университете Миннесоты, в период правления царицы Екатерины II (1762-1796) были сняты все ограничения на пропаганду ислама, возрождались мусульманские сообщества. К 1897 году на территории Российской империи, отмечает автор, функционировали приблизительно 1555 мечетей, 6220 мусульманских школ. Не имелось существенных преград для конструктивных контактов суннитов с единоверцами из Османской империи, хотя она, как известно, сама систематически нарушала условия Кючук-Кайнарджинского мирного договора 1774 г., была настроена к России вызывающе враждебно и, пользуясь связями с мусульманской общиной на ее территории, а также государствах Центральной Азии, подстрекала к антиправительственным выступлениям. Кроме того, так называемое «единство» среди мусульман, о чем немало пишется в западных публикациях, изначально было мнимым. Об этом говорят кровопролитные войны, которые велись в период XIV – XVIII веков между государствами, большинство населения которых проповедовало истинный ислам, следовательно, между единоверцами. Достаточно сослаться на походы тимуридов, шайбанидов, бабуридов, аштарханидов и др., а также войны, сотрясавшие Мавераннахр, Хиву, Бухару, Ирак, Афганистан или Иран. Оно окончательно было демонтировано тем, что в одной из древних цитаделей ислама – Иране еще в XVI веке государственной религией был принят шиизм, противостоящий суннизму. Потому правильнее было бы говорить о единстве самой веры, а отнюдь не политических и социально-экономических интересов, имевших (и имеющих) весьма существенные отличия в мусульманском мире от региона к региону. Таковы факты, которые нельзя обойти.
Выход в свет восьмитомного собрания документов и материалов под общим названием «Большая Игра: Британия и Россия в Центральной Азии», к которой мы уже обращались, – результат, без всякого преувеличения, поистине напряженной работы большой группы ученых под руководством сэра Мартина Эванса, чьи исследования о странах Востока неизменно представляют интерес – был призван помочь устранению встречающихся в публикациях просчетов и ошибок, приданию большей историчности и объективности освещению малоизученных аспектов истории и практики геополитических отношений в этом весьма специфическом регионе. В нем полностью или частично помещены многие ставшие библиографической редкостью работы, посвященные по-прежнему остающейся актуальной проблеме. Однако, к сожалению, листая страницы сборника, замечаешь, что его составители сами не избежали досадных оплошностей. Увлекаясь новаторством, они предприняли попытку показать, что безусловная заслуга в начале всестороннего изучения региона принадлежит европейцам. На этом стоит остановиться подробнее.
Сославшись на существование сведений о Центральной Азии еще в древних греческих, католических, арабских и китайских источниках, авторы сборника, тем не менее, не стали обращаться к ним, чтобы, как они поясняют, «не расширять рамки главы». В нем, взяв за основу «Исторический обзор событий в Центральной Азии с древних времен до IX века христианской эры, составленный по китайским источникам отцом греческой церкви Хьякинтом в 1851 году», сообщается, что первые сведения о прямых контактах между Европой и Центральной Азией относятся к IX веку, когда англосаксонский король Альфред Великий послал епископа Шернбурга с пасторальной миссией в христианские общины Индии. Его маршрут пролегал через Хазарское царство у Каспийского моря и Балх. Однако никакое детальное описание поездки не сохранилось. Лишь через 400 лет раввин из небольшого городка Наварра Бенджамин Туделл, обязавшийся посетить все синагоги мира, во время своего путешествия достиг западных границ Персии. Несмотря на это, представление европейцев о странах Центральной Азии оставалось ошибочным, о чем говорят карты XI-XIII веков, на которых современный Дон изображен как берущий начало с неких Рифенских гор, а Каспийское море – заливом Северного Ледовитого океана. Положение изменилось лишь с XIII века вместе с расширением политических и коммерческих связей между Европой и западной частью Центральной Азии благодаря освоению Черного моря, превращению его в эффективный путь торговли с Дальним Востоком. Здесь в этот период побывали монахи Бенедикт, Лоренс, Джон Планикарпин, Квентин, Александр, Альберт, Эндрю и многие другие, знаменитые путешественники братья Николас и Мэтью Поло, Марко Поло, а в 1375 году – Марио Сунито, составивший более точное описание Каспийского и Аральского морей. Но к концу XV века контакты со Центральной Азией были снова прерваны, теперь уже в течение длительного периода в связи с тем, что, во-первых, Турция установился свой контроль над Черным морем и закрыла на целых 300 лет европейский доступ к нему; во-вторых – открытием торгового морского пути к Индии, а также приходом к власти на большей части Центральной Азии деспотичных правителей, захватом ее территории кочующими ордами варваров, перекрывшими традиционные каналы торговли. По этой причине, подытоживают авторы, в течение последующего более чем столетия никакие поездки в Центральную Азию европейцами не были предприняты. Как видим, многочисленные попытки западных стран наладить диалог с государствами Центральной Азии в течение свыше пяти веков не дали никаких ощутимых результатов, ибо опирались преимущественно на энтузиазм лишь отдельных миссионеров и отчаянных путешественников, а не на государственную политику.
А что же Россия, к тому времени уже имевшая значительный опыт дипломатического и торгово-экономического сотрудничества со всеми государствами региона? На этот вопрос
