По не вполне ясным причинам тема голода в Российской Империи позднего периода не пользуется большой популярностью среди современных учёных, чьи усилия, как кажется, в основном сосредоточены на изучении голодовок советского периода.
Эта «незакрытость» темы имеет следствием образование многочисленных мифов относительно последних десятилетий существования Империи и даёт пищу для многочисленных спекуляций, которые в целом сводятся к тиражированию старых тезисов советской пропаганды о «беспросветной, голодной» жизни крестьян при «царизме».
Я, отнюдь не претендуя на «закрытие темы», попытался разобраться в «голодной» проблематике России 1890-1910-х и представляю вниманию уважаемых читателей результаты. Исследование состоит из 6 частей: вкратце обрисован фон, на котором имел место быть «голод», установлены «голодные» года и территории, описана существовавшая на государственном уровне система продовольственного капитала, призванная обеспечить население продовольствием в период трудностей, разобраны меры правительства Империи и усилия общественности по преодолению последствий «голодов», наконец, исследована тема смертности и разобрана популярная в определённых кругах фальшивка, связанная с этой последней темой. Ну и совсем вкратце выводы.
1. ФОН
Верхней границей моего исследования будет 1911 как год последнего в Российской Империи серьёзного недорода. Нижняя же граница — 1891, год самого крупного в последние десятилетия её существования голода. Советский историк Егиазарова на начало 1890-х определяет пик аграрного кризиса, захватившего Россию в начале 1880-х [1, c. 85]. Надо сказать, что этот кризис вообще-то был общемировым, затронув Англию, Францию, Германию, восточные штаты США и другие страны, но до нашей страны дошёл с примерно десятилетним запозданием.
Кризис совпал с серьёзными изменениями в структуре земледелия. Постепенная миграция крестьянского населения в лесостепную и степную зоны привела к резкому увеличению сборов зерна в южных чернозёмных районах (и падению зернового производства в районах традиционного земледелия — Центрально-чернозёмном и Центрально-нечернозёмном). Однако отсталые методы хозяйствования, характерные для общинного земледелия, привели к быстрому истощению осваиваемых почв — удобрения же (даже естественные, вроде навоза) крестьянами почти не использовались. Вторым важным фактором стал природный — на осваиваемых территориях состояние погоды играло определяющую роль в сборе хлебов (часты были засухи, суховеи).
Всё это предопределило то, что если ранее от неурожаев страдали преимущественно северные и северо-западные губернии, то с 1880-х их эпицентр стал перемещаться на юго-восток и восток, с 1890-х захватил и чернозёмный центр.
2. КОГДА И ГДЕ
Начать опус считаю уместным с прояснения одного из главных вопросов: в какие же годы в царской России был неурожай (=«голод») и на каких именно территориях.
1890 год был в плане урожая в принципе неплохим, однако именно тогда проявились первые признаки трагедии следующего года: сильные морозы зимой при полном бесснежье из-за сильных ветров — поэтому весной 1891 не было половодья, отчего пострадали заливные луга. С мая 1891 началась сильная засуха наперерыв с холодами, а летом — уже настоящая жара, на юге и юго-востоке сопровождавшаяся суховеями. В результате этого полный неурожай постиг губернии Воронежскую, Вятскую, Казанскую, Курскую, Нижегородскую, Оренбургскую, Орловскую, Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Тульскую и Уфимскую, а также Область войска Донского; кроме того, им были охвачены территории губерний Архангельской, Астраханской, Калужской, Олонецкой, Полтавской, Костромской, Тобольской, Харьковской, Херсонской и областей Акмолинской, Тургайской и Уральской [2, c. 102]. По масштабам это до сей поры был самый крупный неурожай.
Правда, надо иметь в виду, что в то же самое время случился обильный урожай хлебов в губерниях Малороссии, Новороссии, на севере Кавказа, Юго-западе и в Прибалтике.
Неурожай продолжился в 1892-м — он охватил полностью губернии Воронежскую, Курскую, Полтавскую, Самарскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую и частично — Рязанскую, Саратовскую, Киевскую, Подольскую, Бессарабскую [2, c. 133]. Всего в период 1891-92 голодало 30 миллионов человек.
1893-1896 годы были «исключительно урожайными» [3, c. 226], хотя последствия небывало сильного, «выходящего из ряда» неурожая 1891-92 сказывались неиллюзорно. Это и резкое сокращение хлебных посевов (ниже уровня 1880-х) вплоть до 1896, и большой урон скотоводству.
Новый удар стихии случился в 1897-м и сказался в губерниях Воронежской, Калужской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Харьковской, в Области войска Донского и Акмолинской, частично затронул Подольскую и Киевскую губернии. На сей раз причины были различны: где-то засуха, где-то неблагоприятная зима, где-то нашествие насекомых-вредителей [2, c. 144].
Усугубил положение неурожай 1898-го, случившийся в 18 губерниях, преимущественно на Востоке и Юго-Востоке: в Вятской, Казанской, Пермской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Уфимской, в меньшей степени — в Воронежской, Калужской, Курской, Нижегородской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской [2, c. 153]. В 1897-98 голодало 27 миллионов человек.
Интересно, что Егиазарова на конец 1897 относит окончание всероссийского аграрного кризиса… [1, c. 164]
Далее «исключительно урожайными» были 1899 и 1900 [3, c. 226], а в 1901 случились очередная засуха (с середины мая до середины августа) с пожарами и, как следствие, недород. От него пострадали 24 губернии и области Империи [2, c. 255], в числе которых были Астраханская, Екатеринославская, Казанская, Калужская, Оренбургская, Пензенская, Пермская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Уфимская, Харьковская, значительная часть Области Войска Донского и отдельные уезды других [4, кн. 1, с. 48]. По некоторым оценкам, на этой территории жило 24 миллиона человек [32, с. 2]. Годы с 1902 по 1904-й оказались благоприятны, впрочем, затем примерно столько же лет подряд не удались. Это объясняется общим аграрным кризисом, охватившим Европу в середине 1900-х.
Летом 1905 определился недород в среднечернозёмных, приволжских, заволжских и восточных губерниях: Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Орловской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тверской, Тульской, частично Херсонской. От неурожая пострадали в основном традиционно земледельческие районы, занимавшие, по официальным данным МВД, до 43% всех пахотных земель в России [2, c. 273, 277]. Этот недород стал самым крупным с 1891-го [14, c. 113].
Зато в тот же год отличный урожай случился в губерниях Екатеринославской, Оренбургской, Пермской и Уфимской [2, c. 277].
Виды на урожай 1906 были отличными, однако — засуха с суховеями, затем, в сезон уборки, целый набор природных катаклизмов: проливные дожди, градобития, бури, а также нашествие вредных насекомых. «Неурожай оказался, несомненно, исключительным по размерам»: он затронул 49 губерний и областей Европейской и Азиатской России [2, c. 312]. Здесь необходимо отметить, что на сей раз лишь немногие губернии пережили сплошной неурожай — в большинстве он был «пёстрым»: в одних уездах не уродилось ничего, в других же (порой даже соседних) урожай вышел удовлетворительный, а то и прямо хороший.
Зима 1906-07 оказалась необычно суровой, весна наступила поздно, урожай в результате был весьма неудовлетворителен в 19 губерниях. Наконец, не оправдал надежд и 1908-й, хотя картина урожая предстала крайне пёстрой. «Сколько-нибудь обширного района сплошного неурожая в 1908 году не было, в 19 губерниях России урожай был средним (то есть более или менее соответствовал среднему за предыдущее пятилетие), в 33 губерниях Европейской России и Сибири был выше среднего, в 20 же губерниях и областях был ниже среднего, то есть более или менее неудовлетворителен» [2, c. 577]. Среди этих последних губерний: Бессарабская, Воронежская, Иркутская, Калужская, Киевская, Курская, Московская, Орловская, Подольская, Полтавская, Саратовская, Смоленская, Ставропольская, Таврическая, Тамбовская, Тверская, Херсонская, Черниговская, а также Акмолинская область и Келецкая губерния Царства Польского.
1909-1910 годы дали необыкновенно обильный урожай, который принёс России значительные средства на внешнем рынке. Последний «царский» неурожай случился в 1911 — он был отражением серьёзного общеевропейского неурожая на зерновые из-за засухи. Летом наблюдались сильная жара, горячие ветры-суховеи, тяжело проявившиеся в Поволжье и на Дону. Суровая зима с буранами и необычный весенний разлив рек также ухудшили положение. Неурожай охватил обширную территорию: все уезды Астраханской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Симбирской и Уфимской губерний, а также многие уезды Вятской, Казанской, Нижегородской, Пензенской, Пермской губерний и Области Войска Донского [4, с. 49], так или иначе затронув более 20 млн. чел. [5, c. 124]. В пострадавших районах собрали только 1/3 урожая зерновых против среднего.
Впрочем, были и изобильные территории: в Уфимской, например, губернии избыток хлеба составил свыше 55 миллионов пудов [6, c. 165]. В целом же по стране сбор зерновых превысил аналогичные цифры по всем предыдущим недородным годам (1897 — 626,5 млн. пудов, 1901 — 657 млн., 1906 — 727 млн., 1911 — 743 млн.) [2, c. 114]. К тому же, урожай гороха составил 101% от среднего за 1906-1910, ячменя — 104%, кукурузы — 120%; картофеля уродилось на 3,7% больше среднего за пятилетие 1906-1910 [7].
Затем положение выправилось и все годы вплоть до 1917-го были в отношении урожаев благополучны (к примеру, за 1911-1915 по сравнению с 1901-1905 производство пшеницы выросло на 12%, ржи — на 7,4%, овса — на 6,6%, а ячменя — на целых 33%).
Теперь, когда мы знаем неурожайные годы и районы, перейдём к основной части повествования.
3. СИСТЕМА ОКАЗАНИЯ ПОМОЩИ ПРИ НЕУРОЖАЯХ
В этом пункте я опишу систему, которая мало кому известна, к сожалению. А между тем, она играла важнейшую роль в смягчении последствий недородов и иметь представление о ней необходимо, дабы не попадаться в ловушку ушлых публицистов.
О создании системы помощи крестьянам в период неурожаев власти России задумались ещё при Петре I, тогда же были приняты первые решения по этому вопросу. Однако решительный шаг сделал Николай I после сильных неурожаев начала 1830-х — 5 июля 1834 вышло Положение о запасах для пособия в продовольствии, которым официально формировалась система продовольственного капитала. Если ранее каждая губерния сама определяла, делать ли натуральные хлебные запасы или же создавать запасные денежные капиталы, то теперь устанавливалось совместное действие этих двух мер во всех губерниях. Натуральные хлебные запасы формировались в каждом крестьянском обществе через взносы его членов, складировавшиеся в особых сооружениях — магазинах. В неурожайные годы из этих магазинов нуждающимся выделялись ссуды, которые те должны были погашать с новым урожаем (в случае невозможности должника вернуть ссуду вопрос рассматривался на крестьянском сходе). Эта система действовала для государственных крестьян, помещики были обязаны в неурожайные годы снабжать своих крепостных крестьян хлебом. Денежные капиталы формировались на губернском уровне и могли расходоваться только на закупку хлеба в неурожайные годы.
Первоначально продовольственный капитал носил губернский характер (то есть формировался каждой губернией по своему усмотрению), но в 1841-м был объединён в единый Общеимперский продовольственный капитал. В 1842 хлебные магазины были разделены на две категории: сельские, принадлежавшие крестьянским обществам, запасы которых использовались для поддержания членов данного общества (или всего общества), осеменения полей и пр., и центральные губернские, бывшие в ведении государства, чьи запасы использовались для поддержания крестьянских обществ в случае истощения их запасов. В 1844 для облегчения должникам возвращения ссуд отдельно определено, что возвращать оные ссуды должно по ценам на момент выдачи.
Система постепенно разветвлялась, появились городские денежные капиталы (формируемые за счёт взносов купечества, мещан), создавали свои капиталы крымские татаре, башкиры, бывшие поселяне военных поселений, дворцовые крестьяне и прочие категории.
В начале 1860-х система пережила серьёзное преобразование. В 1861 с отменой крепостного права с помещиков была снята обязанность обеспечивать своих бывших крепостных продовольствием; сельские хлебные магазины перешли в прямое ведение общин и введен обязательный сбор с крестьян в эти магазины. Селяне же сами ведали выдачей ссуд и размерами выдачи, состоянием магазинов. В 1862 отдельно указано, что выдача ссуд должна производиться действительно нуждавшимся, поголовная же выдача ссуд запрещалась (эта мера, впрочем, осталась на бумаге). Выданная ссуда должна была возвращаться из урожая следующего года, в случае невозможности допускалась отсрочка ещё на год, затем вопрос решал крестьянский сход. С появлением земств в 1864 заботы о «народном продовольствии» перешли в их ведение, причём права (и обязанности) земств постоянно расширялись. В 1874 по их ходатайству указом Императора допущена замена натуральной системы обеспечения — денежной. Впрочем, каждая губерния самостоятельно решала, какой вид предпочесть — порой крестьяне выданные им денежные ссуды тратили отнюдь не на закупку продовольствия, а на какие-то свои нужды. Хотя расходовать продовольственный капитал (и даже проценты по нему) на иные надобности строго воспрещалось.
В 1866 Общеимперский продовольственный капитал был передан в ведение Министерства внутренних дел. Система к тому времени имела три различных источника пополнения и приобрела следующий вид:
1. хлебные запасы в общинах (и заменяющие их общественные и сословные капиталы для городов) для пособий при местных неурожаях;
2. губернские капиталы, из которых производились ссуды нуждающемуся населению при неурожае;
3. общеимперский капитал для пособий в тех ситуациях, когда средств общины/города и губернии окажется недостаточно.
То есть, как мы видим, сложилась на государственном уровне трёхслойная «подушка», долженствовавшая смягчить последствия неурожая для населения и гарантировать его от вымирания.
Между тем, в советской «исторической науке» ещё в сталинский период сложилась официальная установка: «Царское правительство никакой борьбы против неурожая не вело» [8, т. 41, c. 759]. Увы, этот стереотип оказался крайне живуч. В самом деле, трудно представить, что государство может предпринимать активные меры и тратить десятки, а то и сотни миллионов рублей для того, чтобы помочь голодающим. Но, тем не менее, будем просвещаться и отрекаться от стереотипов.
А советскую «историческую науку» уличим в преднамеренной лжи, т.е. клевете.
4. ДЕЙСТВИЯ ВЛАСТЕЙ И ОБЩЕСТВЕННОСТИ
Теперь посмотрим, как вели себя «кровавый царский режим»™ и доблестная общественность России во время неурожаев 1890-х — 1910-х.
Надо сказать, что как неурожаи, в том числе весьма сильные, были в России и ранее, так и правительство (под ним вплоть до 1905 нужно, а после — можно понимать самого Императора) отнюдь не сидело во время них сложа руки. Среди наиболее распространённых мер можно упомянуть следующие: прямые пособия нуждающимся хлебом и деньгами (заимообразные и безвозмездные), открытие общественных работ, смягчение государственных повинностей, платежей долгов и сборов в казну, отмена рекрутских сборов (в наиболее пострадавших губерниях), безакцизный отпуск соли из казённых магазинов для поддержки скота государственных крестьян и т.д. Отдельно стоит упомянуть и такую меру, как повышение пошлин на вывозимый за границу хлеб, а в самых тяжёлых ситуациях — ограничение или полное воспрещение вывоза (1848 и 1854-56).
В 1884 Императором было специально указано, что земства должны сотрудничать с губернской администрацией при организации помощи на поражённых неурожаем территориях. Благодаря совместной работе двух структур, позволившей разделить зоны ответственности, оказались смягчены последствия неурожаев 1880-х.
Тем не менее, небывалый масштаб голода 1891-92 весьма озадачил как государственные структуры, так и общественность. Надо сказать, что на внешнем рынке в предшествующие годы сложилась отличная конъюнктура, посему, озабоченный поддержанием торгового баланса и высоких цен на хлеб, министр финансов И.А. Вышнеградский поощрял вывоз и долгое время противился принятию каких-либо ограничительных мер (на которых настаивал, к примеру, его заместитель А.С. Ермолов). Видимо, популярная фраза «недоедим, но вывезем» (в дореволюционной версии: «Сами не будем есть, а будем вывозить!»), приписываемая министру, родилась именно из-за этой его политики — хотя надо отметить, что история её мутна и впервые она зафиксирована уже после смерти экс-министра, в 1901, в книге крупного чиновника П.Х. Шванебаха.
Положение на местах, между тем, сложилось тяжёлое: как показали обследования, на низовом уровне системы продовольственного капитала, в общинах, царили большое непорядки, запасы сплошь и рядом оказывались неполны, в целом по стране этот источник содержал менее 25% от потребного количества (в иных губерниях так и вовсе 5%). Земства спешно принялись закупать хлеб у торговцев, причём поднятая ими суматоха привела к резкому взвинчиванию цен на хлеб. Затем вышла на первый план проблема доставки продовольствия: в августе 1891 тысячи железнодорожных вагонов, полных зерна, были направлены в голодающие районы, однако из-за недостаточной развитости железнодорожной сети и большого количества составов возник кризис, выразившийся в «закупоривании» транспортных артерий и общей перегрузке железных дорог. Для разрешения трудностей были назначены специальные уполномоченные из числа военных.
Правительство принимало энергичные меры: так, на закупку хлеба и выдачу ссуд населению за 1890-1892 было выделено в общей сложности 152,3 миллиона рублей, на которые закуплено около 1,7 миллионов тонн продовольствия, дополнительно 7 миллионов рублей поступило из губернских и общественных продовольственных капиталов [2, c. 102]. Осенью МВД получило чрезвычайные полномочия для оказания помощи пострадавшим (как за счёт казённых средств, так и через маневрирование продовольственными излишками в местностях, которые обошёл голод), были организованы общественные работы для крестьян (строительные, лесные, обводнительные, дорожные), хотя, как пишет Ермолов, из-за недостатка кадров они дали весьма низкий эффект [2, c. 119].
Отрицательно сказалась и такая, казалось бы, положительная мера, как запрет хлебного экспорта указом Императора в июле 1891. Он не привел, как ожидалось, к понижению хлебных цен на внутреннем рынке (во многом из-за действий земств), одновременно обусловив вытеснение России с важнейших немецкого и английского рынков (эту нишу принялись активно осваивать США), ввиду чего произошло понижение цен на российский хлеб за границей и падение доходов земледельцев. Из-за введения новых, высоких таможенных тарифов, призванных защитить промышленность от иностранной конкуренции, началась «таможенная война» с Германией. Только к концу 1893 удалось восстановить привычный объём экспортных перевозок.
Тем временем, в России одновременно с действиями государственных органов развернулась широчайшая благотворительная деятельность, во главе которой встал Особый комитет Наследника Цесаревича (которым тогда был будущий Николай II). Под эгидой Комитета оказывалась помощь всем нуждающимся без различия сословий: поддержка хозяйств, борьба с болезнями и эпидемиями, снабжение безлошадных дворов лошадьми, закупка кормов для скота и семян для полей, сбор пожертвований, организация благотворительных лотерей. Активно действовало Общество Красного Креста: оно осуществляло продовольственную помощь, закупку лошадей, корма для скота, земледельческих орудий, собрало в пользу голодающих 5 миллионов рублей пожертвований. На эти средства было открыто 2763 столовых, 40 приютов и ночлежных домов, выдано 3,5 миллионов обедов, помощь получили 35 тысяч голодающих. В районы, пораженные эпидемиями (с весны 1892 начали распространяться цинга, оспа, тиф, пришедшая из Европы холера), Красный Крест направлял передвижные санитарные отряды [9].
Церковь также не осталась в стороне: был установлен особый сбор в пользу пострадавших от неурожая во всех храмах и церквах, лавры, наиболее обеспеченные монастыри и церкви обязаны были уделять из своих средств денежные пособия в пользу нуждающихся и «не переставать питать неимущих». Епископы совершали поездки по своим епархиям и увещевали паству оказать помощь, не оставаться равнодушными [10].
Создавались различные общественные организации: Московский комитет под председательством великой княгини Елизаветы Фёдоровны, Санкт-Петербургский епархиальный комитет, местные губернские и уездные комитеты и попечительства. За счёт частной благотворительности открывались столовые и питательные пункты (свыше 10 тысяч), пекарни (обслужившие в целом свыше 636 тысяч человек), покупались лошади и корм [2, c. 118] — на этом поприще активно действовали В.И. Вернадский с сотрудниками и жертвователями [11], Л.Н. Толстой и др.
Пытались оказывать помощь помещики — в этом виделось средство преодоления враждебности к ним крестьян — но, к сожалению, по этой линии много сделать не удалось из-за недоверия жителей села.
Иностранные исследователи оценивают предпринятые правительством меры чрезвычайно высоко — так, американский исследователь Ричард Роббинс называет их «remarkably successful» («в высшей степени успешными»), указывая, что «помощь получили более 12 миллионов человек и голодный мор был в значительной степени предотвращён» [12]. Увы, российская общественность в очередной раз оказалась недовольна — действия правительства, отмечает Роббинс, «зачастую подвергались несправедливой критике. В результате [голод положил] начало новой волне оппозиции царскому режиму». Крестьяне, впрочем, усилия оценили: «Широкие масштабы предоставления помощи отчасти нейтрализовали неблагоприятные политические последствия голода. Источники не отмечают подъема крестьянских волнений; крестьяне не проявляли политической активности, они были по-прежнему покорны властям…» [13].
Влияние «Царь-голода» на хозяйство селян оказалось очень тяжёлым: он в основном поразил зерновое производство, но также сильно ударил и по животноводству. Сократилось количество крупного рогатого скота, рабочего скота (лошадей, прежде всего). Сказался голод и на торговле, упал размер оборотов промышленности. В связи с этим верховная власть озаботилась облегчением положения крестьян — Александр III в 1892 разрешил им возвращать полученные ссуды по своему усмотрению, натурой либо деньгами, а в 1893, с целью облегчения уплаты ссуд, установил, что взыскиваться они должны не по заготовительным ценам, а по средним ценам за последние 10 лет. С воцарением же Николая II все долги крестьян по ссудам в Общеимперский продовольственный капитал и в казну до 1866 были списаны, из долгов же, выданных позже, списана половина (всего было списано около 50 миллионов рублей) [2, c. 142].
Ермолов, перечисляя эти меры, указывает, что тем самым оказались подорваны сами основы созданной системы продовольственной помощи: в глазах крестьян она начала из временной помощи с обязательным возмещением превращаться в нечто безвозмездное и непременное — то, что сами крестьяне назвали «царским пайком».
Впрочем, надо отметить, что пострадали не одни только крестьяне — наблюдалось массовое разорение помещичьих хозяйств, в основном средних и мелких. В 1892 по 66 губерниям России (включая привисленские, прибалтийские и Кавказ) было заложено около 20% всех имений и до 40% всего частного землевладения [1, c. 117].
Трудности с подвозом продовольствия в пострадавшие районы обусловили второй после времён Александра II бум железнодорожного строительства, причём в ещё больших масштабах. С 1893 по 1899 ежегодно открывалось от 1668 до
На неурожаи 1897-98 реагировали уже более слаженно: в 1897 из Общеимперского капитала отпущено ссуд на сумму 5,4 миллиона рублей, в 1898 — 35,2 миллиона (как на продовольствие населения — хлеба закуплено 34,4 миллиона пудов — так и на поддержание скотоводства крестьян) [2, c. 144, 153], организованные общественные работы на сей раз были проведены более успешно и, в частности, включали перевозку крестьянами закупленного правительством для голодающих хлеба на места. Ермолов отмечал, что «общественные работы встречаемы населением весьма сочувственно и при умелой организации приносят значительную пользу» [2, c. 245]. Вызванный нехваткой кормов падёж лошадей компенсировали закупкой у степных жителей лошадей тамошних пород (как наиболее выносливых) и поставкой их на льготных условиях к началу полевых работ (этим путём в 1898 распределено 70 тысяч лошадей [8, т. 17, c. 457] ), льготной доставкой сена по железным дорогам, кроме того, снабжение населения кормами для скота производилось на весь период зимнего содержания, а Министерство земледелия открыло для выпаса крестьянского скота казённые угодья и разрешило бесплатную заготовку сена на казённых лугах. Снабжение кормами нуждающихся хозяйств производилось на «ссудных началах» (с выплатой в течение 3-5 лет), в 1898 на эти нужды было израсходовано 7 миллионов рублей.
В открытых Красным Крестом столовых кормилось до 1,5 миллиона человек, в основном женщины, дети, старики и немощные, но в исключительных случаях и работоспособные мужчины (при отсутствии заработков), паёк же получили свыше 2 миллионов [2, c. 156]. Начало действовать созданное по инициативе Императрицы Александры Фёдоровны Попечительство о домах трудолюбия и работных домах. Среди частных благотворителей особенно отличился бессарабский помещик В.М. Пуришкевич — благодаря его кипучей деятельности на собранные пожертвования удалось открыть около 20 столовых и спасти тем самым от голодной смерти сотни людей. Кстати, благодаря этому его заметили и оценили в Петербурге [16].
Повторившийся сильный недород вызвал серьёзную озабоченность в верхах и в 1898 в Комитете министров по инициативе государственного контролёра Т.И. Филиппова и с санкции Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении платёжных сил сельского населения, особенно в центральных губерниях». В 1899 было сформировано Особое совещание под председательством А.И. Звягинцева, задачей которого было исследование экономического положения Центрально-Чернозёмных губерний. Это совещание выделило «группу риска», так называемый регион оскудения, подвергавшийся наибольшей опасности при неурожаях: Воронежская, Курская, Орловская, Пензенская, Рязанская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская и Тульская губернии. Положение населения в них, как констатировалось, полностью зависело от результатов земледельческой деятельности [17, c. 240].
Значение земств в продовольственном деле к концу XIX века сильно уменьшилось. Довольно неумело проведённая в 1891-92 закупка хлеба сильно увеличила долги крестьян и подорвала их доверие к земствам. Родилась идея отвести последние от непосредственного руководства продовольственным делом, что и было сделано в июне 1900 Временными правилами по обеспечению продовольственных потребностей, изданными Министром внутренних дел Сипягиным. Согласно этим правилам, общее руководством делом обеспечения населения продовольствием и семенами переводилось в ведение МВД, на местах им руководили губернаторы и генерал-губернаторы. Земства же отныне должны были наблюдать за состоянием запасных магазинов, правильным составлением списков нуждающихся, расчётом размеров необходимой помощи и т.д. Несколько корректировалась и сама система продовольственного капитала: она разделялась на общественные хлебные запасы и денежные капиталы четырёх видов (общественные, частные, губернские, Общеимперский). Общине теперь полагалось определять способ обеспечения своих нужд: продовольствием, деньгами, либо тем и другим вместе. Члены общин были обязаны участвовать в составлении хлебных запасов (выделяя 0,5 пуда хлеба в год с каждой наличной души), сельские же обыватели иных сословий — делать взносы деньгами.
Новая система получила шанс показать себя уже в 1901-м, когда состоялся очередной заметный неурожай. Ситуацию предвидели и успешно подготовились к ней: Министерство финансов заблаговременно закупило хлеб для создания продовольственного запаса (этой операцией руководило специально созданное Временное управление по правительственной закупке хлеба). Денежных средств на помощь жителям пострадавших территорий было израсходовано свыше 32 миллионов рублей, общее количество выданного хлеба составило свыше 58 миллионов пудов [2, c. 253]. В общем, недородом всё и окончилось, оперативность действий государственных органов позволила населению провести период до следующего урожая без потерь.
Тем не менее, весной 1902 имели место первые прецеденты крестьянских волнений — в Полтавской и Харьковской губерниях. Крестьяне громили и разбирали хлебозапасные магазины, мотивируя тем, что «мы голодны и будем забирать хлеб, а за хлеб не могут наказывать, так как каждому нужно есть» [18, c. 216]. Представители администрации, как пишет Анфимов, не решались препятствовать крестьянам в их действиях. Более того — на высшем уровне для нового обследования социально-экономического положения Центральной России была создана т.н. «Комиссия Центра», которая в ходе своей работы выделила не 9, а уже 18 губерний «зоны риска» (Воронежская, Казанская, Курская, Нижегородская, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Полтавская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская, Тульская, Уфимская, Харьковская, Черниговская плюс Область войска Донского) [17]. И пока на заседаниях Комиссии (а затем сменившего её в 1904 Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности) дискутировали о путях вывода этих территорий из кризиса, с подачи Императора продолжалось списание долгов с населения — за 1901-04 было снято около 25 миллионов рублей [2, c. 266]. В 1904 издан Высочайший манифест о сложении со всех крестьян недоимок выкупных, земских и других сборов, накопившихся на день его издания (11 августа). В 1905 вышел Высочайший указ Правительствующему Сенату о сложении продовольственных долгов крестьянства Государственному Казначейству.
Новым серьёзным испытанием для государственных структур стал период 1905-07, который, по оценке Ермолова, вплотную приблизился по тяжести к голоду 1891-92. Как и тогда, в большинстве губерний запасы общин обнаружили сильную недостачу, из-за чего Госказначейство вынуждено было экстренно выделять средства на закупку хлеба (77,5 миллионов рублей выделено, куплено на них свыше 75 миллионов пудов хлеба [2, c. 285]). Министерство путей сообщения разрешило внеочередную перевозку закупленного хлеба в пострадавшие губернии, а Министерство финансов установило льготные тарифы на перевозку. «Борцы за народное счастье» как раз к этим мерам приурочили очередное, осеннее обострение ситуации: железнодорожные стачки, террор против представителей власти, волнения в городах. Однако решительные меры по усмирению бунтовщиков позволили своевременно доставить продовольствие в пострадавшие районы.
После создания Государственной Думы госструктуры (МВД, Казначейство) вынуждены были испрашивать её согласие на ассигнование средств на все внеочередные траты. Однако прошение МВД перед первой Думой в 1906 о выделении 50 миллионов рублей на борьбу с голодом было отклонено: «народные избранники» согласились выделить лишь 15 миллионов, насчёт же остальных средств предложили Министерству «войти с ходатайством» вторично [8, т. 17, c. 462], что процесс оказания помощи сильно затягивало. К счастью, вскоре Дума была Государем распущена, а МВД получило средства в полной мере (и даже большую сумму — 55 миллионов). В 1907 было выделено свыше 71 миллиона рублей [2, c. 347]. Кроме того, правительство пошло на увеличение хлебного импорта и сокращение экспорта. Так, вывоз хлебов с 1905 по 1908 упал на 92,5%, ввоз же (из США и Аргентины) увеличился с 3,015 тысяч пудов в 1905 до 13,733 тысяч пудов в 1908 [2, c. 575-576]. Всё это позволило правительству провести, к примеру, такую меру, как ежемесячная выдача
Руководство продовольственно-ссудной операцией, согласно Правилам 1900, находилось в руках правительства, а именно МВД, осуществлявшего общее руководство. На местах им руководили губернские присутствия, уездные съезды и волостные правления. Хлеб на 1/3 закупался МВД, остальное закупали губернские присутствия. Земства ведали подсобными видами помощи: организацией общественных работ, поддержкой хозяйств и скота крестьян, врачебной частью (борьба с эпидемиями и болезнями на почве недоедания). Впрочем, средства на эти виды помощи всё равно поступали по линии МВД. В публикации «Помощь народу хлебом и кровом», посвященной ликвидации голода 1905, сообщалось о правительственной помощи голодающим Поволжья: повсюду для детей, женщин и неспособных к труду открывались пункты питания, в каждом из которых питалось до 1000 человек [20].
По мнению наблюдателей, «продовольственная кампания 1906-1907 гг. была проведена Продовольственной частью МВД с таким успехом, который при данных условиях и при действии существующего закона только и был возможен» [2, c. 386].
В то же время активно оказывали помощь голодающим благотворительные организации. К сожалению, политика оказывала на их работу серьёзное влияние. Так, официальные организаторы благотворительной помощи — Красный Крест, Комиссия по борьбе с чумою, Попечительство о трудовой помощи — поддерживались Государственным казначейством (хотя одновременно собрали значительные суммы путём пожертвований). Один Красный Крест при содействии местных властей открыл бесплатные столовые и питательные пункты, выдавшие за время бедствия 270 миллионов обедов и пайков [21].
Однако «революционная интеллигенция» отказывалась сотрудничать с «реакционерами», группируясь вокруг земств. По инициативе последних в декабре 1905 образовано Общество помощи голодающим, которое объединило 22 общественные организации, среди которых были Крестьянский союз, Всероссийский союз медицинского персонала, Железнодорожный союз, Учительский союз и другие.
Нельзя забывать и о церкви — Святейший Синод ввёл сбор в пользу голодающих во все воскресные и двунадесятые праздники.
Наконец, на сцену вновь выступила частная благотворительность — чьё влияние, однако, оказалось сильно ослаблено. Ранее основу её составляла помощь помещиков, но вследствие беспорядков на селе в 1905 многие усадьбы были варварски разорены, а их владельцы бежали в города и не имели возможности принять участие в оказании помощи. Да и надо сказать, что после холодного принятия их усилий крестьянством в 1890-е желания помогать ему в помещичьей среде сильно поубавилось. Кстати, разграбление усадеб сказалось и в том, что селяне, во-первых, потеряли традиционные заработки, выручавшие их в прежние годы, а
