ОТ РЕДАКЦИИ. Юрий Иванович Семёнов (род. 1929) — историк, философ, этнолог. Кандидат философских наук, доктор исторических наук, профессор кафедры социальной философии философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор таких книг, как «Возникновение человеческого общества» (Красноярск, 1962), «Как возникло человечество» (М., 1966), «На заре человеческой истории» (М., 1989), «Происхождение брака и семьи» (М., 1974), Философия истории. Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней (М., 2003).
Семёнов разработал концепцию экономики доклассового общества и прослеживает объективную логику развития социально-экономических отношений от стадии безраздельного господства первобытного коммунизма до зарождения политарного («азиатского») способа производства.
* * *
– Юрий Иванович, как вы оцениваете традицию русской историософии? Страдает ли русская философия комплексом историцизма, пытаясь найти историософское оправдание России и русских?
– Если под историцизмом вслед за Карлом Поппером понимать признание существования в истории объективной предопределенности, то любая концепция философии истории должна быть историцистской.
Волюнтаристический и феноменалистический взгляды на историю существуют, но они исключают создание историософских концепций. Русская историософская мысль начала с постановки вопроса о том, что ждёт в будущем Россию.
На первых шагах для всех, кто ставил этот вопрос — и для будущих западников и для будущих славянофилов, несомненным было одно: Россия отстала от Западной Европы, причём намного.
При попытках дать решение поставленного вопроса началось расхождение точек зрения.
Одни считали, что Россия развивалась точно по тому же пути, что и Запад, но в силу ряда причин, прежде всего установления татаро-монгольского ига, её движение было замедленно или даже она была на время отброшена назад. Необходимо сейчас для неё лишь ускорение темпов развития, что можно сделать, только усвоив достижение опередившего нас Запада. Другие полагали, что развитие России шло по боковому пути. Поэтому ей нужно свернуть с этого пути и перейти на магистральную дорогу, по которой двигался и движется Запад. Это две разновидности западничества.
Третьи считала, что Запад и Россия представляли две типа общества, ни один которых не является ни высшим, ни низшим по отношению к другому. Они просто разные. Четвёртые заявляли, что Россия представляет собой лучший вид общества, чем Запад, поэтому ей нужно продолжать двигаться по прежнему пути, никуда не сворачивая. Это два крыла славянофильства: умеренное и радикальное.
Именно славянофилы занимались оправданием русских и России.
В действительности же ни русские, ни Россия ни в каком оправдании не нуждаются. Нужно не оправдание, а научное исследование особенностей классового общества Руси–России, которое действительно с самого начала было иным, чем в Западной Европе, но вплоть до середины XVI века в главном и основным таким же, что в Центральной и Юго-Восточной Европе.
Нигде там не было феодализма, и потому там не мог спонтанно возникнуть капитализм. Он мог быть привнесён туда лишь извне, из Западной Европы.
– В какой мере человек по сей день остаётся животным, принимая во внимание перифразу Сенеки «ничто нечеловеческое мне не чуждо»?
– Человек есть единство духа, имеющего социальную природу, и тела, являющегося биологическим организмом.
Человек остаётся человеком, пока дух (социальное) господствует над телом, пока социальное держит под своим контролем животные инстинкты. Важнейшим средство обуздания животного индивидуализма является мораль с её чувствами долга, чести и совести. Капитализм представляет собой такую форму общества, которая уничтожает мораль, а тем самым порождает тенденцию к превращению человека в животное, причём животное крайне опасное, ибо оно обладает разумом.
Эта тенденция «оскотинивания» человека сейчас непрерывно набирает силу. Её нельзя оборвать, не уничтожив капитализм.
– Как вы относитесь к социологическим идеям Александра Зиновьева (особенно к его метафоре «глобальный человейник»)?
– Александр Зиновьев, несомненно, был человеком очень одарённым. Его «Зияющие высоты» я рассматриваю как произведение, достойное стоять рядом с творениями Ф. Рабле, Дж. Свифта, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Я. Гашека и других великих сатириков. Оценку логических трудов Зиновьева я дать не берусь, ибо не являюсь специалистом в этой области. Но философом он был никаким. И социологом тоже. Никакой социологической теории создать он не смог, что не исключает наличия у него отдельных верных идей.
Понятие «человейник» было создано Зиновьевым явно по аналогии с понятием «муравейник», чтобы подчеркнуть несводимость общества к сумме составляющих его индивидов. Взгляд этот не нов: он существует со времени Аристотеля и известен под названием социологического реализма. Но раньше «человейником» было лишь каждое конкретное отдельное общество (социоисторический организм) было «человейником»; что же касается человеческого общества в целом, то оно им не было.
Сейчас идёт процесс глобализации, суть которого в слиянии всех отдельных обществ в один единый социоисторический организм, то есть отдельных «человейников» в один «глобальный человейник». Эта сущность глобализации и была одним из первых подмечена Александром Зиновьевым, что, безусловно, делает честь его уму.
– Насколько сейчас актуальна гипотеза о том, что именно труд создал человека? Существует мнение, что труд создал лишь трудовое животное, тогда как человек в подлинном смысле слова является продуктом встречи с абсурдом и досуга?
– Концепция, согласно которой труд создал человека, вовсе не гипотеза. Она к настоящему времени настолько основательно подтверждена фактическим материалом, что давно уже получила статус научной теории.
Сейчас совершенно твёрдо установлено, что изготовлять орудия при помощи орудий начали хабилисы, появившиеся, примерно, 2,5 млн. лет назад. Они были ещё животными: у них отсутствовали язык и мышление, и они жили объединениями, которые были чисто зоологическими. С момента возникновения производства само выживание производящих существ стало зависеть от дальнейших успехов в развитии этого вида деятельности. А прогресс производственной деятельности был абсолютно невозможен без её превращения из условно-рефлекторной, какой она была при своём возникновении, в сознательную, волевую, то есть без появлением мышления, воли и языка, и без появления принципиально новых отношений в объединении производящих существ, которые могли бы обуздать безраздельно господствующие в животном объединении биологические инстинкты.
Когда началось становление мышления, воли, языка и социальных отношений, которые были, прежде всего, были отношениями коммунистического (то есть по потребностями) распределения добываемой пищи, а это произошло примерно 1,9–1,8 млн. лет назад, появились первые, ещё только формирующиеся люди — архантропы (питекантропы, синантропы, атлантропы и т. п). и формирующееся общество (праобщество).
Никакими данными о встречах хабилисов с абсурдом и наличии у них досуга наука не располагает. Это всё беспочвенные лженаучные домыслы подобные тем, что легли в основу упоминавшейся выше фоменковщины.
– В чём вам видится существенное различие между общей антропологией и философской антропологией?
– В научном мире России под антропологией всегда понимали исключительно физическую антропологию. На Западе под антропологией с добавлением прилагательных «социальная», «культурная», или «социокультурная» с некоторых пор стали всё чаще и чаще называть один из разделов той конкретной науки, которая в России испокон веков именовалась этнографией, или этнологией, а именно тот раздел, что занимался изучением «живых» первобытных обществ.
Вполне понятно, что ни физическая, ни социальная антропология, являвшиеся конкретными науками, никак не соприкасались с тем, что сейчас называют философской антропологией.
В последние время в слово «антропология», ставшее крайне модными, начали вкладывать самые различные смыслы. Один из них — сугубо теоретическая наука о человеке вообще, не имеющая собственной эмпирической базы. Антропология в таком смысле по существу совпадает с философской антропологией — и столь же пуста и бесполезна, как и последняя.
– Как вы прокомментируете «новую хронологию» историков Анатолия Фоменко и Глеба Носовского?
– Ни А. Т. Фоменко, ни Г. В. Носовский никакие не историки.
Первый — доктор физико-математических наук, академик, заведующий кафедрой механико-математического факультета МГУ, второй — кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник этого же факультета.
Я выше уже говорил о лжефилософии. Но лженаучные построение имеют место и в области конкретных наук, не исключая даже физики (например, открытие N-лучей). Сейчас их больше всего в сфере истории. К числу лжеисторических относится по меньшей мере две трети выходящих сейчас сочинений, претендующих на принадлежность к этой области знания. Это и опусы Л. Н. Гумилёва, Д. И. Волкогонова, В. Суворова (В. Б. Резуна), и «Красное колесо» и «Двести лет вместе» А. И. Солженицына и масса других, имя которым легион.
Лжеисторики не стесняются. Один из них, например, сообщает читателям, что в войнах, который вели Иван III и Василий III с Великим княжеством Литовским русские войска терпели поражение за поражением [1]. У всякого, кто хоть немножко знает российскую историю возникает естественный вопрос, известно ли автору, что по перемирию 1503 года России отошли Чернигов, Новгород Северский, Брянск и многие другие города, а в целом примерно третья часть всей территории Великого княжества Литовского, что в 1514 году русским войсками был взят Смоленск, а затем по перемирию 1521 года этот город и Смоленская земля вошли в состав Российского государства. Если он этого не знает, то зачем пытается писать историю, а если знает, то почему так нагло и бесстыдно лжёт.
Но даже на этом неприглядном фоне опусы А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского выделяются. Там было простое непритязательно враньё, а здесь — совершеннейшая бредятина. Это даже не лжеистория, а бредоистория. Содержание их творений, а также написанных точно в таком же духе книг явно находящегося во власти навязчивой идеи Мурада Аджи, математика С. И. Валянского и экономиста Д. В. Калюжного получило краткое, но при этом совершенно чёткое изложение в одном юмористическом стихотворении, начало которого привожу:
«Через Греко-Палестину,
Пряча в ладан ятаган,
Делал хадж на Украину
Римский папа Чингисхан.
Вез Мерриде Магдалине
В Гизу ризу он в презент,
На него в родном Берлине
Ополчился весь конвент» [2]
Здесь сказано всё. Добавить к этому нечего и не нужно.
– Каково, на ваш взгляд, будущее политарного (азиатского) способа производства по мере глобальной капитализации? Какой центризм грядёт на смену «капиталоцентризму»?
– Существует два основных вида политарного способа производства: древнеполитарный, который возник на Востоке в конце IV тысячелетия до н. э. и просуществовал там до конца XIX века н. э., и неополитарный — детище XX века.
К нашему времени повсеместно древнеполитарный строй уступил место периферийному капитализму (паракапитализму). После краха мировой неополитарной системы, которая выдавала за социалистическую, в большинстве стран, входивших в её состав, включая Россию, тоже утвердился периферийный капитализм.
Глобализация не только не предполагает превращения периферийного капитализма в такой, который существует в странах центра, то есть на Западе, в ортокапитализм, а, наоборот, исключает такую возможность, ибо без эксплуатации стран периферии Запад обойтись не может. Нарастание эксплуатации мировой периферии мировым ортокапиталистическим центром будет вести к обострению глобальной классовой борьбы, что рано или поздно приведёт к гибели капитализма, а может быть и всего человечества.
Термин «капиталоцентризм» я применял не для характеристики существующего в мире положения вещей, а к ситуации в марксистской науке об обществе, когда её многие общие положения создавались почти исключительно на основе знания одной лишь капиталистической экономики. Сейчас положение изменилось: собран большой материал о всех докапиталистических экономиках и создана теория одной из них — экономики первобытного общества. Это делает и необходимым, и возможным уточнение ряда категорий исторического материализма, освобождение их от «капиталоцентризма».
– Разделяете ли вы тезис о столкновении цивилизаций? Перед какой угрозой человечество сможет почувствовать себя единым видом?
– В Новое время весь мир разделился на мировой капиталистический центр, который первоначально включал в себя лишь Западную Европу, а затем расширился за счёт США, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Японии, и все прочие страны, составившие мировую периферию.
Периферийные страны находились в разных формах экономической и политической зависимости от центра, которая выражалась, прежде всего, в их эксплуатации передовыми капиталистическими государствами, входившими в состав последнего.
Когда капитализм стал извне проникать в страны периферии, то в силу их зависимости от центра он приобрёл там особый характер, делавший его отличным от того, каким он был в центре.
Этот тупиковый вариант капитализма, получил название периферийного капитализма, или паракапитализма (от греч. пара — возле, около), а капитализм центра — ортокапитализма (от греч. — истинный, прямой).
В начале XX века началась волна революций, направленных против паракапитализма и тем самым против зависимости от ортокапиталистического центра (Россия, Персия, Турция, Китай, Мексика). Победила лишь одна из этих освободительных революций — Великая Октябрьская рабоче-крестьянская революция в России, происшедшая в 1917 году. Сбросив с себя путы зависимости от Запада, Россия в считанные годы из отсталой аграрной страны превратилась во вторую промышленную державу мира, что впоследствии обеспечило ей статус одной из двух сверхдержав.
В результате второй волны освободительных революций, начавшейся в 1945 году, окончательно оформился второй мировой центр, именовавшийся социалистическим, но не бывший таковым в действительности. На самом деле и в СССР, и в других странах этого нового некапиталистического центра утвердился общественный строй, базировавшийся на новом варианте политарного («азиатского») способа производства, — неополитаризм.
Эта новая структура человеческого общества в целом нашла выражение в выделении трёх миров: первого мира — западного ортокапиталистического центра, второго мира — системы неополитарных стран, и третьего мира — паракапиталистической зависимой периферии.
После краха неополитарной мировой системы большая часть стран, входивших в её состав, снова оказалась в зависимости от ортокапиталистического центра и в них снова утвердился паракапитализм. Такая участь постигла и Россию.
Но кроме ортокапиталистического центра и зависимой периферии сейчас существует и независимая периферия, в которую в начале 1990-х годов входили Китай, Вьетнам, Иран, Ирак, Югославия, Белоруссия.
В конце XX века начался процесс объединения всех конкретных отдельных обществ (социоисторических организмов, сокращенно — социоров) в один социоисторический организм, который получил название глобализации.
В этом формирующемся глобальном социоисторическим организме страны ортокапиталистического центра образовали глобальный господствующий эксплуатирующий класс, страны зависимой периферии стали глобальным эксплуатируемым классом.
Возникновение глобальных антагонистических классов с неизбежностью вызвало к жизни глобальную классовую борьбу.
Набольшую опасность для ортокапиталистического центра представляли страны независимой периферии.
Китай явно пока не по зубам. Поэтому первые удары были нанесены по более слабым странам: была уничтожена Югославия, оккупирован Ирак. Продолжает существовать опасность военных действий против Ирана, льются потоки угроз в адрес Белоруссии.
Ответом на попытки Запада снова превратить страны периферии в колонии было мощное антиглобалистское движение и мировой терроризм, идущий под знаменем исламского фундаментализма.
Развернувшаяся глобальная классовая борьба нуждалась в идеологическом обосновании. Так как зависимость государств периферии от Запада нашла яркое внешнее выражение в экспансии западной коммерцкультуры, размывающей и вытесняющей традиционную культуру, то борьба народов этих стран против внешней эксплуатации стала осознаваться как борьбы за сохранение их собственной самобытной цивилизации.
В результате глобальная классовая борьба была осознана многими западными социологами и политологами как столкновение цивилизаций. Но всегда нужно отличать реальные конфликты, имеющие глубокие экономические и политические корни, от их осознания, которое не обязательно является адекватным. Оно очень часто принимает иллюзорную форму, что можно наглядно видеть на данном примере.
– Ваше отношение к метафоре Фукуямы о «конце истории»? Может быть, корректней уточнить фукуямовскую метафору до «конца историографии»?
– Идея Фрэнсиса Фукуямы о конце истории является одним из рецидивов зародившихся в 1960-е годы концепций модернизации. Но все они оказались несостоятельными и уже в 1970-е годы рухнули, что было признано и многими их адептами (Ш. Эйзенстадт — «Конец модернизации», 1970) и тем более противниками (И. Валлерстайн — «Модернизация: Requiescat in pace», 1976).
Таким образом, Фукуяма выдвинул свою идею тогда, когда она уже была явным анахронизмом. Её несостоятельность с самого начала была совершенно очевидной для большинства специалистов в данной области. Восторгались ею лишь невежды и дилетанты.
А развернувшая в эти же годы глобальная классовая борьбе сразу же отправила эту мёртворождённую идею в небытие, и извлекать её оттуда нет никакого смысла. «Взгляни и мимо».
– Знакомы ли вы с таким понятием, как «протребление», предложенным американскими супругами-футурологами Тоффлер, которое во многом синонимично философии хозяйства Сергия Булгакова и Юрия Осипова? Согласны ли вы с тем, что американцы очень часто «открывают Америку», игнорируя опыт предшественников из других стран? Какое место занимает философия хозяйства в ваших экономических построениях?
– Хозяйством, или экономикой, занимается определённая конкретная наука, которая при своём рождении получила название политической экономии. Она так же, как, например, и физика, занимается и сбором фактического материала, и созданием теорий. Философии здесь делать нечего.
Философия чего-то, отличного от философии (исключая социальную философию и философию истории, которые являются интегральными частями всякой сколько-нибудь разработанной философской системы), появляется тогда, когда человек, обращаясь к той или иной области реальности, не знает и не имеет серьёзного желания ознакомиться с имеющимся фактическим материалом. Ясно, что в таком случае он никакой теории создать не в состоянии. Ему остаётся только заниматься пустопорожними рассуждениями на данную тему, не имеющими никакой научной ценности. Сознавая, что его умственные построения никак не тянут на статус теории, он называет их философией.
Ярким примером такого подхода является «Философия хозяйства» С. Н. Булгакова. Она столь же пуста и глупа, как и все другие опусы представителей русской религиозной философии конца XIX — начала XX веков.
Вполне понятно, что никакой философией экономики я никогда не занимался и заниматься не собираюсь. Я детально исследовал экономику первобытного общества и на базе огромного фактического материала создал её теорию, — кстати сказать, первую в истории экономической мысли, теорию одной из докапиталистических экономики. Она изложена в моей трёхтомной работе «Экономическая этнология» (1993).
Попутно я занимаюсь сводкой и обобщением данных обо всех типах экономики в рамках общей теории экономики.
Я знаком с прежними работами Тоффлера. Оригинальных и свежих идей я в них не заметил: там излагался один из многих вариантов к настоящему времени окончательно обанкротившейся (но почитаемой в России) концепции постиндустриального общества.
Не думаю, чтобы в последней своей книге он смог добавить ко всему сказанному им раньше что-то значительное и интересное.
– Считаете ли вы эволюционизм необратимым процессом или деволюция (инволюция) всегда вмешивается в историю человечества? Что вы думаете о (нео)варварстве?
– Прогресс всегда необратим лишь в конечном результате. В процессе самой эволюции всегда имеет место временный частичный или даже полный регресс.
Классовое, или цивилизованное, общество с неизбежностью утвердилось на Земле, но было много случаев гибели цивилизаций, когда происходил возврат на стадию предклассового общества (Индская, Микенская, Хеттская и другие цивилизации).
Ещё больше было прорывов от первобытности к цивилизации, кончившихся неудачей.
При капитализме классовое общество достигло высшей стадии своего развития. Но уже в XIX веке наметились признаки его деградации, которые получили всемерное развитие к настоящему времени. Идёт процесс варваризации или даже одичания, что мне как человеку, знающему этнографию, бросается в глаза: снова проколки в носу, татуировка, дикая, режущая слух музыка и т. п.
Но всё это внешние мелочи. Главное — идёт исчезновение морали и искусства. Снимаются все запреты, всегда налагавшиеся обществом на проявление животных инстинктов. Неуклонно претворятся в жизнь завет Гитлера об избавлении людей от химеры, называемой совестью. Искусство замещается шоу-бизнесом, на смену художникам приходят шоумены. Подлинная культура вытесняется суррогатом — коммерцкультурой. Прогрессирующее вытеснение морали означает даже не одичание людей (и в первобытности была мораль), а их оскотинивание.
С этим процессом нельзя покончить, не уничтожив капитализм и не заменив его новым общественным строем. Перед человечеством сейчас стоит дилемма: либо исчезнуть, либо перейти к социализму. Третьего не дано.
– Разделяете ли вы историцистские доктрины «третьего пути» для России (Ю. М. Бородай, А. С. Панарин и другие)?
– Понятие «третьего пути» явно или неявно основывается на весьма популярной концепции, согласно которой существуют два основных принципиально разных пути развития человечества: восточный и западный. Всем хорошо известны строки Р. Киплинга:
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
Им не сойтись никогда
До самых последних дней Земли, до Страшного Суда.
Внешне дело обстоит именно так, но лишь внешне. Ключ к реальному положению дел даёт марксистская теория общественно-экономических формаций.
Моё понимание этой теории отличается от того, что официально принималось советской наукой. И главное различие вовсе не в том, что первой классовой формацией я считаю не рабовладельческую формацию, а формацию, основанную на политарном («азиатском») способе.
Суть расхождения в понимании схемы развития и смены общественно-экономических формаций как модели развития не каждого конкретного общества (социоисторического организма) взятого в отдельности, а только человеческого общества в целом, то есть всей совокупности существовавших и существующих социоисторических организмов. Нет и не может быть ни одного социоисторического организма, который «прошёл» бы все формации.
Общественно-экономические формации есть, прежде всего, стадии всемирно-исторического развития. Одна формация может быть представлена одной группой социоисторических организмов, другая — совершенно иной. В таком случае имеет место историческая эстафета — усвоение социоисторическими организмами одного типа достижений организмов другого типа, что и даёт первым возможность подняться на более высокую ступень социальной эволюции и, соответственно, перемещение центра исторического развития.
Так, произошла смена политарной формации античной, а античной — феодальной формацией.
Характерная особенность исторического развития, особенно наглядно проявившаяся с переходом к классовому обществу, — его неравномерность: одни социоисторические организмы уходят далеко вперёд, другие же застревают на низших стадиях.
К началу XIX века Западная Европа достигла высшей к тому времени стадии всемирно-исторического развития — капитализма, а страны Востока продолжали оставаться на первой ступени классового ступени — стадии политаризма. И поэтому писать об особом восточном пути развития не имеет никакого смысла. Ведь никому не приходит в голову говорить об особом «австралийском» пути развития человеческого общества на основании того, что аборигены этого континента жили к моменту их открытия в первобытном обществе.
И первобытные, и древнеполитарные социоисторические организмы в своё время находились на магистрали истории человечества, они являются экс-магистральными обществами. По отношению к ним не может быть и речи об особых путях развития.
Иное дело страны Юго-Восточной, Восточной и Центральной Европы. Классовое общество складывалось там в I тысячелетии н. э. по мощным воздействием соседних уже цивилизованных обществ (Западная Европа и Византия). В результате они сделали шаг вперёд и одновременно в сторону. Там возникли общества, относящиеся к особым социально-экономическим типам, которые можно назвать общественно-экономическими параформациями (от греч. пара — возле, около).
К одной параформации (медиополитомагнарной) относились общества Северной Европы, к другой — нобиломагнарной — социоисторические организмы Юго-Восточной (Болгария, Сербия и др). Восточной (Древняя Русь) и Центральной (Польша, Чехия и др). Европы. Никакого феодализма там не было, поэтому там не мог спонтанно возникнуть капитализм. Развитие этих обществ шло по боковым путям.
В XVвеке и при Иване III Великом начался и XVI веке при Иване IVГрозном завершился переход России к новой параформации — державополитарной. Этот переход обеспечил существование и расширение России. Все же социоисторические организмы, продолжавшие оставаться нобиломагнарными, пришли в упадок и оказались под властью соседей (Болгария, Сербия, Хорватия, Валахия и Молдова, Венгрия, Словакия, Чехия и, в конце концов, Польша в унии с Литвой).
Во второй половине XIX века в России утвердился периферийный капитализм (паракапитализм). В результате Великой Октябрьской рабоче-крестьянской революции 1917 года он был уничтожен, затем был реставрирован в 1990-е годы XX века. Россия снова стала страной зависимой от ортокапиталистического Запада и эксплуатируемой им.
Как показала жизнь переход от периферийного капитализма к тому, что существует на Западе (ортокапитализму), о чём грезят наши прозападные либералы (СПС, «Яблоко» и пр)., невозможен.
Наш периферийный капитализм, который все, начиная с крайне правых и кончая крайне левыми, дружно именуют криминальным, бандитским, воровским, грабительским, является преградой для развития общества и рано или поздно рухнет. Но периферийный капитализм обречён не только в нашей стране. Дальнейшее развёртывание глобальной классовой борьбы с неизбежностью приведёт к его гибели в масштабах всего мира. А вместе с них рухнет и ортокапитализм, причём не исключено, что его защитники могут потянуть с собой в могилу и всё человечество.
– Как вы смотрите на (нео)евразийские (А. Г. Дугин) и византистские (А. М. Малер) попытки в выборе судьбы России? Симпатична ли вам идеологема «Москва — Третий Рим»?
– Вообще, меня всегда смешили и смешат разговоры о выборе судьбы той или иной страны, включая Россию. Это чистейшей воды вздор.
История есть объективный процесс, идущий по законам, независящим от воли и сознания людей. В главном и основном она всегда предопределена, что отнюдь не только исключает, но, наоборот, предполагает неопределённость в деталях. В истории то, чего не может не быть, всегда проявляется в том, что может быть, а может и не быть.
Поэтому нужен детальный анализ существующих реальных возможностей с целью выявления вероятности их превращения в действительность. Ни евразийство, ни неоевразийство, ни византивизм, ни другие сходные с ними концепции ровным счётом ничего не дают для понимания ни истории России, ни мировой истории.
Некоторая популярность евразийства в наше время связана с тем, что нём нашли выражение усиливавшиеся и в нашей стране, и во всём периферийном мире, к которому принадлежит Россия, антизападные, прежде всего, антиамериканские настроения. В определённой степени оно является идейным аналогом исламского фундаментализма в ближневосточном мире.
Что касается идеологемы «Москва — Третий Рим», то она уже давно сдана в архив истории. Все современные попытки реанимировать её ничего не дают и не могут дать для понимания ситуации, сложившейся в современном мире.
Беседовал Алексей Нилогов
[1] Красиков В. А. Победы, которых не было. СПб. 2004. С. 17–18.
[2] Горяйнов О. Долой химеры // Валянский С. И., Калжный Д. В. Тьма горьких истин... Русь. М., 1998. С. 303.
