Когда сегодняшние русские националисты и «имперцы» противопоставляют себя друг другу — они, пожалуй, лишь интуитивно ощущают всю глубину своей взаимной правоты.
Не в своем положительном или отрицательном отношении к таким историческим типам государственных систем, как «национальное государство» или «империя» — а в понимании того, что, за некими исключениями — уж либо одно, либо другое.
Тех, кто этот тезис оспаривает — можно понять. Они надеются, объявив, что эти два типа друг другу не противоречат — снять спор между, как им кажется, родственными течениями.
Можно, конечно, через те или иные логические переходы показать, что «империя» и «национальное государство» имеют нечто общее — и потому объявить их различие несущественным и несуществующим: как на том в частности основании, что в Советском Союзе и гитлеровской Германии имелось по одной партии, одному вождю и одной идеологии — объявить их родственным явлением, объединяемым публицистической и бессодержательной категорией «тоталитаризм».
Сравнение «национального государства» и «империи» — интересная тема, но тема все же отдельная, и хотелось бы в данном случае не углубляясь в нее ограничится двумя замечаниями
Во-первых, это лишь слова. Используемые для различения двух типов государственных образований — одного относительно более однородного в национальном плане, другого — значительно более разнородного. Тут много разных нюансов, касающихся и того, как мы понимаем саму «нацию». Но в любом случае мы будем иметь два очень разных явления.
Второе замечание касается самого типа империи: имеем мы дело с «империей-1» или «империей-2»? В одном случае речь идет о государстве со сложным составом населения объединенным силой оружия для обеспечения процветания «главного народа», в другом — о столь же сложном образовании, объединенным «проектом» — общим принимаемым видением мироустройства.
Не только образование, но и распад этих разных типов происходит по-разному, имеет разные перспективы и предопределяет разную судьбу разошедшихся народов. Кстати, в первом случае он во многом более безболезненен, а во втором может оказаться катастрофой не только самого проекта, но и принимавших его народов. И, кстати, в первую очередь — того народа, который выступал «имперскообразующим».
Но все это — отдельно и в отдельной теме. Здесь же вернемся к вопросу, вынесенному в название: о погубивших Рим.
Понятно, что почти общепринятых трактовок вполне достаточно: Рим погубило его собственное разложение, Рим погубили варвары, Рим погубило христианство. Все они в чем-то так или иначе верны, а в чем-то недостаточны.
Но есть и еще один аспект, непосредственно примыкающей к вопросу дискуссий между националистами и «имперцами».
Он в том, что им погубили те, кто его создали: римляне и италийцы. То есть «основной народ» Римской империи.
Можно было бы сказать - «титульная нация» если бы все-таки научный подход не исходил из того, что нации возникают лишь с возникновением национальных рынков — то есть в эпоху зарождения и развития капитализма — то есть лишь в середине второго тысячелетия нашей эры, а в рассматриваемые времена их все же еще не было: а были лишь этносы и народности. Условно — народы.
Так вот, созданный сначала римлянами, а затем другими италийцами (имея в виду население будущей Италии), Рим как Империя уже минимум с конца первого века н.э. во многом обеспечивался в своем военном и государственном существовании (в плане рабочей силы это, понятно, было и раньше) не столько италийцами, сколько народами провинций. Императоры провозглашались легионами периферии, и уже не всегда имели собственно римское происхождение.
К пятому веку более или менее сохраняющие энергетику народы оказались в Восточной Империи, а военную силу Западной Империи составляли либо наемные варварские, либо вовлеченные в союз варварские войска. Понятно, что к последней Великой Победе Рима — битве на Каталаунских полях и разгрому Атиллы, собственно римские легионы имеют уже весьма косвенное отношение.
И римской победой это в основном можно считать потому, что ее автором стал Последний Великий Римлянин.
После его казни все оставшиеся десятилетия до падения Римской Империи прошли во взаимной борьбе варварских военачальников. Само ее падение в 476 году — это попытка варваров спасти Империю — объединив ее под одним скипетром Константинополя.
Императоры должным образом не оценили услугу Одоакра и в итоге передали королевский престол в Равенне Теодориху.
И вот тут начинается то, что можно в известном смысле считать многовековой борьбой за восстановление Римской империи. Борьбой, в которой принявшие Римскую Имперскую (а на тот момент христианскую) идею иные, «варварские», «неиталийские» народы пытаются империю возродить и восстановить, а италийцы и римляне в основном занимаются тем, что им мешают.
Сначала это еще не принимает таких отчетливых очертаний.
Готы Теодориха дали Риму передышку, вообще варвары во многом видели себя «стражами Империи» — и вполне отчетливо оберегали спокойное существование, хозяйство и культуру остатков Империи. Сложись все немного по-другому — кто знает, может быть Италия не пришла бы в упадок, а Западная Римская Империя просуществовала бы не менее Восточной.
Но на беду Рима и Италии, начавшей приподниматься на заре шестого века, претендентов на роль спасителей Рима оказалось двое — и христианские православные армии Юстиниана вместе с христианскими арианскими армиями Тотиллы в общей сложности почти тридцать лет гонялись друг за другом по Италии, во имя ее возрождения вытаптывая ее поля и добивая ее культуру.
Роль самих италийцев в этом спасительном деле вообще оказалась минимальной: они испуганно шарахались от одного спасителя к другому.
Готы уступили, Юстиниан «почти восстановил» Империю, но скоро Константинополю оказалось не до Рима. И Италия вновь переменила хозяина — доставшись лангобардам.
Древнюю страну вновь принял в свои объятия молодой народ, оказавшийся относительно не амбициозным и не пытавшийся свое господство превратить в цивилизационное спасение. И некоторое время Италия отдыхала от имперской судьбы. Ровно до тех пор, пока ее религиозное и культурное влияние не зажгло своим огнем другие народы, потянувшиеся к цивилизации.
И с середины восьмого века борьба за Возрождение Империи явно интенсифицируется и становится перманентной.
Первым ее восстанавливают уже вполне романизированные франки Карла Великого. Но Карлу это довелось сделать лишь к концу жизни — и после естественного феодально-родового раздела на Королевство восточных франков (Германию), Королевство западных франков (Францию) и собственно имперские земли. Но тут выясняется, что меньше всех Империя нужна не столько «покоренным народам» — а собственно главному народу, италийцам. Хотя они составляют основное население имперских земель — но выполнять свою миссию «держателей» они не собираются и за империю сражаться не хотят. Как только два соседа отобрали у императоров полосу земель, выходивших за пределы собственно Италии и доходившую до Фландрии — оказалось, что императоры не могут противостоять ни своим феодалам, ни соседям. Италийцы «устали» — и ни за что не хотели воевать, кроме того, чтобы их никто не трогал.
С тех пор все имперские усилия народов, претендовавших на то, чтобы нести «факел Рима» — так или иначе разбивались о сопротивление народов Италии, которые в течении следующей тысячи лет не только всячески сопротивлялись возрождению империи — но и не смогли составить единое национальное государство. Пока не настало время, когда вне подобной формы стало просто невозможно существовать.
Но факел-то горит, светит, идея живет — и один за другим народы Европы принимают этот свет и загораются этой идеей.
В 962 году Империю вновь восстанавливают саксы при Оттоне Первом — и, кстати, даже Папы признают себя вассалами Императоров.
После нового упадка императорской власти при утрате доминирующего положения саксов, ко второй половине следующего века эстафета переходит к франконцам, когда Генрих Четвертый вновь поднимает значение Императоров, преодолев даже сопротивление Пап.
И еще через шаг на первый план выходят швабы и правившие ими Гогенштауфены — во второй половине 12 века наступает новый расцвет Империи.
С падением Гогенштауфенов, вызванного во многом тем, что их новой опорой стали южноиталийцы, не сумевшие оказать им полноценной помощи, империя вновь приходит в упадок. Ее идея переживает последнее длительное возрождение при Габсбургах — когда в лице сначала населения австрийской марки, а затем шаг за шагом вовлекавшихся в имперский процесс народов, от венгров до испанцев, империя получает новых носителей свого огня. Конечно, империя Габсбургов мало похожа на собственно империю Рима — но огонь продолжает гореть почти до XIX века. И чем дальше, тем больше против нее борются именно те, кто в какой-то момент зародил это пламя.
Нечто похожее можно видеть и на примере отношений разных народов Восточной империи.
Разница во многом заключается в том, что Западному христианству удается вновь и вновь переносить имперское пламя на новые народы, из которых многие в некой исторической очереди перенимают эстафету имперского строительства, в то время как Восточное христианство шаг за шагом теряет народы, подверженные его влиянию.
Первое побеждает одну за другой иные веры в Европе и на других концах света — второе все время сокращает зону своего влияния, проигрывая то одной иной вере, то другой. Если оно как-то и уцелело — то только за счет Руси, разжегшей затухающий византийский костер в новый огонь и создавшей новую империю.
Но кто всю тысячу лет попыток возродить Западную Римскую империю постоянно борется против этих попыток? Тот самый народ, который произвел некогда эту идею, который зажег этот огонь — италийцы. То есть итальянцы.
И даже когда они сделали попытку создать свою новую империю в 20-40-е годы двадцатого века — у них ничего путного не получилось.
Очевидно, империя может существовать лишь как огонь, в который включаются все новые и новые народы. Смысл — не столько в увеличении их количества (хотя и это важно), но в постоянно возобновляющейся поддержке имперского существования новыми составляющими.
В этом отношении можно рассмотреть не два (имперский и антиимперский), а три типа национализма.
Разумеется, в данном случае слово «национализм» используется не в его научном значении - политической идеологии, признающей свою нацию высшей ценностью в сравнении и с отдельными ее членами, и с другими народами. А в смысле определенного типа самоощущения, перетекающего в определённую политику...
Первый национрализм, молодой, имперскообразующий. Возвышающий свою страну и своей энергией вовлекающий в имперское строительство тех или иных соседей. Возможно - имеющих недостаток этой энергии. Он притягивает другие народы, которые тянутся к нему, как к источнику силы.
Второй, господствующий. Возвысившийся, господствующий, но, сохраняющий только ту часть энергии, которая позволяет господствовать и присваивать чужую энергию — что рождает стремление иных народов освободится от этого господства.
И третий — умирающий. Он уже не имеет энергии — как италийцы или византийцы. И ту силу, которую имеет, расходует на то, чтобы противостоять новой энергии, направленной на поддержании затухающего при нем костра. Он способен лишь на то, чтобы погубить империю — а с другой, на то, чтобы под видом борьбы за «национальное государство» (то есть иную фазу иного историко-этнического существования) разрушить свое собственное государство, превратить его в заповедник вымирающего народа, развлекающий равнодушный взгляд иноземных путешественников.
Отсюда, среди прочего, возникает три предположения.
Первое: в прошлом империи могли существовать лишь за счет вовлечения в свою энергию иных народов и подпитки их энергией, т.е. чисто экстенсивным путем.
Второе: развитие культуры и цивилизации требует создания такого типа имперского механизма, при котором энергия не уменьшается в процессе своего цивилизационного использования и не требует постоянного пополнения, а, напротив, увеличивается и вовлекает в свое «горение» новые народы и культуры, с общим увеличением количества высвобождаемой энергии и ее самовопроспроизводстве. То есть центральный вопрос империостроительства — вопрос механизма воспроизводства энергии империи.
И третье. Народы (этносы, нации — в данном случае неважно, хотя тут будут свои особенности) достигшие третьей стадии «национализма» — то есть включающиеся в борьбу против созданной ими Империи — должны либо, в случае решения задачи самовоспроизводства имперской энергии, омолаживаться ею, включаться в этот процесс подпитки и омолаживания. Либо встречать организованное противодействие имперских элементов. Такими элементами могут быть и те народы, которые включены ими же в имперский процесс, но находятся на более ранней стадии развития.
И с известной долей вероятности можно сказать, что если бы, скажем, на рубеже пятого шестого веков Теодорих менее бережно относился к италийскому населению и не организовал практически изолированное проживание готов отдельно от италийцев, а либо изгнал италийцев, либо сумел смешать и ассимилировать их с готами, — Западную Римскую Империю действительно удалось бы возродить. Поскольку в последующем именно италийцы срывали все попытки новых цивилизованных ими же народов возродить их державу.
Конечно, все это в известной мере является предположением.
Но представляется, что, как минимум в качестве некой гипотезы это стоит принимать во внимание в ситуации того или иного периода кризиса и упадка той или иной империи.
Иными словами — хочешь восстановить империю, созданную некогда неким имперскообразующим народом (этносом) — найди новый народ (этнос), который продолжит его дело. Даже если первый народ пытается сопротивляться возрождению собственного детища.
Или найди способ вернуть этому народу его историческую энергию — но в рамках новых, иного типа энергообразующих процессов.
Но только не потакай его усталому стремлению помешать этому возрождению.
