В современной русской общественной мысли на протяжении последних двух-трех лет происходит малоосмысленное размежевание сторонников Империи и «национального государства». Этот процесс начался тогда, когда радикальному крылу патриотов-националистов понадобилось провести в ферзи смутогонный концепт, соединивший две идеи.
Во-первых, нация равняется этносу, который осознал, что общность крови порождает общность всех политических интересов, и принялся формулировать эти интересы, а затем и добиваться их реализации. Например, строя или перестраивая государственный механизм на основе выдвинутой им к власти элиты, которая скреплена по преимуществу узами единой крови.
Во-вторых, требования, сформулированные элитой, и поставленные на фундамент кровного братства, должны осознаваться в политике как абсолют. Всё, им противоречащее, смеющее оспаривать их, должно быть разрушено.
Этот концепт приобрел немало сторонников благодаря кажущейся простоте и ясности, а еще того более благодаря политике реальной политической элиты России, то и дело идущей в прямо противоположную сторону — в сторону подавления этнических интересов русских.
На начало «нулевых» оно сопровождалось «остаточным» подходом к запросам русской культуры, целенаправленным разрушением русского исторического самосознания и странными зигзагами в отношениях с Русской Православной Церковью. На протяжении пяти или шести последних лет государство принялось создавать артефакт державного (паспортного) патриотизма, минимально налаживать отношения с Церковью и т.п. Всё это происходит в крайне недостаточных дозах, крайне непоследовательно и коряво, но производит более благоприятное впечатление по сравнению с тупыми гонениями всего русского в 90-х. Если оставить в стороне вопрос о том, какая часть прокремлевской элиты действительно желает позитивных изменений в стране, а какая просто отрабатывает новую, квазипатриотическую информационную стратегию (этих, по всей видимости, большинство), то придется признать: период позднего Путина вычеркнул из массового сознания многие острые вопросы 90-х годов. Таким образом, сохранился сравнительно небольшой набор факторов раздражения, способных, хотя бы в теории, вызвать массовое возмущение, а там и переворот, который позволит переделить поле исполнительной власти. Главный из них — этнический.
Надо смотреть правде в глаза: рубеж между позициями «имперцев» и «этнонационалистов» отчетливей всего виден не в сфере теоретических споров, а в плане методов борьбы. Правоверный «кровник», как правило, убежден в неизбежности новой смуты или, вернее, в ее необходимости. И он в подавляющем большинстве случаев исповедует радикализм по отношению к существующей власти.
«Имперец» чаще напирает на необходимость «раскола» существующей элиты, работы с ее «здоровым» элементом, он уповает на мирное «продавливание» важных преобразований во власть. «Имперец» чаще указывает на издержки вооруженной борьбы: очередная революция и очередная гражданская война опять уложат в гроб миллионы тех же самых русских и опять приведут к непредсказуемому результату.
Нельзя сказать, чтобы среди «имперцев» не находилось сторонников переворота. Так же нельзя утверждать и обратное: будто среди «этнонационалистов» одни сторонники революционной стратегии. Нет. Но такова тенденция, и исключения только подтверждают ее.
Поэтому крыло «кровников» в русском национальном движении постаралось дискредитировать идею Империи.
Такой ход нужен был в первую очередь для того, чтобы расчистить путь своему концепту, а потом сделать его фитилем для массового «прямого действия».
Основной способ, использованный для подрыва того интеллектуального авторитета, который идея Империи набрала, стало приписывание имперскому государственному строю недостатков, для него нехарактерных. Или же характерных для него в той же, степени, что и для других форм политического устройства. Так, например, всячески подчеркивалась полиэтничность Империи, которая в российском варианте, по мнению «этнонационалистов», постоянно приводила к использованию русских как демографического ресурса, призванного решать проблемы других этносов. Подчеркивалось неполноправие русских в своем же государстве, когда оно принимало имперский вид. И, конечно, между Империей и военной экспансией ставился знак равенства, после чего следовало поучение о напрасных жертвах, понесенных русскими во время этих имперских завоеваний.
В результате возникло совершенно неадекватное противопоставление концептов «Империи» и «национального государства».
Повторю: подобное противопоставление строится на тезисе, согласно которому нация = этносу, осознавшему свои политические интересы, а этнос характеризуется в первую очередь единой кровью.
Между тем, нация не равна этносу, а выдвижение «единой крови» как основного фактора, маркирующего этнос, является всего одним из вариантов, притом далеко не самым удачным.
Если восприниматься «кровь» в буквальном смысле, то окажется, что главная основа этноса трактуется в терминах оккультизма, замаскированного под научный дискурс. Националист-«кровник» любуется этой кровью, молится на нее, как на икону, пытается расшифровывать таинственный «голос крови», а то и выстроить иерархию в духе «чья кровь выше». Но пойди-ка поспрашивай, в чем конкретно состоит этот самый «голос крови» после «раскодирования», и не услышишь от адептов ничего, помимо «это очень важно» и «это видно лишь на мистической основе».
Люди всегда хотели иметь поддержку от тех, кого считают своими и, естественно, расположены были своим помогать в первую очередь. Это социальный рефлекс. Но выработан он никакой не «кровью», а воспитанием. Этнос существует при соблюдении двух условий: большая общность людей сохраняет в течение нескольких поколений единый язык и единые бытовые предпочтения (обычно заданные средой обитания). Тогда возникает устойчивый образ «своего» и, соответственно, массовое этническое самосознание, позволяющее индивиду сказать, не задумываясь: «Я — русский». Или: «Я — коряк». Или: «Я — татарин»… А «он» — «наш», ведь он говорит, двигается, ест, выбирает сексуального партнера, относится к своей родне/друзьям так же, как я. Зато вот этот — не «наш», у него жесты чужие, он специи сует в пищу без конца, ему вторую жену подавай, он по-русски говорит с акцентом, половины слов не знает.
Значительные изменения, происходящие на разных этажах моноэтничного социума, уже могут разрушительно повлиять на этническую самоидентификацию — в духе: «Мы, крестьяне, в энтой тилихенции ничего русского не видим. По-нашему говорят чудно, как не по-нашему. И вся жись у них не наша. И сами они — не наши».
Притом «бытовые предпочтения» означают самый простой, нижний ярус культуры. Он же и самый прочный. Сюда входят обычаи, связанные с семьей и родом, с жилищем, средой обитания, рационом, суточным и календарным ритмом жизни.
Современная городская жизнь, вестернизированная на большей части земного шара, унифицирует стандарты поведения во всех этих сферах, а потому разлагающе действует на этничность. Для большинства «городских» и, тем более, «мегаполисных» этносов высокие этажи культуры давным-давно стали основным источником подпитки нижних этажей. Этничность поддерживается фактором принадлежности к определенной нации. Ведь именно на уровне нации включаются такие вещи как массовое историческое, культурное и религиозное самосознание. А они уже, в свою очередь, подстраивают под себя самосознание этническое, в том числе и в чисто бытовом плане.
В наш век не из этносов строятся нации, а из наций — этносы.
Если нации уже нет, то за несколько десятилетий этнический материал, входивший когда-то в ее ядро, может полностью лишиться этнических маркировок. Поменяется быт, разрушится традиционная семья, затем иные социальные скрепы, а в последнюю очередь и язык, унаследованный от предков, уступит место иному, более агрессивному в сферах экономики и политики.
Сторонники «кровяной» основы этноса говорят о некой «витальной силе», объединяющей этнос. Она связывается с «генетической и биохимической конституцией» этноса, которые предопределяют «этнические инстинкты восприятия и действия». Наличие «витальной силы» якобы может подарить этносу мощный ассимиляторский потенциал. Но если она исчерпалась, то этнос имеет все шансы погибнуть.
Ну а теперь пощупать бы эту «биохимическую конституцию». Где она спрятана? В каком месте? Или на каком уровне? И как продуцирует «витальную силу»? А потом проанализировать, до какой степени она помогла нашим эмигрантам «первой волны», сохранить в предельно обамериканившихся или оевропеившихся внуках русскость со всеми ее «инстинктами восприятия и действия». Или, скажем, как она помешала норвежцам превратиться в исландцев…
У Л.Н.Гумилева постоянно звучал термин «пассионарность», очень о очень близко лежащий с «витальной силой». «Пассионарность» также могла исчерпаться, как батарейка, и ясно было: человек за «космическими излучениями» прячет действие Духа Святого и энергий, имеющих небесное происхождение. Ведь это в любом случае — внешний источник по отношению к сообществу любых масштабов. Понятия «биохимическая конституция» и «витальная сила» предполагают наличие внутреннего источника, самоподдерживающегося, как вечный двигатель, в любом этносе. За счет чего он «заводится»? И откуда появляется? Нет ответа. Думается, ничего, помимо публицистических фантазий за этими понятиями не стоит. Просто слово «кровь» надо как-то цивилизовывать, вот и стараются люди дать старому мифу новые, наукообразные ярлыки.
Как объединяться на основе «биохимической конституции»?
Никто из этнонационалистов до сих пор не привел ни единого серьезного аргумента, доказывающего, что чистота собственно русской крови осталась «на высоте» после советской эпохи и 90-х годов, когда смешанные браки были нормой. А значит, если победит тенденция, зовущая к единению (а там и «прямому действию») на основе соответствия «кровяному стандарту», то полукровки, квартероны, а то и более слабые разновидности «помесей» попадут в потенциальные предатели, в «русских-второго-сорта», в недочеловеков. Это автоматически толкнет их на противодействие, и страна получает большой конфликт на всех уровнях, вспыхивающий между этнически чистыми русскими и тоже русскими, только не очень чистыми[1]…
Теперь о соотношении понятий «Империя» и «нация».
Являясь сторонником цивилизационного подхода к историческому процессу, я считаю, что в мировой истории существовали цивилизации в том виде, о котором говорили Н.Я.Данилевский, К.Н.Леонтьев, а также огромное количество мыслителей до них и после них, вплоть до С.Хантингтона. Империя является наиболее адекватным политическим оформлением пространства цивилизации. Могут быть и другие формы, но они в меньшей степени обеспечивают жизнеспособность цивилизации. Всякая цивилизация строится вокруг одной сверхценности. Именно сверхценность обеспечивает единство культуры этой цивилизации и ее постоянную воспроизводимость. Она имеет, в большинстве случаев, религиозный, либо крипторелигиозный характер. И она простраивает под себя всё то, чем в первую очередь характеризуется нация: религиозное, культурное и историческое самосознание, долгоживущие социально-политические модели, миссию, под знаком выполнения которой нация живет.
Следовательно, имперское устройство государства можно дефинировать в зависимости от того, является ли оно государством-цивилизацией или нет, признается ли народом этого государства единая сверхценность и выстроилась ли в нем единая культура. Устойчивая цивилизационная культура — она же в подавляющем большинстве случаев имперская. Население цивилизации, то есть те, кто воспринимает как родную данную сверхценность и произведенную ею культуру, Л.Н.Гумилевым названы суперэтносом.
Я ставлю знак равенства между понятиями «суперэтнос» и «нация». С этой точки зрения, суперэтнос может быть как полиэтничным (в нем может быть хоть 10, хоть 20 этносов), так и моноэтничным. Таким образом, нация может быть как полиэтнична, так и моноэтнична. Нация порой «режет» этнос на два разных сегмента: часть этноса может входит в нацию — быть имперским народом, часть этноса может туда не входить. Мало того, если существует моноэтничное государство, оно не обязательно является национальным, поскольку внутри этого государства может не сложиться нации как таковой — хотя бы и при наличии всего одного этноса. Сложилась ли, например, словацкая нация?
Другое, что нация строится всегда и неизменно вокруг бытовых, лингвистических и культурных предпочтений одного этноса. Суперэтнос, то бишь нация, не бывает сплавом разнородных элементов в пестрое и навеки застывшее в своей незыблемости единство. У нации, при всей универсальности ее религиозной сверхценности и высокой культуры, тем не менее, язык, история и повседневно-бытовые приоритеты одного этноса. А уж к ним пристегиваются некоторые включения из истории быта других этносов, вошедших в нацию. Ведущего. Преобладающего. На каком-то отрезке нациогенеза — безраздельно господствующего. Одним словом, этноса-строителя.
Поэтому в России не может быть российской нации, но только русская. Полиэтничная русская нация, в основе которой лежит реально существующий русский этнос со всеми его предпочтениями. Любые попытки создания «новый исторической общности» — «российского народа» как второго издания «советского народа», т.е. нации «паспортной», обречены на растрату чудовищных средств под вынашивание мертвого младенца. «Гражданский национализм», он же «национализм паспортный», в непопулярность которого уперлась нынешняя политическая элита, представляет собой губительную химеру. Проблем возникнет много, — собственно, раздражение в российском социуме уже нарастает, — а вот пользы ждать не приходится.
Таким образом, определение, которое говорит о том, что империя — государство в основе своей полиэтничное, некорректно. Количество этносов просто не имеет значения.
Что такое империя в смысле государственного строя? Если она является основным оформлением цивилизации, следовательно, мы можем говорить о том, что большая часть суперэтноса (носителей строго определенных ценностей) должна жить внутри империи — вне зависимости от того, сколько в суперэтнос входит этносов: один или больше. Империя обладает территорией и военно-политическим потенциалом, который обеспечивает ей лидерство в определенном регионе. Она достаточно централизована, и достаточно сильна внутри себя для того, чтобы обеспечивать господство имперской культуры, единства закона, прав и обязанностей для всего имперского народа, то есть, нации. Имперская (цивилизационная) сверхценность обладает потенцией к тому, чтобы маркировать собой весь мир, а уже подконтрольное ей пространство является самостоятельным миром в религиозно-культурном плане.
Итак, правильная империя равна национальному государству.
Со времен позднего Средневековья и особенно Нового времени в Европе культивируется искусственное создание и поддержание малых наций, а на их основе — национальных государств. Нет Шведской цивилизации, нет Венгерской цивилизации, как, впрочем, и Голландской или, скажем, Датской. Нет никаких специфических сверхценностей, характерных только для названных наций, нет и особых цивилизационных миссий. Всё, что было в Европе масштабного по этой части, давно сгнило. Что же касается этнических различий, то много ли их можно отыскать (помимо языка), скажем, у горожанина-финна и горожанина-чеха? Или горожанина-шотландца? Этничность в Европе вырождается. Но существование этих наций, — как и существование многих других, им подобных, поддерживается за счет постоянных вливаний в систему госучреждений, отвечающих за образование и культуру. А, значит, пока еще теплится и «национализированная» этничность.
Стойкость подобных наций невелика: при желании общеевропейская политическая элита можно дробить их и выращивать совсем уж микро-нации на материале немноголюдных этносов, путем дарования им культурной автономии и прав на локальное использование своего языка как государственного. Следовательно, нынешнее состояние границ на территории Евросоюза можно считать непрочным и временным. В перспективе — образование Новой европейской цивилизации с гностическим универсализмом в качестве сверхценности, или же полный распад европейского единства и переход Европы под контроль настоящих устойчивых наций.
Для России можно говорить о том, что правильное национальное государство — это почвенная империя. В России, в идеале, нация, которая пока не существует, должна формироваться вокруг русских почвенных ценностей. Иными словами, вокруг православия, русского языка, русской истории и русской культуры. Вопросы крови играют определенную роль, но они находятся на втором плане. Россия исторически была империей с конца XV — начала XVI века, с момента формирования Московского государства. В советское время она пребывала в состоянии квазиимперии, поскольку, на мой взгляд, советская цивилизация не сложилась за краткостью существования советской власти.
В настоящее время Россия не является империей, не является, соответственно, и национальным государством. Лишь в будущем она имеет шанс сделаться таковым.
Есть два варианта развития событий: идеальный состоит в том, что Россия, формируясь в империю, пройдет значительный по длительности период, в ходе которого основные силы будут брошены на освоение внутреннего пространства. Это, прежде всего, создание полноценной коммуникационной инфраструктуры, создание самодостаточной (автаркичной) экономики и наращивание внутренней рехристианизации. После этого, возможно, при наилучшем развитии событий, произойдет обретение внешней миссии. Полагаю, она может быть сформулирована имперским обществом как геокультурная экспансия. А геокультурная экспансия вне империи отнюдь не означает, что нашим потомкам придется рвать жилы, завоевывая новое пространство. Важнейшей задачей становится рехристианизация всего мира, производимая на основе культурного ядра, которое может устояться в России. Этот процесс, как минимум, на ранних этапах, должен проводится мирными методами — методами экспансии культуры.
Второй вариант развития событий — тупое растворение России в глобализационных процессах по импортным сценариям.
Нельзя воспринимать серьезно байки антиимперцев, которые приписывают сторонникам имперского устройства общества горячее стремление построить нечто возвышенное, для начала положив в мясорубку очередную порцию русских людей. Имперский политический строй требует не большей жертвенности, чем любой другой. Имперская миссия совсем не обязательно равняется самоубийственному стремлению македонцев посылать фаланги на бесконечное завоевание соседних областей. Империя и империализм — разные вещи, не стоит их смешивать в одну кучу.
К сожалению, в настоящее время в России нет национальной элиты, а значит, не сложилось элиты, сознательно и прочно поддерживающей имперские ценности.
У нас существует пока неорганичная, неустоявшаяся элита, которая расколота и шатается между двумя различными проектами. Проект первый (пока, к сожалению, преобладающий) состоит в том, чтобы торговаться с Западом за хорошее место в глобализированном мире, пугая его театрализованными попытками повысить самостоятельность России, начать культурное возрождение цивилизации, обустроить экономический автаркизм и так далее. Современная политическая элита, стремясь повысить свой международный статус, демонстрирует Западу: у нас есть кое-какие рычаги власти, мы можем отклоняться от линии Вашингтонского обкома и, таким образом, расстраивать сроки глобализационных планов, вставлять палки в колеса...
Второй проект реализуется только в том случае, если результаты «торговли» окажутся неадекватными для российской политической элиты. Тогда она, действительно, может начать строить в меру своих сил и умений автаркичную цивилизацию, основанную на православии, т.е. рехристианизированную, и развивающуюся вне евроамериканских глобализационных проектов.
Но этот вариант, на мой взгляд, сейчас менее вероятен, учитывая состав верхних эшелонов элиты.
Для серьезного поворота в политике, о котором я говорю, нужна экстремальная ситуация (но только не внутренняя смута — она может вообще похоронить Россию). Как минимум, нужно резкое ослабление внешних глобализаторских центров. В результате, скажем, социального или природного катаклизма, внешней по отношению к России войны.
А пока на повестке дня стоят три задачи.
Первая из них — культурное хранительство, т.е. работа, направленная к сохранению и усилению позиций православия, русской культуры, русского языка и русского исторического самосознания в России.
Вторая — создание и поддержка в современной политической элите страны национально-ориентированных бастионов, продвижение в политическую и интеллектуальную элиту людей, которые придерживаются национальных приоритетов.
Третья — выращивание национальных в своей основе экономических и социально-политических структур, которые могут играть роль постоянных баз для национального движения.
Ничего более важного нет.
