От редакции. Данный текст был опубликован 6 октября 2006 года. Однако сейчас, в связи с объявлением и признанием независимости Косово, этот текст вновь приобрёл актуальность.
Редакция намерена в ближайшее время начать широкую дискуссию по проблеме независимости Косово и иных непризнанных государств.
17 сентября 2006 года в Приднестровской Молдавской Республике (ПМР) состоялся референдум "по вопросу взаимоотношений с Российской Федерацией и Республикой Молдова".
26 сентября 2006 года в Тирасполе Центральной избирательной комиссией Приднестровья были оглашены официальные результаты всенародного голосования, прошедшего в республике 17 сентября 2006 года.
Согласно информации ЦИК ПМР, за независимость Приднестровской Молдавской Республики и ее последующее свободное присоединение к Российской Федерации на референдуме 17 сентября 2006 г. высказались 97,2% граждан автономии, что составляет 301.3 тыс. человек.
Против данного решения высказались 1,9% граждан Приднестровья, что составляет 5.9 тысяч человек.
При этом на второй вопрос референдума о возможном отказе ПМР от курса на независимость и последующем вхождении в состав Молдавии ответили согласием лишь 3.3% граждан, или 10.3 тыс. человек.
В свою очередь, против такого развития событий высказались 94,9% участников голосования, что составляет 294. 2 тысяч человек.
По официальным данным ЦИК Приднестровья, в референдуме 17 сентября 2006г. приняли участие 78,6% граждан, имевших право голоса, или 310 тысяч 169 человек.
Реакция властей России на референдум и его результаты оказалась весьма неоднозначной, если не сказать — странной.
22 сентября перед встречей со своим французским коллегой Жаком Шираком в Елисейском дворце в Париже президент РФ Владимир Путин заявил:
"Референдум был проведен, теперь мы должны определиться с нашими, в том числе и европейскими партнерами, что мы ставим во главу угла международных дел — принцип территориальной целостности или так называемую политическую целесообразность.
Наша позиция в том, что следует придерживаться принципов международного права, один из которых предусматривает принцип территориальной целостности государств. Но мы должны искать такие решения вопросов, которые бы удовлетворяли всех людей, которые проживают на той или другой территории, тем более в Европе. Это очень сложный вопрос. Мне очень хотелось бы с вами в дискуссии его решить, но боюсь, что не получится".
В ответ на вопрос журналистов об отношении Путина к референдуму в Приднестровье и к визиту президента ПМР Игоря Смирнова в Москву, российский лидер ответил буквально следующее:
— Я, честно говоря, не знал, что господин Смирнов в Москве. Я сам в Париже, как вы видите.
Официального признания Москвы, на которое так рассчитывали и руководство ПМР, и приднестровский народ, референдум не получил.
Эксперты Института национальной стратегии считают подобную позицию российской власти ошибочной, а признание референдума о статусе ПМР (и, соответственно, приднестровской государственности), — важным условием возрождения и долгосрочного развития России как региональной державы. Обоснованию этого тезиса посвящен настоящий Меморандум.
Россия в "замороженных конфликтах" на территории экс-СССР: вчера и сегодня
На данный момент Россия присутствует в непризнанных государствах и, соответственно, в тех регионах, узловыми точками которых они являются, в качестве одной сторон миротворческого процесса. Такая модель присутствия в целом (в конъюнктурном плане) удобна для Москвы, так как позволяет осуществлять влияние в регионе, не беря на себя прямую ответственность за своих союзников (формальных или подразумеваемых). Однако подобная модель является весьма шаткой, поскольку основывается на замороженном состоянии конфликта и на вынесении за скобки вопроса о статусе самопровозглашенных республик. Между тем, есть все основания полагать, что именно сейчас конфликт вокруг непризнанных государств снова переходит в активную фазу и вопрос об их статусе становится весьма важным с точки зрения конфигурации Европы и пространства бывшего СССР.
Само существование самопровозглашенных республик является камнем преткновения для интеграции постсоветских государств в евроатлантические структуры, для политики ЕС на восточном направлении и для американской политики влияния на Кавказе и в Восточной Европе. Грузия и Молдавия будут поддерживать высокий фон напряженности вокруг непризнанных государств, чтобы удерживать проблему в фокусе внимания международных игроков. Впрочем, последние и без того нацелены на системное, а не тактическое решение проблем легитимности на постсоветском пространстве. Это означает, что Россия не сможет оказывать серьезного влияния на ситуацию, не имея своего ответа на ключевой вопрос о статусе т. наз. непризнанных государств.
В настоящее время Москва фактически отказалась от самостоятельной позиции по вопросу об урегулировании статуса постсоветских непризнанных государств, давая понять, что эта позиция будет производной от позиции США и Евросоюза по косовской проблеме. Теоретически такая стратегия может оказаться успешной. Ведь Запад, по всей видимости, либо отложит вопрос о статусе Косово, либо оформит сецессию этой территории. И то, и другое решение в проекции на постсоветские конфликты, вроде бы, устраивает Москву. Однако, вероятнее всего, процесс отделения Косово от Сербии отнюдь не создаст прецедента, которым Россия могла бы воспользоваться по своему усмотрению. Европейский Союз и США вполне способны принудить Белград к формальному признанию Косово в том статусе, который этому краю (региону) сочтут необходимым придать реальные модераторы европейской политики. От Грузии и Молдавии Кремль заведомо не может добиться подобного “эффекта добровольности”. Поэтому, настойчиво привязывая своих непризнанных союзников к Косово, Москва загоняет себя в ловушку.
Позиция "ожидания косовского прецедента" неверна и по другой причине. История международных отношений последних десятилетий и без того содержит достаточно прецедентов, которыми Россия могла бы воспользоваться для признания итогов референдума в Приднестровье и самого Приднестровья (о них речь пойдет ниже). Поэтому дело не в наличии прецедентов, а в готовности их использовать. Никакой прецедент не может действовать "автоматически", без принятия на себя ответственности за его интерпретацию и конечное решение проблемы на его базе. Признание Россией Приднестровской Молдавской Республики и других постсоветских непризнанных государств может произойти только в результате её суверенного решения, не обусловленного жёстко внешними обстоятельствами, в том числе решениями других государств и межгосударственных образований.
В данном меморандуме мы намерены обсудить правовые и историко-политические основания этого решения о признании, в основном, применительно к ситуации Приднестровской Молдавской республики, итоги недавнего волеизъявления которой требуют от России выработки максимально четкой и принципиальной позиции.
Исторические аргументы
Предваряя собственную аргументацию, перечислим наиболее распространенные исторические аргументы, которые используются сторонниками независимости Приднестровья и которые действительно важны для формирования позиции России по данному вопросу.
· Приднестровье осуществило самоопределение до приобретения Молдавией полноценной международной правосубъектности. Еще 2 сентября 1990 г. II Съезд депутатов всех уровней провозгласил создание Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики (ПМССР, которая в 1991г. переименована в ПМР), а 22-25 ноября прошли выборы в республиканский Верховный Совет, 1 декабря того же года прошли президентские выборы и референдум о независимости ПМР от Молдавии. Приднестровье не участвовало в параллельно развивавшемся процессе выхода Молдавской ССР из юрисдикции Советского Союза.
· Между "правобережьем" и "левобережьем" Днестра (бессарабской и приднестровской частями МолдССР) всегда пролегал культурно-исторический барьер. Приднестровская идентичность, основанная на соотнесении местного полиэтничного населения с русской культурой и российским имперским центром, ощутимо отличалась от идентичности бессарабской части Молдавии, долгое время входившей в состав Румынии. Объективная тенденция к интеграции постсоветской Молдовы в сферу влияния Румынии неприемлема для населения Приднестровья.
· Военный конфликт марта-июля 1992 г., разразившийся вследствие нападения с молдавской стороны, объективно затрудняет перспективу примирения народов ПМР и Молдовы, равно как их сосуществование в рамках единого гражданского сообщества.
· В 1992-2003 гг. Молдавия фактически отказалась от справедливой модели федерализации как формулы урегулирования конфликта. В процессе переговоров Кишинев и Тирасполь допускали возможность общего государства, однако по-разному видели его структуру. Кишинев видел в нем унитарную, территориально целостную республику, в которой Приднестровскому региону предоставлен особый автономный статус. Тирасполь же выступил за “равносубъектность” Приднестровья и Молдавии в общем молдавском государстве. В 2003 году руководство Приднестровья согласилось на асимметричную федерацию по так называемому "плану Козака", который предусматривал существование в Молдавии двух автономных республик — Приднестровья и Гагаузии, —имеющих квоты представительства в федеральной власти и гарантии сохранения автономии. Однако даже этот компромиссный план был в последний момент отвергнут молдавской стороной в лице президента страны В.Воронина.
Безусловно, в конфликтах территориальных притязаний "исторические" ргументы наличествуют у обеих сторон и редко бывают исчерпывающими. Однако, как правило, противники международного признания Приднестровья апеллируют не к истории, а к юридическому статус-кво. По общему мнению, если "историческая правда" на стороне приднестровцев, то на стороне Кишинева – международное право, с которым нельзя не считаться.
При ближайшем рассмотрении подобное утверждение оказывается не вполне точным. На международном уровне признана не только республика Молдова в границах МССР, но и наличие неурегулированного конфликта на ее территории. И следует полностью отдавать себе отчет в том, что однозначных вариантов разрешения подобного рода конфликтов международное право не содержит.
Амбивалентность "международного права"
Прежде всего, нельзя не учитывать, что международно-правовая система, к которой апеллируют сторонники “нерушимости границ” бывших советских республик, переживает серьезный кризис. Распад СССР положил начало открытой ревизии принципов “вестфальского мира”.
"Вестфальская система", восходящая к Вестфальскому мирному договору 1648 года, завершившему Тридцатилетнюю войну, основывается на принципе суверенитета. То есть на признании суверенного государства как основного субъекта международных отношений и на представлении о мире как совокупности государств, обладающих всей полнотой власти на своей территории и самостоятельных во внешней политике. Эта система на нормативном уровне допускает военные конфликты между государствами, однако исключает вмешательство во внутренние дела друг друга. Принцип невмешательства является одним из следствий принципа суверенитета (последний в рамках Вестфальской системы стал атрибутом именно государства, а не монарха). Эти принципы стали основополагающими для последующего развития международных отношений, включая его "ялтинский" этап, связанный с послевоенным разделом мира и созданием ООН. Организация объединенных наций основана на принципах взаимного признания суверенитета и невмешательства государств-членов.
О кризисе и фактическом отказе мирового сообщества от принципов "вестфальской системы" свидетельствуют многочисленные примеры из новейшей истории. Так, статус государства-члена ООН не стал для Ирака или Югославии иммунитетом от интервенции. Более того, результаты произошедшей агрессии или, если угодно, неправомочного вмешательства (упразднение структур югославского государства в Косово и смена режима в Ираке) были де-факто (а отчасти и де-юре) признаны на международном уровне. В том числе, они были признаны Россией. Между тем, признание результатов внешней агрессии, совершенной в отношении государств-членов ООН, с правовой точки зрения ничуть не более оправданно, чем признание результатов внутренних движений самоопределения, возникших в рамках республик бывшего СССР.
Но дело не только и не столько в обесценивании международных правил игры, сколько в их изначальной двусмысленности. Вопрос о признании или непризнании де-факто сформированных государств не имеет однозначного нормативного решения в рамках сложившейся системы международного права. Эта система не просто противоречива. Она заведомо антиномична, т.е. основана на динамическом соотношении несовместимых друг с другом принципов. Например, принципа территориальной целостности государств и принципа права наций на самоопределение. В практической плоскости их несовместимость восполняется применением главного принципа международных отношений — принципа суверенитета, в соответствии с которым только суверенным государствам принадлежит право решать, какая из разноречивых норм будет действовать в данном конкретном случае.
Нам могут возразить, что один из названных принципов сильно дискредитирован историей. Действительно, в годы, последовавшие за распадом СССР и СФРЮ, так часто звучала обоснованная критика по поводу “права наций на самоопределение”, доказавшего в очередной раз свою разрушительную силу, что ссылаться на него в обоснование тех или иных притязаний кажется неуместным. Однако в действительности его можно осуждать, но игнорировать его невозможно, т.к. этот принцип лежит в основе многих современных мирополитических реалий. В частности, он является единственным правовым основанием сегодняшней независимости бывших республик Советского Союза (их право на выход из федерации, закрепленное в Конституции СССР, базировалось именно на данном принципе). Современные государства, обязанные своим рождением этому принципу, не могут отказаться от уважения к нему, не вставая на путь международно-правового нигилизма — путь, на котором их аргументы в пользу незыблемости собственной “территориальной целостности” становятся весьма двусмысленными, если не сказать — откровенно сомнительными.
При применении принципов международного права к постсоветским непризнанным государствам общая двусмысленность этих принципов усугубляется особенностями исторических обстоятельств. Конфликт притязаний, приведший к образованию непризнанных государств, произошел в ситуации своего рода правового вакуума. Он не подлежал регулированию ни в рамках конституционного права СССР, поскольку это государство прекратило свое существование, ни в международно-правовом пространстве, поскольку на момент возникновения конфликта союзные республики еще не обрели полноценной международной правосубъектности. Так, формирование Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики (позже переименованной в ПМР) произошло в 1990-1991 гг., до обретения Молдавией (Республикой Молдова) полноценной государственной правосубъектности. Поэтому даже в рамках отдельно взятого “принципа территориальной целостности” (применимого только к субъектам международных отношений) этот конфликт не имеет однозначной квалификации.
Что же касается общей установки на признание внутрифедеративных границ в качестве межгосударственных, принятой ведущими государствами мира в ситуации распада СССР и СФРЮ, то она не имела и не имеет характера международно-правовой нормы. Она является в чистом виде проявлением той самой "политической целесообразности", которая фигурирует в выступлениях президента РФ В. Путина в качестве антитезы "незыблемому" принципу территориальной целостности.
Политико-исторические основания признания "самопровозглашенных" советских государств
Сказанное ни в коей мере не означает допустимости пренебрежения международным правом. Необходимо лишь помнить, что международное право является не источником принимаемых в политике решений, а формой их обоснования. Это тем более верно для таких сложных случаев, как проблема непризнанных государств в постимперском пространстве. Универсальных оснований и механизмов решения этой проблемы в современной международно-правовой системе не существует. Поэтому апелляции к ней с точки зрения существа обсуждаемого вопроса — бесплодны. Между тем, мы можем согласиться, что вопрос о статусе непризнанных государств не может быть решен на основе одной лишь “политической целесообразности”. Это решение, которое требует системного обоснования на уровне политики принципов.
На наш взгляд, существуют два базовых принципа, — не юридических, а историко-политических, — основываясь на которых Россия может и должна принять решение об официальном признании Приднестровья (а также, в обозримом будущем, вероятно, — Абхазии и Южной Осетии).
Первый из них можно назвать принципом "фактического суверенитета". Второй — принципом "постимперской ответственности метрополии". Рассмотрим каждый из них в отдельности.
1. Принцип фактического суверенитета.
Несостоятельность внешних механизмов урегулирования коллизии непризнанных государств заставляет обратиться к главному условию полноценности государств как таковых: их внутренней состоятельности. В случае политических новообразований исходным фактором этой состоятельности является способность не только провозгласить, но и отстоять независимость – при необходимости, в вооруженной борьбе.
Принцип "права наций на самоопределение", при всей его одиозности, о которой уже сказано выше, лишь на первый взгляд подразумевает широкую свободу сецессии. В действительности, это право обставлено рядом внутренних ограничений, сужающих область его применения. Так, не всякая этнокультурная общность может быть признана “нацией”, но лишь та, которая, по меньшей мере, выработала устойчивые механизмы политической мобилизации, имеет определенную территорию расселения и способна ее контролировать. Экзамен на статус нации выдерживают далеко не все претенденты на самоопределение. Еще более сильными предпосылками нагружено само понятие “самоопределения”, если иметь в виду его предельную форму — обретение суверенитета. Суверенитет той или иной системы власти предполагает верховенство её юрисдикции. Он не может приобретаться под эгидой какой-либо иной юрисдикции, т.к. это противоречило бы понятию верховенства. Он создается собственными силами “самоопределяющегося” народа и может быть признан существующим тогда и только тогда, когда власть обладает легитимностью в глазах сообщества, которое она представляет, и когда наличествует достаточная вооруженная сила для обеспечения внутреннего правопорядка и защиты от посягательств извне. Вне этой фактической данности суверенитета или, по крайней мере, основных предпосылок суверенитета, ни о каком “праве самоопределения” речи, быть не может. И наоборот, фактическая состоятельность нового суверенитета является достаточным основанием для его официального признания со стороны других заинтересованных суверенов (суверенных государств).
В случае постсоветских непризнанных государств решающим шагом к их состоятельности стали одержанные ими победы в войнах за независимость, разыгравшихся на руинах Советского Союза. В ряде случаев лишь миротворческое вмешательство Москвы помешало им довести военную победу до того правового состояния урегулирования конфликта, которое наступает с капитуляцией одной из сторон. Однако, как в случае Абхазии и Южной Осетии, так и в случае Приднестровья несомненен факт военной победы (достигнутой вопреки изначально превосходящим силам атаковавшего их противника). Причем в данном случае это не просто исторический факт, но одна из констант нынешней ситуации. Ведь Грузия и Молдавия и по сей день неспособны самостоятельно достичь успеха на пути военного реванша. Таким образом, победа самопровозглашенных республик политически остается в силе, и именно она является краеугольным камнем их права на самостоятельный выбор своей судьбы.
"Право победы" есть главный аргумент в пользу существования самопровозглашенных государств. Без признания этого права урегулирование определенного рода конфликтов является в принципе невозможным. Война, или точнее, победа в войне всегда была правоучреждающей реальностью в международных отношениях. Лицемерие современных государств, воюющих, не признавая состояния войны, и прекращающих воевать, не оговаривая условий мира, не меняет этого положения вещей, а лишь создает дополнительные трудности в создании прочного мира.
Разумеется, "право победы" — обоюдоострое оружие, которое может как учреждать новые государства, так и дезавуировать их. Нам всем хорошо известно, что самая мощная самопровозглашенная республика постсоветского мира — Чечня-Ичкерия, — несмотря на первоначальный относительный успех, впоследствии была ликвидирована благодаря военной победе России. “Право победы” в этом случае — на стороне федерального центра, а не самоопределившейся территории (главной гарантией против сепаратизма в России является уверенность в том, что так будет и дальнейшем). Впрочем, это лишь одно из отличий чеченской ситуации от ситуации с непризнанными государствами.
Другое важное отличие состоит в том, что Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия совершенно иначе распорядились плодами своей победы. В отличие от Ичкерии образца 1990-х гг., они создали полноценную государственность. Способность выстроить на своей территории современное регулярное государство — не менее важный, чем способность завоевать независимость, критерий внутренней состоятельности самопровозглашенных республик. С точки зрения этого критерия, их состоятельность не вызывает никакого сомнения. Или, по крайней мере, вызывает сомнения несколько меньшие, чем государственная состоятельность Грузии и Молдавии.
ПМР, Абхазия, Южная Осетия обладают базовыми атрибутами государства, такими, как:
- монополия на легитимное насилие;
- способность к обеспечению правопорядка;
- наличие единой системы органов государственной власти и правосудия;
- контроль над фиксированной территорией.
К этому общеобязательному “государственному минимуму” следует добавить еще два признака, свидетельствующие в пользу доброкачественности их государственных систем:
а) реальное функционирование демократической системы власти, основанной не только на соблюдении формальных выборных процедур, но и на достаточно высоком уровне взаимного доверия власти и общества и широком моральном консенсусе;
б) способность следовать принципам добрососедства в случае устранения прямой внешней угрозы.
Названные признаки образуют еще один важный пункт отличия пророссийских непризнанных государств от антироссийской Ичкерии, проявившей себя как агрессивно-экспансионистское образование и постоянный источник криминальной угрозы.
Таким образом, единственным серьезным изъяном суверенитета непризнанных государств является собственно сама “непризнанность”, влекущая, подобно любой ситуации правового вакуума, искажения в функционировании социально-хозяйственной и административной систем. В этом смысле юридическое признание де-факто сложившихся суверенитетов – необходимый шаг к нормализации развития соответствующих регионов.
2. Принцип постимперской ответственности метрополии.
Все проблемы, связанные со статусом “непризнанных государств”, обусловлены одним международно-правовым недоразумением, а именно тем фактом, что Российская Федерация продолжает рассматривать себя и, соответственно, восприниматься другими всего лишь как одна из составных частей бывшего СССР.
Мы до сих пор отмечаем праздник 12 июня, сохраняя о нем воспоминание как о Дне независимости России. И, самое главное, продолжаем называть свою страну — государством-правопреемником бывшего СССР, то есть используем очень мягкий термин для обозначения связи между СССР и нынешней Россией. На самом деле, таковыми правопреемниками, согласно Договору 4 декабря 1991 г., заключенному накануне учреждения СНГ, считаются все бывшие союзные республики. В действительности у России несколько больший фактический статус, она — государство-продолжатель Советского Союза. Иначе говоря, Россия сохраняет исторический континуитет по отношению к бывшему Союзу. Именно на основании международного признания статуса “продолжателя” Россия получила место в Совете Безопасности ООН, монополию на ядерное оружие среди бывших республик СССР, но вместе с тем была вынуждена записать на свой счет основную часть советского внешнего долга.
Иными словами, РФ признана всем миром как государство, представляющее собой метрополию бывшей империи. И на этом основании Российская Федерация имеет полное право проводить политику, соответствующую ее статусу метрополии. Вне всякого сомнения, СССР не был колониальной империей, поскольку все его граждане еще с момента образования Советского государства имели равные права, однако это ни в коей мере не отменяет того факта, что именно Россия была источником/гарантом целостности и единства разнородного полиэтнического мира, который и составлял Советский Союз. Т.е. была субъектом имперского проекта. Поэтому она имеет обязанности по отношению не только к внешнему миру (в плане выплаты долгов СССР и контроля над ядерным оружием), но и к своим бывшим гражданам, в первую очередь тем из них, кто не по своей оказался за пределами России и кто никогда не высказывал не малейшего стремления к независимости от СССР. Классический пример — ПМР, которая никогда не являлась частью независимой Молдавии, и жители Приднестровья никогда не голосовали в поддержку ее отделения от Советского Союза.
ПМР имеет столь же законные права жить независимо от Молдавии или любого другого национального государства, какие имеют заморские территории Великобритании, а именно, Гибралтар и Фолклендские острова, жители которых на референдумах подтвердили свое желание остаться под властью британской короны.
Жители Гибралтара сделали это дважды. 10 сентября 1967 г. они проголосовали против независимости от Британии. 7 ноября 2002 г. 99% гибралтарцев отвергли план перехода под совместный англо-испанский суверенитет. Хотя в обоих случаях реакция Мадрида на результаты плебисцита была весьма жесткой, Великобритании пришлось принять во внимание волю жителей своей заморской территории, некогда отторгнутой ею у своего главного морского соперника. В сентябре 2006 г. с решением референдума фактически была вынуждена согласиться и Испания, снявшая воздушную блокаду Гибралтара, упорядочив и упростив процедуру пересечения границы и согласившись выплачивать пенсии испанцам, работавшим на территории колонии. Совершенно непонятно, почему страны ЕС одновременно признают права гибралтарцев не выходить из бывшей метрополии и отказывают в аналогичном праве жителям Приднестровья. При том что, в отличие от приднестровцев в Молдавии, безопасности населения Гибралтара в составе Испании, разумеется, ничего не угрожает.
Комментируя результаты гибралтарского референдума, британский Форин Офис заявил, что “Соединенное Королевство никогда не вступит в такие соглашения, в соответствии с которыми жители Гибралтара могли бы попасть под суверенитет другой страны против их свободно и демократическим путем выраженной воли” (“UK will never enter into arrangements under which the people of Gibraltar would pass under the sovereignty of another state against their freely and democratically expressed wishes”). Эти замечательные слова следовало взять на вооружение и российскому руководству еще в 1990-е годы.
Малочисленное население Фолклендских остров также подтвердило свое желание оставаться в составе Великобритании на плебисците, состоявшемся после поражения Аргентины в войне с Англией в 1983 г. На основании результатов плебисцита жителям Фолклендов было предоставлено гражданство Великобритании.
Точно такую же политику по отношению к колониальным территориям пыталась проводить и Франция в 1960-х годах. Территории, которые не желали быть частью новых независимых государств, получали статус заморских департаментов Французской республики. Федеративная Исламская Республика Коморские Острова получила независимость от Франции в 1966 году. Однако бывшая метрополия оставила в своем владении остров Майотта с расположенной на нем военно-морской базой. Жители Майотты дважды, в 1974 и 1976 гг., подавляющим большинством голосовали против независимости острова, а впоследствии — против его включения в состав исламской республики. Хотя ООН не признает французских прав на Майотту, Франция настаивает на соблюдении законных прав ее жителей. Майотта признана заморским департаментом Франции и на этом основании даже считается территорией Европейского Союза. Разумеется, никто не накладывает на Францию никаких санкций за одностороннее признание острова частью своей территории. Жителям маленького острова в Индийском океане был предоставлен шанс остаться в том государстве, к которому они хотели принадлежать, тогда как этого шанса де-юре оказываются лишены граждане крупного промышленного региона, вплотную примыкающего к юго-восточным рубежам Евросоюза.
Опираясь на перечисленные прецеденты (и вовсе не дожидаясь формального решения судьбы края Косово), Россия имеет все основания признать независимость Приднестровской Молдавской Республики в одностороннем порядке на основании результатов референдума 17 сентября 2004 года. Следует сказать и о тех государствах, которые получили признание мирового сообщества. В 1993 г. независимость от Эфиопии получила Эритрея, а в 2002 г. от Индонезии, наконец, отделился Восточный Тимор.
На эти два примера чаще всего ссылаются сторонники приднестровской независимости. По поводу данных прецедентов следует сказать следующее. И Восточный Тимор, и Эритрея могут рассматриваться как пример недобросовестного исполнения или же просто неисполнения бывшей метрополией своих обязанностей по обеспечению правильного процесса деколонизации. В конечном счете, именно снятие внешнего — постимперского — контура деколонизации в обоих случаях привело к кровопролитным войнам и продолжительной оккупации со стороны нового регионального гегемона. Италия потерпела поражение во II мировой войне и не могла контролировать процесс перехода Эфиопии к независимости, в том числе и в плане урегулирования отношений с Эритреей. Но наиболее отчетливо это самоустранение империи проявилось в случае с Восточным Тимором: под давлением ООН Португалия признала право своей колонии на обретение независимости, но затем — в ситуации начала гражданской войны — поспешила вывести в 1975 г. из Восточного Тимора свои войска, чтобы освободить дорогу войскам индонезийского диктатора Сухарто, начавшего там кровавую резню с молчаливого одобрения Соединенных Штатов.
История Восточного Тимора свидетельствует о том, что процесс деколонизации благополучно происходит лишь при наличии внешнего контура, каковым при оптимальном развитии событий должен выступать прежний имперский центр. Поэтому именно реальное и признанное миром положение России как государства, сохраняющего континуитет по отношению к Советскому Союзу, делает для нашей страны возможным, с точки зрения практики ведущих мировых держав, сталкивавшихся с аналогичными ситуациями, признать волеизъявление народа Приднестровья и официально — до вынесения соответствующей резолюции Генеральной Ассамблеей ООН — признать независимость ПМР от республики Молдова.
При этом данное решение не должно ставиться в зависимость от будущего возможного территориального и политического самоопределения Приднестровья как независимого государства. В обоснование своего решения Россия может, взяв за основу цитировавшиеся уже слова британского правительства, заявить следующее: наша страна никогда не вступит в такие соглашения, в соответствии с которыми жители Приднестровья могли бы попасть под суверенитет другой страны против их свободно и демократическим путем выраженной воли. Мир обязан признать желание народа Приднестровья жить независимо от Молдовы, и России нет никаких причин стесняться поддержать своих соотечественников в этом законном устремлении.
Заключение. Мотивы признания ПМР
Таким образом, мы можем констатировать, у России есть достаточно оснований для признания ориентирующихся на нее самопровозглашенных государств постсоветского пространства. Оснований как формальных, основывающихся на международно-правовых прецедентах, так и принципиальных, связанных с особым концептуальным видением международных отношений. Однако для принятия подобного решения необходимы не только серьезные аргументы, но и серьезные мотивы. То есть необходим четкий ответ на вопрос: в чем состоит насущная историко-политическая необходимость признания Приднестровья и других пророссийских непризнанных государств для самой России?
Наиболее очевидный ответ на этот вопрос может быть дан на уровне политики интересов. В этом случае мы должны вспомнить о значении Приднестровья как геостратегического форпоста российского присутствия в юго-восточной Европе. Мы должны будем вспомнить о значении Абхазии и Южной Осетии на этнополитической карте российского Северного Кавказа. От уровня поддержки Россией этих дружественных зон напрямую зависит лояльность ей ключевых северо-кавказских этнических групп: осетинской и абхазо-адыгской. Учитывать подобные обстоятельства чрезвычайно важно. Однако, на наш взгляд, главный ответ на поставленный вопрос лежит на другом уровне: на уровне политики идентичности, которая составляет необходимый фундамент политики интересов. Именно этого фундамента не достает в конструкции современной России.
Все государства, возникшие в результате распада СССР, с момента своего рождения попали в ситуацию острого дефицита исторической легитимности. По большей части, они не имели опыта государственного существования в тех границах, которые придала им советская власть, и получили собственную независимость в результате констелляции внешних сил, а не собственных мобилизационных усилий, создающих жизнеспособную национальную общность. Т.е., по существу, они возникли как государства без естественных границ и политических наций, поставленные перед необходимостью доказывать свою историческую состоятельность. Для одних путем подтверждения этой состоятельности стала интеграция в европейский интеграционный проект (страны Балтии), для других — успех в реализации проекта модернизационного развития (Белоруссия и Казахстан), для третьих — энергия революционной мобилизации населения (Украина). Грузия, несмотря на произошедшую в этой стране революционно-вождистскую мобилизацию, может стать состоявшимся государством, лишь восстановив "территориальную целостность" либо сняв этот вопрос с повестки дня. Перспектива исторической состоятельности Молдавии, по всей видимости, всецело связана с ее будущей интеграцией в Румынию в той или иной форме. Осознание того, что борьба за Приднестровье лишь препятствует этому процессу, есть задача для ответственной части молдавских элит.
Государства, успешно подтверждающие собственную состоятельность, перестают быть собственно "постсоветскими" государствами, обретая новое качество легитимности и демонстрируя новый тип поведения элит. На сегодня одним из немногих государств, продолжающих существовать в режиме ограниченной "постсоветской" легитимности, является Российская Федерация, пятнадцатилетняя история которой не явила миру никакого успешного опыта национальной мобилизации и консолидации государствообразующего субъекта. Определенный шанс на историческое обновление был связан с опытом чеченской войны, но по причинам, которые следует обсуждать за пределами данного Меморандума, он не был в должной мере использован. Главная же проблема российской политики легитимности состояла, как уже было сказано, в том, что она не использовала своего естественного исторического превосходства над постсоветскими новообразованиями. Будучи по праву, причем международно признанному праву, продолжателем СССР и Российской Империи, она заявляла и вела себя не более чем как одна из “бывших республик”, самоопределившихся в ситуации кризиса Центра.
Уникальность постсоветских непризнанных государств состояла в том, что они представляли собой успешный опыт национальной военно-политической мобилизации, нацеленной не на отделение, а на воссоединение с российским имперским пространством в ситуации его распада. Если мы считаем, что это пространство распалось до конца, то эти анклавы героической мобилизации практически лишены шансов на выживание. Если же мы считаем, что ядро этого пространства в лице сегодняшней России сохранилось и способно к консолидации, значит, направленные к нему центростремительные силы имеют историческое значение. Таким образом, сегодняшний выбор России по вопросу о признании итогов референдума в Приднестровье и признании самой ПМР есть, по сути дела, выбор модели дальнейшего существования нашей страны.
Пришло время осознать следующее.
Россия, считающая пророссийские непризнанные государства сепаратистскими движениями, нарушающими принцип "территориальной целостности" бывших республик Союза, есть продукт распада СССР.
Россия, считающая их движениями воссоединения, отказавшимися от выхода из ее имперского пространства, есть продолжатель СССР и Российской Империи.
Каждый из этих вариантов имеет свою логику и свои органические последствия в истории. Мы убеждены, что, продолжая настаивать на выборе первой из них, Россия сама рискует оказаться несостоявшимся и полупризнанным государством, поскольку в ситуации динамично и непредсказуемо меняющейся мировой системы статус "бывшей союзной республики" не будет слишком убедительным основанием для сохранения столь значительного геополитического образования.
Признание самопровозглашенных постсоветских государств есть необходимое (хотя, разумеется, не достаточное) условие возрождения России на очередном этапе её истории.
Рабочая группа Института национальной стратегии: Михаил Ремизов, Борис Межуев, Роман Карев, Станислав Белковский.
