Приближается рубежное событие в жизни современной мировой системы провозглашение независимости Косова.
Данное событие является знаковым, но не только как факт фактической денонсации мировой юридическо-правового системы. Предстоящее отделение Косово от Сербии уже стало явной и четко прослеживаемой причиной наличия в сербском обществе признаков массового психоза. Сербского общество воспринимает фактически свершившуюся независимость Косова как надругательство на моральными юридическим и даже онтологическими принципами существования привычного ему мира.
Наблюдаемая ныне в Сербии массовая психотизация социума по мнению аналитиков неизбежно приведет с наступлением косовского «дня Х» к различным формам протеста, в том числе и далеко не мирным.
Явления предстоящего социального «фрустрационного взрыва» характерны не только для Сербии. Множество фактов, от попыток самосожжения на Красной площади до баррикад в Махачкале свидетельствуют о нарастании подобных процессов и в России.
ШАХИДИЗМ КАК ЯВЛЕНИЕ
Демонстративное, открытое насилие мировых и государственных политэлит над современным нравственным и правовым миропорядком вызывает вполне понятные чувства у большинства сколько-нибудь вменяемых людей. Более того: индивид, сколько-нибудь способный к созданию нравственных оценочных категорий, неизбежно будет воспринимать их действия как насилие над собой, над его собственной личностью.
Столь же понятно, что чувство отчаяния и безысходности неизбежно будет источником различного рода протестных явлений. И даже если большинство из таких фрустрирующих индивидуумов будут социально-пассивными и предпочтут в тех или иных формах эскапизм и «протест внутренний», то все же некое число их, пусть и ничтожно малое, выберет путь протеста активного.
Маргиналы и социаопаты присутствуют в любом обществе. Советский психиатр Каннабих в 1928 году в своей классификации психопатий выделял «преобразователей общества» в отдельный вид психических расстройств. Но в обычном, спокойном социуме влияние «преобразователей» близко к нулю — их воспринимают в лучшем случае как чудаков, в худшем как опасных смутьянов, которых не грех и сдать властям, как это делали русские крестьяне со «скубентами», ходящими по деревням с «агитацией».
Однако при социальных потрясениях, в период массовой смысловой и социальной дезориентации влияние в обществе подобных личностей резко возрастает и грозит реальными социальными потрясениями. Социо- и психопаты зачастую становятся катализаторами, оформителями и ретрансляторами смутных и слабооформленных идей общественного недовольства.
Опять-таки: те же самые крестьяне, но одетые в серые шинели и согнанные в окопы Первой Мировой, слушали тех же «скубентов» куда внимательнее, чем в спокойные предвоенные годы. Более того, очень скоро им стали верить. «Агитаторы развалили фронт» — сетовали впоследствии в мемуарах «бывшие», спасаясь по Парижам и Константинополям, и ругали «народ-богоносец», который вдруг повёлся на революционную риторику. Между тем тот же самый народ её совершенно не воспринимал — пока всё, по его мнению, шло хорошо и в целом правильно.
Далее. Отчаяние масс, вызванное ощущением делегитимации мироустройства и безысходности, может привести к массовому «позыву к самоубийству».
Самоубийство, в широком понимании данного термина, является последней формой протеста, своеобразным «харакири», вызванным стремлением сохранить внутреннюю систему ценностей на фоне всеобщего духовного и социального распада.
Суицид в данном контексте может быть как реально-физическим, так и символическим.
К последним, наряду с «классическими» алкоголизмом, наркоманией и тоталитарно-религиозным сектантством можно причислить и некоторые формы социального протеста, в частности терроризм.
Терроризм может быть как системным, то есть требующим наличия организации, идеологии, формулировки целей и задач, так и бессистемным, протестно-демонстрационным — «фрустрационным», как правило индивидуальным. Примеров подобного бессистемного протестного терроризма русская история XIX-XX веков — в частности, в период революции 1905 года и сразу после неё.
Побудительным моментом в этом случае является протест как таковой, протест ради протеста, борьба не столько «ради чего», сколько «против чего». Индивидуальная психотизация личности при этом является следствием общего социально-фрустрационного фона.
Надо добавить, что при массовой психотизации социума явления «социального самоубийства» могут принимать эпидемический характер. Каждый отдельный акт «мученичества» становится для других индивидов поводом к ценностно-смысловой ревизии и стимулом к повторению.
Шахидизм как явление характеризуется осознанным суицидным действием во имя «высшей цели». Такй «высшей целью» может быть и демонстрация протеста как такового, и стремление к пропагандитскому эффекту. Скажем, и житель Кабардино-Балкарии Давлет Капушев, пытавшийся в ноябре 2007-го года совершить самосожжение на Красной площади в знак протеста против нерасследования местным МВД убийства своего брата, и нацболы-«декабристы» — все они, с некоторыми допущениями, могут быть названы шахидами.
Мусульманский терроризм — помимо всего прочего — есть также фрустрационный протест против обезбоживания, обездушивания и меркантилизации современного мира. Это протест против «погрязшего в грехе» Запада и его аморальности. В определенном смысле дополнительной причиной стал крах коммунистической идеологии, бравшей ранее на себя функции духовной антизападной альтернативы и квазирелигиозной «идеологии справедливости».
Современный исламский шахидизм, где личная смерть ставится на службу некоей религиозной цели есть гибридная форма, соединяющая моменты социального протеста с определенными формами религиозного культа. Аналогии с шахидизмом можно проследить не только у средневековых ассасинов, но и у русских народников-«первомартовцев» или у «Млада Босны» с Гаврилой Принципом.
Более чем вероятно, что шахидоподобные протестный формы возникнут в будущем и на православной или квазиправославной духовной основе.
ПОЧЕМУ ЭТОТ ШАХИДИЗМ БУДЕТ ПРАВОСЛАВНЫМ
Следует сразу сказать: в данном случае православность будет скорее условной. Это будет, скорее, квазиправославность.
Скажем сразу. Русская Православная Церковь (или любая другая православная церковь) как организация, взявшая на себя роль идеологического оформителя и организатора неких социально-протестных движений, абсолютно невозможна. Как учит история, оформленная и структурированная конфессиональная организация всегда выступает в качестве охранителя государственной и общественной стабильности. Принципом любой Церкви как социального института является духовная и социальная эволюция (работа по исправлению греховных начал в человеке и обществе), но никак не революция. Протестные фигуры в любой конфессии практически всегда отторгаются и маргинализируются. Быть критиком и обличителем существующего миропорядка, оставаясь в рамках признаваемых обществом конфессиональных структур, — это значит в той или иной мере противопоставлять себя им, идти на конфронтацию с ними.
Савонарола, Лютер, Иоанн Кронштадсткий или епископ Диомед — все они были или становились маргиналами с точки зрения церковно-официальных структур. И именно такое положение и было наиболее привлекательным для «духовно-голодных», дезориентированных в смысловом плане масс.
Православность в возможном протестном движении, скорее всего, будет лишь знаменем, символом возвращения к идеалам справедливого мироустройства.
Протест против социальной несправедливости, стремление ее ликвидировать и прийти к новому гармоничному обществу еще недавно был главным жизненным мотивом для сотен миллионов приверженцев идеологии коммунизма. Новые протестные формы, которые возможно возникнут в России, Югославии и т.д. будут так же результатом стремления возвратиться хоть к какому-то подобию справедливого божественного миропорядка и провозглашенным в Нагорной проповеди Иисуса Христа принципам справедливости. Религия и религиозно обусловленные нормы поведения при этом становятся своеобразными «смысловыми якорями», дающими возможность ориентации и стабилизации индивидуального или группового смыслового поля.
Собственно обрядово-конфессиональная религиозная составляющая при этом может быть уже и неважной: она вполне может быть лишь внешней формой протеста, подобно тому, как католицизм и протестантизм были лишь абстрактно-внешними формами межобщинной борьбы в Ольстере.
У представителей современных православных народов, даже сильно модернизировавшихся и на внешнем уровне почти что отказавшихся от веры, всё же, — хотя бы на уровне глубинных малоосознаваемых архетипов — существуют древние архетипические стандарты, дающие возможность ориентации в понятиях «добра», «зла», «справедливости». Именно благадаря таким архетипам нарушение моральных и нравственных норм для православного, в широком смысле, социума, является гораздо более болезненным, чем для любого другого — и вызывает сильные реакции протеста. Однако этот протест в подавляющем большинстве случаев является пассивным, внутренним. Впрочем, возникают и различные формы внешнего, в том числе антиофицально-церковного протеста, в том числе формирования культа «новых мучеников» (Евгений Родионов, о. Анатолий Чистоусов). Даже зарезанные ставропольские студенты — и они вполне могут обрести в общественном сознании статус мучеников в борьбе за православную веру.
Другим симптомом «низового» религиозного протеста является возникновение внутрицерковной оппозиции (Диомид), маргинальных православных групп (поддерживающих культ Ивана Грозного, Распутина) и сект, ослабления и истончения духовных и организационных связей между различными христианскими конфессиями и кризись экуменизма.
В современной России явно наблюдаются процессы духовного размежевания с Европой, стремление к «духовной автаркии», что в перспективе вполне может привести к возникновению и оформлению антизападной православной «идеологии противостояния».
МИРОВОЙ ТЕАТР АБСУРДА И МИРОВОЙ КОНЦЛАГЕРЬ
Власть предержащие современного мира создают общество, в котором его членам просто лень протестовать. Обывательское сознание, когда речь идет о спокойствии и неизменности привычного ему мира, склонно к самонасилию. Обыватель может (и хочет!) агрессивно внушать себе и другим полубожественный статус «правителя, принесшего стабильность» а все, что противоречит такому «удобному» мироощущению, выталкивать в «когнитивную тень».
Но как только «нестандартные» явления и факты вторгаются в личное пространство обывателя и разрушают его «смысловую поле», то фрустрационный кризис неминуем.
«Принудительная скотинизация» социума уже сама по себе становится источником усиления в обществе морально-нравственного релятивизма и духовного распада. Ее следствием неизбежно являются размывание нравственных и моральных норм, явления духовной и социальной деградации. Если же примером открытого и очевидного попрания юридических и морально-этических норм становится собственное государство — или, хуже того, наднациональные межгосударственные институты (НАТО в Югославии, Евросоюз в Косово), — то индивидуальный аморализм «освящается» свыше (аналогии с гитлеровской Германией тут будут вполне уместны), и может провоцировать весь спектр негативных социальных и личностных явлений, вплоть до деконструкции глубинных психологических блоков личностного этоса: запрета на убийство, инцест, и т.п.
Перефразируя Достоевского: «если закона нет, государства нет, Бога нет, - то все дозволено». Социальный протест в такой ситуации вполне может стать попыткой «вернуть Бога».
Следует различать две формы протеста: спонтанный протест (бунт, стихийная демонстрация) и систематическая борьбу (движения протеста как оформленные организации, терроризм включающий в себя шахидизм, т.е. терроризм + жертевенность).
Бунты может спровоцировать множество факторов: снижение уровня жизни, повышение ЖКХ, разрушение систем жизнеобеспечения (Махачкала), чувство угрозы безопасности детей и близких (Кондопога, Ставрополь, «улица Кадырова).
Но и чисто смысловые вопросы бытия так же могут привести к сереьзным социальным потрясениям: хиппи, РАФ. В «перегретом» обществе идеи вполне могут стать «социальной взрывчаткой». При этом материальный уровень жизни данном обществе может быть может быть и весьма высоким, что показывает история немецкой «РАФ», французского «красного мая» 1968 или «Аль Каиды».
История «Роте Армее Фракцион» начиналась в мирном социал-демократическом молодежном движении. Невозможность эффективно бороться против квазинацистской госудерственно-идеологической системы ФРГ, привела к возникновению «РАФ» взявшей на вооружение тактику террора. Террора как средство борьбы с «системой». Идеологической базы (аморфный маоизм) у РАФ практически не было, это была борьба ради борьбы, борьба как протест. В результате действий крайне малочисленной «РАФ» обществнно-политическая жизнь ФРГ в 70-е годы была поставлена на грань введения «Чрезвычайного положения».
Ситуация в современном мире характеризуется наличием тотального контроля глобализированных политэлит над мировым экономическим, правовым и медийным пространством. В этой связи можно прогнозировать появление своеобразных форм «информационно-пропагандистского» террора, как средства борьбы с официально-пропагандистской ложью и стремления террористических групп донести до «непрозревших» масс свои взгляды ил информацию о неком положении вещей (наиболее известные примеры - Калоев, самосожжение Капушева). При тотальном медиаконтроле подобная «пропаганда с элементами самопожертвования» будет обусловлена стремлением донести информацию о чем либо с помощью экстремистскими методами. Интернет в современном обществе выполняет функцию «информационной альтернативы», но в силу своей аморфности и распыленности он не может конкурировать с «информационным насилием» глобализированного медиа-официоза, - что будет побуждать «протестантов» к более радикальным средствам информационного воздействия на массы.
Ощущение насилия над глубинными смысловыми и ценностными матрицами личности перерастет в активный протест, что даст всплеск оранизационно-системных и индивидуальных форм протеста. Современная широкая мировоззренческая и смысловая дезориентация широких масс населения, на каком-то этапе должна неизбежно привести к новой редакции прежних (левый политический, неисламский религиозный) терроризм, и выкристаллизовыванию неких новых социально-организационных протестных форм.
В этом контексте элемент жертвенности становится если не обязательной, то крайне возможной составляющей.
Активно навязываемый глобализированным финансовым олигархатом «гламурный» стиль жизни, культ денежного успеха, и, как писал Леонид Ивашев, «открытая демонстрация мафиозно-преступных методов управления» приводит к окончательной духовной дезориентации населения целых стран и регионов и появлению у них тех же настроений, какие были у населения завоеванных гитлеровской Германией стран. А как следствие, и к действиям, предпринимаемым несколько десятилетия назад по отношению к гитлеровским оккупантам.
Планета Земля становится «Мировым концлагерем».
Если в прошлом веке борьба с фашизмом (коммунизмом, капитализм, империализмом) могла восприниматься в традициях извечного архетипа борьбы «света и тьмы», то теперь в современном мире многие чувствуют себя так, как если бы обнаружилось, что в 1945 Гитлер победил и мир под его властью. Или, как вариант, что современный мир находится под властью Антихриста.
В современном мире находящемся под властью «наперсников разврата» — глобализарованных политэлит, - исчезла сама надежда на справедливость, исчезла надежда и на «Божий суд».
Однако, если у мусульманских радикалов есть призрачная надежда на реализацию «справедливого» исламского мироустройства, попыткой реализации которого был талибский Афганистан, то для христианского мира «справедливый идеал», не виден. Для верующих и неверующих христиан мир превращается в «театр мирового абсурда». Современным мировым, в том числе и российским, элитам, к сожалению, неизвестно, что нельзя бесконечно и безнаказанно плевать в глубины человеческого этоса: туда где лежат базово-архетипичные принципы индивидуального и общественного бытия.
Известный пример из зоопсихологии гласит: если на глазах собаки круг сжать в эллипс, собака взбесится. Эту истину не мешало бы знать и планировщикам «Независимого Косово», и «воителям с могилами», и изготовителям и реализаторам «дела Аракчеева».
