Проект «Преемник» неповторим

Я думаю, что проблема преемственности власти возникла не на заре путинского, а на закате ельцинского правления, каковой закат начался осенью 1996 года, — я точно помню дату и место. Поэтому проект «Преемник», с моей точки зрения, привязан к определенному историческому моменту и невоспроизводим. Можно, конечно, учитывать или изучать его. Однако, собственно говоря, воспроизвести его невозможно. Потому что, конечно, преемника Путина не существует. Хотя он может возникнуть со временем, спонтанно, в результате каких-то политических потрясений, но не сегодня. И не до конца президентских выборов.

В то же время, конечно, Путин после августа — я уверен в этом — принял решение, и скоро мы его узнаем. Это решение, видимо, комплексное, оно касается целого ряда кандидатур. Кстати, я бы здесь не согласился с идеей Станислава Белковского о том, что руководители крупных корпораций могут быть предоставлены ходу вещей, находясь вне контура проекта преемственности. Я думаю, что они находятся вне этого контура в значительно меньшей степени, чем посты министров. По всей стратегии, по ее пониманию Путиным и его командой, посты руководителей крупных корпораций, включая частные, — это, безусловно, государственный вопрос, государственная номенклатура.

Путин, уходя с поста президента, собственно, принимает первое рискованное решение, на которое не получил санкции от путинского большинства. Я не могу вспомнить другого его решения, в котором бы он сознательно расходился с позицией большинства своей группы поддержки. То есть он идет «на спор». И это очень рискованный момент. Соответственно, в силу своей, так сказать, философии и политики он должен очень сильно подстраховать и перестраховать это решение.

Оно не может быть перестраховано фигурой преемника. Никакой. Не существует такого человека на земном шаре, который сам себе нес бы страховку и перестраховку столь серьезного решения. То есть ведь Путин не знает еще, не может знать, в какой финальной точке окажется общественное мнение, скажем, к июню 2008 года по поводу его решения уйти с поста президента. Он может бороться за позитивную итоговую оценку, потому что иначе он оказывается без своей группы поддержки. А он на это не идет.

В то же время я уверен: действительно, список кандидатур, которые были зашифрованы в виде тех или иных «преемников», которые сейчас везде обсуждаются, — это, собственно говоря, коллективное руководство. Естественно, набор фамилий сам по себе представляет собой некую номенклатуру, которая должна быть внутренне относительно связанной. То есть внутри нее не могут быть абсолютно несовместимые между собой персоналии. А это, собственно, и есть понятие коллективного руководства. Которое, как хорошо знает сам Путин, не бывает в России длительным. Оно является временным.

Но временное в политике — это всё. То есть, правильно определив время и правильно определив руководство на это время, ты, в принципе, можешь застраховать свое решение. Конечно, это — несомненный кризис путинского большинства. В любом случае, при любом решении Путина. Оно не может существовать дальше как принципиальный блок, опора всей политической системы, к которой в одном случае можно прибегать, пугая тех, кто хотел бы покуситься на твои решения, — просто тем, что им придется оказаться перед слишком большим количеством избирателей, а в другом случае — просто ссылаться на само основание легитимности. Ведь это основание Путин забирает к себе.

В какой форме? Вот здесь как бы открытый вопрос. Я считаю, что принципиально возможны два разных варианта. Они оба открыты. Но они, на самом деле, проявятся после инаугурации нового президента.

Один — когда Путин опирается на это большинство как на личное большинство, доверяющих ему лично людей. То есть это, скажем так, популистская модель. И он стремится постоянно держать ее при себе. Это очень сложно. Это не удалось даже де Голлю в свое время.

А второй вариант — институциональный. Здесь возможны различные варианты, которые чрезвычайно важны для участников процесса и других заинтересованных лиц, но, в общем, малоинтересны для общественности — какие именно институты выйдут вперед. В нашей истории уже выходили вперед разные институты, и государство это не сломало.

Но Путин, в любом случае, остается свободен после 2008 года. И я, между прочим, предлагаю всем обратить внимание на несколько его новых формул, которые он просто публично произносит, как всегда, пряча их среди других.

Первая — то, что главные проблемы России это не дураки и дороги, а мздоимство и некомпетентность. Он это повторил минимум дважды. Один раз я это слышал лично, второй раз — по-моему, во время встречи Путина с «Нашими». И эту формулу он с большим вкусом преподносил.

Второй момент — о внутренней свободе. О том, что участие в политике — это, безусловно, ограничение личной свободы. Это тоже неслучайная формула, мне кажется. Хотя из нее прямо стратегия Путина, на мой взгляд, не выводится. Потому что она не чисто психологическая, по многим причинам. Но, самое главное, Путин не может мыслить как частное лицо. Каковым он, безусловно, является по своему исходному характеру. Здесь я соглашусь с сегодняшним докладчиком: по характеру, по антропологически, Путин исходно — городской буржуа, топ-миддл-класс.

Но при этом он — политик. И политически для него самое главное, по-моему, то, что он — мировая фигура, на которой в значительной степени держится сегодня глобальная роль России. Вот здесь он абсолютно не может быть уверен, что какая бы то ни было формула, — не говоря уже о том, что какой-то человек, это вообще смешно, — может гарантировать ему глобальную легитимность. Поскольку он, уходя, должен оставить глобальную стратегию. И это он тоже, безусловно, оставляет за собой — я просто не представляю другого варианта.

Итак, во внутренней политике, видимо, так или иначе, в любом варианте выходит, как минимум, дуализм: есть Путин и есть наследники Путина. В мировой же политике, где главная повестка дня очевидна — сдерживание Соединенных Штатов, поскольку никакой другой миссии, никакой другой принимаемой миром роли у России нет и быть не может, — вопрос, кто может осуществлять такое сдерживание, — не национальных пределов Америки, а ее глобальной роли, — не стоит. Лидером такой программы может быть только сам Путин. И, соответственно, это означает и определенную конструкцию национальной политической власти. Так что вариант Международного олимпийского комитета, столь любимый Станиславом Белковским, здесь не вполне проходит.