Прощальный поклон капитализма. Статья первая

«Мир изменился» — эти звучащие рефреном во «Властелине колец» слова как нельзя лучше характеризуют нынешнее состояние мира. Ещё тридцать лет назад он был иным — внешне и внутренне. За эти десятилетия успел закончиться великий антикапиталистический эксперимент ХХ в. (а вместе с ним — Большой Левый Проект европейского Модерна) — на карте больше нет СССР. Сегодня мы живём в эпоху глобализации (как научный этот термин появился в 1983 г., зафиксировав принципиально новое явление) и её уродцев-артефактов («мультикультурализм», «толерантность», «политкорректность» и др.). США, в отличие от СССР, остались на карте и провозглашены единственной сверхдержавой, хотя в 1980–1990-е годы произошла мутация и США уже не столько государство, сколько кластер ТНК, «неоимперия».

Китай воспринимается как вторая сверхдержава и возможный конкурент США в XXI в. (впрочем, в 1970–1980-е годы мы уже проходили это с Японией). На экономическом подъёме (высокой социальной ценой) Индия и Бразилия. Разрыв между богатыми и бедными странами, а также между богатыми и бедными в самих этих странах, сокращавшийся в 1945–1975 гг., стремительно растёт, побивая все рекорды. Человечество всё отчётливее делится на богатую верхушку (20%) и бедную основную массу (80%) — на «глобалов» и «локалов», по терминологии З. Баумана, а средний класс постепенно, но неуклонно, размывается и тает и, по-видимому, лет через 30–40, если не раньше, отправится в Тартар Истории вслед за крестьянством и рабочим классом. По экспоненте растёт число «трущобных людей», мирового андеркласса и андерграунда: к 2030 г. их будет 2 млрд. из 8 млрд., населяющих планету, с прямой и явной угрозой нового «переселения народов», т.е. Глобальной Большой Охоты.

Уходят — почти ушли — в прошлое прогрессистские идеологии марксизма и либерализма (показательно, что с 1980 г. «фэнтэзи» по сути вытеснила «сайнс фикшн») с их надеждами на универсалистское светлое будущее. На подъёме фундаментализмы — не только исламский, но христианский и иудаистский; западное христианство, всё более утрачивающее подлинно христианскую субстанцию, проигрывает оккультным течениям; восточное всё больше приобретает облик бывшего партработника со свечкой. Всё это было немыслимо ещё в середине 1970-х, хотя первые знаки на стене появились уже тогда.

Вообще-то мир постоянно меняется — изменение есть его неизменная характеристика, и всё же то, что произошло в последние 30–40 лет и, по-видимому, будет продолжаться в течение примерно такого же отрезка времени или чуть больше, выходит далеко за рамки нормальных изменений, а во многом носит беспрецедентный характер в истории капиталистической системы. Разумеется, в ней бывали переломные эпохи — например, «длинные пятидесятые» (1848–1867) в XIX в. или «длинные двадцатые» (1914–1933) в ХХ, круто менявшие траекторию развития системы. Однако изменения последних десятилетий меняют не траекторию развития системы, а систему. Более того, меняется развитие земной цивилизации в целом — в том виде, в котором она существует со времени так называемой неолитической революции.

Нынешнее время именуют по-разному: эпоха глобализации, эпоха конца истории, эпоха перехода от Модерна к Постмодерну и т.п. Несмотря на то, что в этом потоке словоблудия отчасти тонет, отчасти сознательно топится реальный смысл происходящего, совершенно очевидно, что речь так или иначе идёт о кризисных явлениях, которые чаще всего анализируются изолированно, в результате чего суть целого исчезает. Если же говорить о целом, то мир не просто переживает кризис, а находится на таком переломе, аналогов которому в истории до сих пор не было.

Прежде всего, это системный кризис капитализма, доживающего, по-видимому, если не последние десятилетия, то последнее столетие. Однако в силу глобального характера капитализма с его кризисом оказались связаны — либо причинно-следственной связью, либо логикой волнового резонанса — кризисы геокультуры Просвещения, европейской цивилизации, христианства, библейского контрольно-иерархического проекта, белой расы и, как знать, рода Homo и биосферы. Перед нами — кризис-матрёшка, осуществление которого и является великим и невиданным глобальным переломом. Однако обо всём по порядку.

В последние годы принято писать о кризисе коммунизма и марксизма и трактовать это как триумф капитализма. При манихейском взгляде на капитализм и коммунизм как абсолютно противоположные взаимоисключающие целостности так оно и получается. Ну а если связь капитализма и коммунизма как системного антикапитализма намного тоньше и хитрее и само существование коммунизм а есть индикатор нормального состояния капсистемы? В таком случае крушение коммунизма — «знак на стене» капсистемы, сигнал о её надвигающемся упадке.

Коммунизм как совокупность идей существует почти два с половиной тысячелетия. Однако в качестве особой социально-экономической системы коммунизм материализовался только в капиталистическую эпоху. Исторический коммунизм («реальный коммунизм», «реальный социализм») — это только антикапитализм. В истории никогда не было таких систем как антирабовладение и антифеодализм. Коммунизм как социальная система никогда не существовал как антифеодализм или антирабовладение. Таким образом, остаётся только одна эпоха, в которой исторически существовал (и мог существовать) коммунизм — капиталистическая. И то не вся, а только её зрелая, индустриальная фаза, что ограничивает реализацию коммунизма во времени, в истории определённым этапом развития капитализма. Но это значит, что в самом капитализме как явлении, как мировой системе отношений производства есть нечто, наделяющее его очень специфической, присущей только ему одному, а потому — загадочной и таинственной способностью выступать, реализовывать себя в двух различных социальных формах: положительной и отрицательной. Здесь нет места детально разбирать этот вопрос (подр. см.: Фурсов А.И. Колокола Истории. — М., 1996), ограничусь констатацией: капитализм существует как некая двойная звезда, двойная масса, единство капиталистического и некапиталистического. Объективно прогресс капитализма — изживание некапиталистического, но это же путь к системной гибели: нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистического сегмента.

Сначала, в XVII–XIX вв. это был постфеодальный докапитализм Старого Порядка. Сначала капитал использовал его как скорлупу, затем в XVIII в. вступил с ним в борьбу (Просвещение, Великая французская революция), а в ходе мировой войны 1914–1918 гг. разрушил его. Й. Шумпетер заметил по этому поводу: ломая таким образом то, что препятствовало его прогрессу, капитализм рушил и несущие конструкции, предохранявшие его от коллапса. Отчасти это верно, но, думаю, объективно устранялись те некапиталистические формы, которые были неадекватны новой эпохе, а на их месте возникали иные, более адекватные. Речь идёт прежде всего о системном антикапитализме СССР, который стал следующей после Старого Порядка стадиальной формой, но уже «анти», а не «до», двойной массы для капитализма.

Выступая в качестве альтернативного глобального проекта (с середины 1950-х годов во всё уменьшающейся степени) и существенно ограничивая масштаб действий капитализма в мире, исторический коммунизм в то же время решал для капитализма — главным образом косвенно, но в данном случае это не имеет значения — ряд задач. Это участие в мировой войне на стороне англосаксов, роль внешнего стимула для внутрикапиталистических трансформаций, совместный с капитализмом контроль над миром и стабилизация последнего посредством Холодной войны и т.д.

Поддерживая левые партии в Первом мире и национально-освободительное движение в Третьем мире, СССР не позволял буржуинам раздавить их. Однако в то же время, подчиняя эти движения своей логике противостояния капитализму — системной, а со второй половины 1950-х годов во всё большей мере государственно-геополитической, исторический коммунизм ограничивал, «дисциплинировал» эти движения, делая их более предсказуемыми и управляемыми. В результате, по мере интеграции СССР и его господствующих групп в капсистему — интеграции, которая в конечном счёте привела к крушению антисистемного капитализма, СССР встраивал вместе с собой в капсистему «опасные классы», отчасти «одомашнивая» их на системный лад. Правда, эта «доместикация» в мировом масштабе ХХ в. часто оборачивалась для капитализма поражениями.

Однако, во-первых, поражения эти при всём их значении и резонансе (например, Вьетнам 1975 г.), как правило, носили локальный характер, а во-вторых, даже если они выходили за локальные рамки, хозяева капсистемы нередко довольно быстро извлекали уроки и использовали их для самотрансформации по принципу «Матрицы-2» или, проще, «за одного битого двух небитых дают». Так, победа СССР в Холодной войне над государством США в 1975 г. (Вьетнам, Хельсинки) существенно облегчила внутрикапиталистическую трансформацию и выход на первые роли в капсистеме корпоратократии («гипербуржуазии», «космократии» — Д. Дюкло) — молодой и хищной фракции мировой буржуазии, тесно связанной с ТНК. Именно корпоратократия, которая начала своё восхождение в результате и после мировой войны 1939–1945 гг. и которая впервые заявила о себе свержением правительства Мосаддыка в Иране в 1953 г., в 1980-е посадила своих президентов в Белый Дом (Рейган, Буш), а в 1989 г. нанесла поражение СССР как системе и как государству, «пообещав» включить в свой состав, по крайней мере, часть номенклатуры, а другой выдать «бочку варенья да корзину печенья».

Триумф глобализации, первой жертвой которой стали системный антикапитализм и СССР — это триумф корпоратократии. Глобализация позволила капитализму корпоратократии — «турбокапитализму» (Люттвак) относительно легко решить многие из тех задач по стабилизации системы, которые раньше решались с помощью системного антикапитализма. Или, напротив, решать те задачи, которые раньше мешало решать само существование СССР. Например, наличие ядерного оружия у СССР вообще ставило под вопрос и крупномасштабную (мировую) войну, и как показали революционные войны в Китае, Вьетнаме, Алжире, Кубе победу капцентра над более слабой периферией даже в локальной войне. Глобализация, помимо прочего, решила и эту проблему, и не только потому что устранила СССР, а потому что создав глобальный рынок финансовых капиталов полностью гарантировала победу ядра над периферией невоенными методами — вплоть до её экономического уничтожения, как это произошло, например, с Аргентиной, и превращения в «finished country» — «конечную страну».

Однако — every acquisition is a loss and every loss is an acquisition — глобализация, решив трудноразрешимые среднесрочные проблемы капсистемы, глобализация создала неразрешимые долгосрочные, толкающие капитализм — и довольно быстро — к краю пропасти.

Нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистических зон. Каждый раз, когда происходило очередное циклическое снижение мировой прибыли, капсистема отвечала на неё экспансией и превращением внешней некапзоны в капиталистическую периферию с дешёвой рабочей силой и новыми рынками сбыта (насильственное создание колоний и полуколоний) — и так до следующего раза.

Глобализация замирила ядро, устранила системный антикапитализм и по сути подавила возможности борьбы периферийных обществ за лучшее положение в мировой системе, за лучшие сделочные позиции по отношению к ядру, т.е. глобализация победоносно решила те проблемы, над которыми весь ХХ в. бился капитализм. Однако за победой скрывалась пустота: every acquisition is a loss and every loss is an acquisition — решив трудноразрешимые среднесрочные проблемы капитализма, глобализация создала неразрешимые долгосрочные и в результате положение капсистемы на рубеже ХХ-XXI вв. оказалось намного хуже, чем на рубеже XIX-XX: цейтнот и цугцванг одновременно с перспективой новой войны — только уже социальной, верхов против низов и средних слоёв. Собственно, война эта уже началась. Почему и как? Очень просто.

Как уже говорилось, нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистических зон, за которые с которыми он борется. В конце ХХ в. капитализма эти зоны «победил» — глобализация устранила их, сделав весь мир капиталистическим. Но это значит, что теперь процесс снижения мировой прибыли грозит стать перманентным. Мировая «железная пята» оказалась перед выбором: либо утрата значительной части прибыли, привилегий и, возможно, власти, либо переход от экстенсива к интенсиву, т.е. главным образом к внутренним источникам извлечения прибыли и накопления, к интенсификации внутрикапиталистической эксплуатации в самом ядре и его анклавах во всём мире.

На пути такой «смены вех» стоит очень многое. Это и формально-демократические институты буржуазного ядра капсистемы, гражданское общество, нация-государство, «универсальные ценности» и многие другие завоевания низших и средних классов эпохи 1830/1840-х — 1960/1970-х годов. По сути, на пути трансформации, о которой идёт речь, сам капитализм как система в целом, от которой, получается, и должен освободиться капитал.

Вопреки расхожему мнению, капитализм как система не сводится к чистому и безграничному торжеству капитала. Капитал существовал до капитализма и будет существовать после него. Капитализм (ядра) — сложная система экономических, социальных и политических институтов, ограничивающая капитал в его же собственных долгосрочных интересах, не позволяющая ему охватить, сожрать всё и сразу. Совокупный капиталист есть капитал, ограниченный нацией-государством, гражданским обществом и демократическими политическими институтами. Освобождение капитала (рынка) от этих институтов выгодно капиталу, но разрушительно для капитализма. Когда-то в интересах капитала оказалось создание капиталистической системы (а в интересах господствующих групп — превращение в буржуазию, а точнее, в «совокупного капиталиста»). Нет ничего удивительного, что в определённый момент интересы капитала потребуют (уже потребовали) демонтажа капитализма — только так господствующие группы могут сохранить свои привилегии и власть, трансформировав капитал в иные формы господства.

Внешняя экспансия капитала (а капитализм и был системой государственно-политической организации внешней, мировой экспансии капитала) окончилась: капитализм охватил планету в целом, а потому больше не нужен, в смысле — не только не может обеспечить рост прибыли, но не может остановить процесс её снижения. Поэтому широкомасштабное наступление на демократические институты, ослабление публично-правовой сферы, вырождение политики в комбинацию административной системы и шоу-бизнеса, «растаивание» (fading away) нации-государства при усилении (глобального) рынка финансовых капиталов есть не что иное, как отчасти стихийный, а в ещё большей степени направляемый процесс демонтажа капитализма.

Устраните все преграды на пути капитализма, дайте ему полностью реализовать себя в мировом масштабе, позвольте ему стать глобальным — и вы уничтожите его. Та часть мировой верхушки, в том числе и американские неоконы, которая устраняет всё, что ограничивает капитал и реализацию интересов США как кластера ТНК, разрушает капитализм намного быстрее и результативнее, чем левые движения ХХ в., которые на самом деле, тормозя самореализацию капитала, в конечном счёте в большей степени укрепляли его, отсрочивали его конец. Глобализация — вот игра «кощеевой смерти» капитализма. Однако «финализация» капитализма — процесс вовсе не стиихйный, демонтаж этой системы — процесс сознательный. Я готов пойти ещё дальше и утверждать: крушение коммунизма в СССР совпало с началом демонтажа капитализма как системы западной верхушкой. Более того, это две стороны одной медали — упадка и падения (привет Гиббону) капмира, борьбы, ведущейся между верхушкой и средним классом за то, кто исключит кого из будущего посткапиталистического мира, на чьих костях он будет построен.

Условной датой начала демонтажа капитализма можно считать 1975 г., когда по заказу Трёхсторонней комиссии С. Хантингтон, М. Крозье и Дз. Ватануки подготовили доклад «Кризис демократии». В этом документе чётко фиксируются угрозы положения правящему слою — прежде всего то, что против него начинают работать демократия и welfare state (государство всеобщего социального обеспечения), оформившиеся в послевоенный период. Под кризисом демократии имелся в виду не кризис демократии вообще, а такое развитие демократии, которое невыгодно верхушке.

В докладе утверждалось, что развитие демократии на Западе ведёт к уменьшению власти правительств, что различные группы, пользуясь демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые ранее никогда не претендовали, и эти «эксцессы демократии» являются вызовом существующей системе правления. Угроза демократическому правлению в США носит не внешний характер, писали авторы, её источник — «внутренняя динамика самой демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующемся высокой степенью (политического. — А.Ф.) участия». Вывод: необходимо способствовать невовлечённости (noninvolvement) масс в политику, развитию определённой апатии, умерить демократию, исходя из того, что она лишь способ организации власти, причём вовсе не универсальный: «Во многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и ранге (senyority), опыте и особых способностях могут перевешивать притязания демократии как способа конституирования власти».

Главной социальной мишенью процесса «кризисного управления» демократией был средний класс. И это не случайно. Именно средний класс стал главным массовым бенефициантом послевоенного тридцатилетия. Перераспределение общественного продукта с помощью налоговой системы превратило значительную часть среднего класса и даже часть рабочего класса в эдакую «социалистическую буржуазию». Разумеется, «нормальная» буржуазия включила перераспределительный механизм не по доброте душевной. Welfare state — это явное отклонение от логики развития и природы капитализма, которое лишь в малой степени может быть объяснено заботой о создании спроса и потребителей массовой продукции. Главное в другом — в наличии системного антикапитализма (исторического коммунизма) в виде СССР.

В 1960-е годы средний класс на Западе, опираясь на мощные левые партии, стал оказывать серьёзнейшее политическое давление на верхушку, требуя дальнейших уступок. К этому же времени достигло предела своей эффективности и начало давать сбои welfare state. Иными словами, средний класс и работавшее в значительной степени в его интересах welfare state стало слишком тяжёлым бременем для капсистемы даже в её богатом ядре, а противоречие между средним классом («социалистической буржуазией») и верхушкой («капиталистической буржуазией») становилось всё более острым, тем более, что мировая экономика в начале 1970-х годов вступила в полосу затяжного кризиса (нефтяной кризис, стагфляция и т.п. — короче, Б-фаза Кондратьевского цикла, сменившая А-фазу, 1945-1973 гг.), и общественный пирог начал сжиматься. А на пути реализации классовых интересов буржуазии в её действиях по отношению к среднему и рабочим классам стояли такие барьеры как демократические институты, партийно-политическая система, welfare state как форма нации-государства, некий набор ценностей и социально-экономических регулятивов. «Кризис демократии» чётко зафиксировал эти институциональные помехи и стал руководством к действию, что и нашло отражение как в теории (на свет божий вытащили Поппера и ещё более убогого Хайека), так и на практике — приход к власти рыночных фундаменталистов в Великобритании (Тэтчер, 1979 г.) и США (Рейган, 1981 г.), развернувших наступление на средний и рабочий классы (как прописали «доктора» в «Кризисе демократии»).

Суть переломной эпохи 1970-х — 2050-(?)-х годов заключается прежде всего в ликвидации капитализма. Три главных вопроса, на которые она должна дать ответ, таковы: 1) какой тип общества идёт на смену капитализму;
2) каким будет соотношение эволюционных и революционных факторов в ходе перелома; 3) за чей счёт и в пользу кого осуществится системный трансгресс — кто ухватит козыри при новой Пересдаче Карт Истории, как сказал бы Ф. Бродель, или над кем сомкнутся волны прогресса, как сказал бы Б. Мур. Пока что волны смыкаются над низшими и средними группами — рождение капитализма и его смерть (или вход в него и выход из него) характеризуются наступлением верхов на низы.

Хотя уже в конце ХХ в. появилась социологическая теория «20:80» (т.е. 20% — богатые, 80% — новые и старые бедные и практически никакого среднего класса — он рассосался: меньшинству удалось проползти-просочиться наверх, большинство пополнило ряды низов), тем не менее средние классы ядра в 1980-1990-е годы получили некоторую отсрочку-передышку. В 1980-е годы «железная пята» давила в основном средние классы Латинской Америки и наиболее развитых стран Африки — структурные реформы МВФ в Латинской Америке уничтожили почти весь старый средний класс этого региона. Ну а в 1990-е годы пустили под нож средние классы бывших социалистических стран: если на рубеже 1980–1990-х в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жили 14 млн. человек, то в 1996 г. уже 168 млн.!

Вот это и есть социальная война верхов капсистемы против низов и середины, которая называется глобализацией! Ведь по сути глобализация во многом представляет собой эквивалент английских огораживаний XVI-XVII вв., только в глобальном масштабе; цели — одни и те же: перераспределение дохода и собственности в пользу верхних 20% населения (вне ядра капсистемы — 3-10%), создание новых богатых и новых бедных в жестокой политико-экономической игре с нулевой суммой — если у кого-то прибавится, у кого-то убавится. В этом плане символично, что в нынешней РФ имеет место пропорциональный рост миллионеров и беспризорников.

Синхронно с ослаблением среднего класса идут процессы размывания публично-правовой сферы («конец публичного человека» — статьи и книги с названиями подобного рода не новость) и ослабления гражданского общества; политика всё больше превращается в более или менее уродливую комбинацию административной системы и шоу-бизнеса; деполитизация и десивилизация (от civil society) общества грозит оставить без работы представителей и так приходящих в упадок дисциплин — социологии и политической науки.

Однако, пожалуй, наиболее серьёзной проблемой с точки зрения институционального каркаса капсистемы является ослабление (на Западе пользуются также терминами «растаивание» и «ржавение») нации-государства. Можно смело утверждать, что именно нация-государство и средний класс с его экономическими и социальными формами являются несущими конструкциями капитализма как особой исторической системы. Их ослабление и тем более уход — прощальный поклон капитализма. Нация-государство приходит в упадок сразу по нескольким взаимосвязанным причинам, а следовательно речь должна идти о системном процессе.