Выход в свет сборника основных политических работ Вадима Цымбурского «Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы», подготовленного Институтом национальной стратегии, — безусловно, очень значительное событие для русской общественной мысли. И дело не только в том, что, наконец, собран полный цикл статей ученого, раскрывающих смысл его знаменитой метафоры «Остров Россия». Данный сборник позволит читателю увидеть, насколько односторонне представление о Цымбурском (в его политологической ипостаси) лишь как о геополитике, лишь как о создателе оригинальной модели российского пространства.
Вся структура книги свидетельствует о том, что собственно геополитика имеет в политическом творчестве автора «Острова Россия» второстепенное и прикладное значение. Цымбурский в первую очередь философ истории, не случайно он сознательно выводит те или иные геополитические конструкции, включая собственную, из конкретных обстоятельств времени их возникновения. Особенно наглядно эта зависимость геополитики от хронополитики предстает в последней по времени написания работе, вошедшей в книгу, посвященной творчеству фактического основоположника геополитики — Хэлфорда Джона Макиндера. Представление о России как об острове, уникальной цивилизации, отделенной от других цивилизационных плит поясом промежуточных «лимитрофных» территорий, так наз. «территорий-проливов», рождено в немалой степени самим временем отъединения нашей страны от Европы, нашим «пространственным» отходом на Восток.
Другие эпохи, эпохи имперского натиска, рождают иную геополитику — геополитику, в которой Россия предстает в качестве полноценной европейской силы, играющей либо за «старый порядок» (как в эпоху Николая I и Нессельроде), либо за «мировую революцию» (как во времена Троцкого и Тухачевского). Весь пафос политических размышлений Цымбурского заключается в том, что России не следует выходить из своего евразийского уединения, не следует кормить себя надеждами, что период натиска и экспансии вернется вновь.
Дело даже не в том, что эти надежды несбыточны. В нынешнем изолированном положении России есть свой исторический смысл. Предназначение России — любыми силами удержаться в изоляции, как пишет сам автор в заключительной своей статьей «Апокалипсис на сегодня», «отцепить российский вагон от идущего к точке взрыва поезда «мировой цивилизации»».
Чем же руководствуется автор, ставя России подобную цель? Я полагаю, несколькими мотивами. Прежде всего, Цымбурский считает, что Россия в своей истории как бы проскочила одну важнейшую историческую развилку, фундаментальную для ее цивилизационного становления. Речь идет о так наз. «городской революции», которой в книге посвящена отдельная статья. Цымбурский полагает, что каждая цивилизация рано или поздно достигает стадии подъема городов. Эта эпоха, ее вслед за Карлом Ясперсом можно назвать «осевым временем» развития цивилизации, оборачивается радикальной трансформацией существующей религиозной традиции. Автор называет этот радикальный переворот Реформацией, связывая с ним не только протестантский раскол в Европе XVI века, но и возникновение буддизма и джайнизма в Индии, а также моизма и даосизма в Китае IV–VI вв. до н.э. и, как ни странно, «дионисийскую реформацию» в Греции VII–VI в. до н. э. Все эти реформационные переломы, совпадающие со временем подъема городов, по-новому решают для человека проблемы теодицеи и личного спасения. Можно также сказать, что в этом случае происходит своего рода демократизация и индивидуализация представлений о спасении. Следуя здесь за Освальдом Шпенглером, выделившим в истории цивилизации в качестве центральной эпоху Мохаммеда, Пифагора и Кромвеля, автор доказывает, что в России фактически ту же роль, роль новой городской религии выполнил большевизм. Поэтому русским Мохаммедом, Пифагором, Кромвелем можно считать Ленина.
Между тем, Реформация оказывается не единственным вариантом религиозной трансформации традиционного общества в условиях «городской революции». Другой выход предлагает Контрреформация — приспособление институтов старого аграрно-сословного общества к новой ситуации, рожденной распадом старых социальных связей. Контррефорация — это когда общество судорожно пытается создать «нового человека» с помощью возвращения к старым идеалам. Таковой Контрреформацией было конфуцианство в Китае или же религия Бхагавад-гиты в Индии. Согласно Цымбурскому, после краха большевистской «городской революции» Россия обречена на ту или иную версию Контрреформации.
Весь вопрос в том, какой она может быть. В отличие от демократической Реформации, Контрреформация предлагает человеку новой «городской» эпохи частичную реабилитацию авторитета и иерархии. Наиболее неприятным вариантом нашего цивилизационного развития была бы та ситуация, когда верхушка общества отъединялась бы от населения какими-то символическими культурными барьерами — условно говоря, когда правящее сословие выделяло себя за счет приобщенности к ценностям глобального общежития.
Еще недавно многие отечественные либеральные интеллигенты проливали слезы умиления при виде так наз. «молодых реформаторов», свободно изъясняющихся по-английски. Согласно Цымбурскому, когда высвободившаяся из-под гнета эгалитарной идеологии либеральная фронда утверждает свое право на власть и привилегии на основании приобщенности к чужой культуре — это и есть признак той самой нехорошей, можно сказать, либеральной Контрреформации. Цымбурский называет ее «петербургской», в смысле — воспроизведения того же самого паттерна взаимоотношений народа и элиты, который получил наиболее отчетливое воплощение именно в XVIII–начале XIX столетия.
Но этой «нехорошей» Контрреформации может быть противопоставлена национальная, предтечей которой в тексте Цымбурского выступает писатель Александр Солженицын. При которой духовное освобождение от коммунизма сопровождалось бы «моральным закрепощением» элиты своим населением. Когда элита мыслилась бы в первую очередь как национальная элита, не в узко=этническом смысле этого слова, но в плане жесткой зависимости от тех ценностей, что исповедует большинство населения.
Понятно, что победа последней версии Контрреформации мыслима лишь в силу слома глобализационных механизмов, обеспечивающих, с одной стороны, смычку элит разных стран и разных цивилизаций, а с другой стороны — ослабление солидарности с собственным населением.
Однако предпочтение «островитянской» модели над континентализмом и интеграционизмом, по Цымбурскому, связано не только с внутренними ритмами российской цивилизационной эволюции, но также с состоянием окружающего нас мира. Еще в 1993 г. автор «Острова Россия» сказал, что нашей стране следует задействовать все возможные геополитические факторы для того, чтобы остаться в стороне от грядущей схватки париев этого мира с их господами, то есть «золотого миллиарда» с мировой периферией. Это предостережение прозвучало как никогда более актуально после 2001 г, когда единственная глобальная сверхдержава начала военную кампанию против того, что сама обозначила как «международный терроризм». В лице мирового исламизма Запад столкнулся со своей тенью, с идеологией глобального перераспределения и геополитического реванша.
Цымбурский доказывает, что война Запада с исламом — не та война, в которой надлежит участвовать русским. Ни интересы, ни ценности русских не соотнесены ни с одной из противоборствующих сил на этой войне. России следует укреплять свой Остров, свой собственный дом, отстраненно смотря на схватку двух одинаково чуждых ей демонов — демона «мировой империи» с не менее зловещим призраком «мировой революции».
Думаю, нынешним читателям Цымбурского имеет смысл прислушаться к этому мудрому совету.
