Вся дискуссия о том, что было раньше: курица или яйцо, «Газпром» или государство? — во многом обречена зайти в тупик. По той простой причине, что наше государство не попадает под классическое определение этого феномена. И участники этой дискуссии, и реальные субъекты взаимоотношений между «Газпромом» и государством, трактуют слово «государство» весьма неодинаково. Я считаю, что «государство» — некий независимый субъект, который существует и действует в Истории и по отношению к которому бюрократия выполняет обслуживающие функции.
Этот субъект, устанавливающий «честные правила игры» для всех, следит за тем, чтобы бизнес, как и бюрократия, играли по этим единым правилам. Те люди, которые временно находятся во власти, Государству не тождественны. Они работают на это государство, обслуживают его, однако, когда срок их службы подходит к концу, чиновники уходят, но Государство не прекращает своего существования. Субъект продолжает жить, на место столоначальников в государственной власти приходят другие люди, которые теоретически относятся к этому государству как к ревностному объекту служения. В России всё это происходит с поправкой на монархический элемент нашего сознания: монарх олицетворяет собой государство, но бюрократия в любом случае государству оказывается не тождественна.
Те люди, которые сегодня находятся у власти в России, понимают эту ситуацию немножко по-другому. Они воспринимают государство как самих себя. Но не в понимании Людовика XIV — здесь нет ничего монархического и сакрального, — а в том смысле, что государство для этих людей — набор удобных инструментов, который позволяет им преследовать сугубо частные задачи.
И поэтому, когда говорят о том, что при Владимире Путине российское государство усилилось, — в определенном понимании это так. Как набор отмычек, позволяющих решать частные задачи, оно действительно усилилось. Как аппарат легитимного насилия, работающий в частных интересах, — да, усилилось. И во многом усилилось за счет того, что уменьшилось уважение к закону. Ведь закон всегда является естественным ограничителем для использования государства в частных целях. И, вдобавок, значительно уменьшилось влияние основательно вытоптанных в девяностые годы, но окончательно уничтоженных в нулевые, как теперь принято выражаться, институтов гражданского общества. Эти институты тоже могли бы ослаблять возможности использования государственных структур в частных целях.
Сегодня любой чиновник, располагая контролем над районным прокурором, заместителем начальника ГУВД и судьей, может решать свои проблемы очень эффективно, арестовывая того, кого раньше (лет восемь назад) он арестовать бы не мог. В его понимании, он преследует интересы государства, потому что для него абстрактное государство и чисто конкретный столоначальник — это одно и то же. Государства, в понимании такого классического российского чиновника, не существовало до того, как он пришел работать в государственные структуры; и государство исчезнет, когда он оттуда уйдет. Поскольку тогда там — «наверху» будут шуровать совсем другие люди, а никакого длящегося в истории единства между прошлым, настоящим и будущим, чем является Государство в нашем с вами понимании, для него не существует.
Когда господин Иноземцев говорит, что государство диктует «Газпрому», — это надо понимать так. Данный набор людей, который считает себя государством, пока они занимают те посты, которые занимают, — решительно диктует «Газпрому». В этом понимании «Газпром» так же не является классической корпорацией, как российское государство не является Государством. Прежде всего, в «Газпроме» нет единой системы управления. Собственно, и государство российское сегодня практически состоит из совокупности борющихся между собой не на жизнь, а на смерть бюрократических кланов. В этой борьбе используются инструменты легитимного насилия настолько, насколько они подконтрольны каждому из этих кланов. Точно также и «Газпром» состоит из совокупности коммерческих кланов, которые борются между собой за цифры прибыли, в первую очередь — теневые, не декларируемые ни в каких отчетах, ни в каких балансах. И как правительство не знает, что делается в «Газпроме», так же и правление «Газпрома» не знает, что делается в «Межрегионгазе» или «Газэкспорте» — это схема взаимного незнания является абсолютно симметричной.
Каждый чиновник «Газпрома», оказавшись на своем месте, вовсе не исходит из того, что он пришел служить корпорации, которая существовала до него и будет существовать после него. Он пришел для того, чтобы извлечь определенную чиновничью ренту из своего нынешнего положения в этой корпорации. И до тех пор, пока интересы его непосредственного руководства совпадают с этой задачей, он работает на свое руководство. Но как только между этими мотивами возникает противоречие — моментально возникает противоречие между ним и его непосредственным начальством. По этой причине никакой единой стратегии развития газового концерна в нашей стране нет и не может быть по определению. Поскольку экономические, коммерческие интересы разных кланов внутри «Газпрома» несовместимы — как несовместимы интересы различных кланов правящей номенклатуры, называющей себя государством.
Еще одна проблема, не позволяющая называть «Газпром» корпорацией, состоит в том, что реально стратегические решения принимаются не теми людьми, которые должны управлять компанией в соответствии с уставом «Газпрома» и принципами корпоративного управления. Ясно, что не совет директоров «Газпрома» принимает фактическое решение, и уж тем более — не несчастный Алексей Борисович Миллер, власть которого в этой компании уж никак нельзя преувеличивать. Эти решения принимает один человек, который де-факто считает себя топ-менеджером «Газпрома». И держателем некоторой виртуальной генеральной доверенности на управление контрольным пакетом его акций. Этого человека зовут Владимир Владимирович Путин. Причем он выступает здесь как физическое лицо, а не как представитель государства. Хотя, наверное, в его сознании, как представляется, это одно и то же.
Пока Путин работает президентом Российской Федерации по контракту, как он неоднократно говорил, он является Государством. Ни до, ни после этого он Государством не является, Государство как бы не существует в его системе координат, когда он не работает по контракту. Поэтому нельзя говорить ни о том, что «Газпром» управляет Государством, ни о том, что Государство управляет «Газпромом». Поскольку здесь нет ни корпорации, ни государства в классическом понимании этих терминов. А есть, с одной стороны, набор чиновников со своими частными интересами и, с другой стороны, набор менеджеров тоже со своими частными интересами. Нет целостных интересов, внятно артикулированных, ни с одной, ни с другой стороны.
Когда «Газпром» участвует в «газовых войнах» с Украиной и Белоруссией, здесь, на мой взгляд, очень велика роль субъективного фактора. Потому что, с точки зрения российских геополитических интересов, эти «газовые войны» были абсолютно невыгодны России. Они привели, безусловно, к уменьшению влияния России на постсоветском пространстве. Если войну с Украиной можно было еще хоть как-то формально мотивировать неприятием «оранжевой власти», то войну с Белоруссией мотивировать было нельзя и этим.
Речь идет о том, что Владимир Путин испытывал и испытывает большую личную неприязнь к лидерам этих двух стран и использует для ее проявления все рычаги, находящиеся в его распоряжении. Опять же, личная неприязнь не является интересом российского государства — это симптом, присущий непосредственно Владимиру Владимировичу. В данном случае «Газпром» выступает как один из инструментов мести, и использование «Газпрома» как инструмента удовлетворения личной неприязни ограничивают два фактора: роль Украины и Белоруссии как транзитных стран, без которых Россия не может обойтись, а также уровень платежеспособного спроса на российский газ в этих странах. И всё. Ясно, что по 230 его ни Украина, ни Белоруссия покупать не могут, хоть ты тресни. Ясно, что не только покупатель заинтересован купить, но и продавец — продать. Газ — это не «живой товар», рынок газа не является глобальным — он региональный, и в этом смысле взаимозависимость продавца и покупателя слишком велика, что ограничивает возможности давления одной страны на другую.
Я считаю, что и в «газовой войне» с Украиной, и в «газовой войне» с Белоруссией Россия как Государство, как некий исторический субъект со своими длящимися интересами, не привязанными к интересам конкретных физических лиц, проиграла — её влияние упало. Это были уже последние штрихи, последние шаги в процессе распада единого московоцентричного постсоветского пространства и завершения существования СНГ как некоей геополитической сущности. Поэтому, как было совершенно правильно замечено господином Иноземцевым, и «Газпром» не выиграл. Но он не выиграл не потому, что обслуживал государство. Концерн не выиграл потому, что не существует корпоративной политики «Газпрома», то есть прямой заинтересованности в том, чтобы «Газпром» как публичная компания, так сказать, «выгодоприобретал».
Существуют только интересы частных лиц, поэтому схема с компанией «RosUkrEnergo» на самом деле принесла «Газпрому» одни убытки. Правда, номинально считается, что «Газпром» продает газ Украине по 230, потому что именно по такой цене его покупает компания «RosUkrEnergo». Вместе с тем «RosUkrEnergo» получает от «Газпрома» по себестоимости значительные объемы среднеазиатского газа, на чем, собственно, и теряет, поскольку эти объемы он мог бы сам продавать в Западную Европу, зарабатывая по 130–150 долларов с каждой тысячи кубометров. Помимо потери от передачи газа по себестоимости, «Газпром» еще передал «RosUkrEnergo» контроль над вентилем на западной границе Украины, что сегодня позволяет именно «RosUkrEnergo», а не «Газэкспорту» или «Газпрому», самому выходить на спотовый европейский рынок газа, где цены могут достигать и 400, и 500, и 700 долларов за тысячу кубов. То есть тем самым «Газпром» фактически несет убытки. А вместе с ним несет убытки российское государство.
Кто от этого выигрывает? Выигрывают те, кто таким образом удовлетворяет свои личные амбиции, а также многочисленные посредники. Там, где нет ни государства в чистом виде, ни корпорации в чистом виде, есть некий хаос, в котором кто сумел, тот и съел, тут ситуация абсолютно симметричная. Государство/не государство, корпорация/не корпорация существуют для удовлетворения интересов некоего пула временщиков, ненавидящих и друг друга, и государство, и корпорацию, как механизмы извлечения прибыли.
Но, конечно, для Владимира Владимировича Путина как для человека, который, считает себя временным хозяином и топ-менеджером «Газпрома», газовый концерн — все-таки нечто большее, чем просто механизм извлечения прибыли. ИНС не случайно проводит свое мероприятие в зале «Меншиков». Мы помним, что другой, столь же знаменитый, как Меншиков, русский военоначальник вошел в историю крылатой фразой, обращенной к Петру I: «Сделайте меня немцем». Вот для Владимира Владимировича Путина «Газпром» — это один из важных инструментов, чтобы «стать немцем». То есть реализовать мечту покорителя Кавказа, генерала Ермолова. И в этом смысле Североевропейский газопровод — это проект не экономический и не политический, а личный. Это проект, который позволяет вовлечь известную часть германской политической и экономической элиты в определенную систему коррупционных отношений.
И здесь бывший канцлер ФРГ Герхард Шрёдер проявил себя с наилучшей, по мнению Владимира Владимировича Путина, стороны. Немец-канцлер опроверг тезис, который многие, в том числе и я, пытались донести до Кремля в течение многих лет, что не всё в Европе продается и покупается за деньги. Шрёдер доказал обратное: что он, Шрёдер, безусловно, продается и покупается за деньги, и для Владимира Владимировича это стало некоей планкой, точкой отсчета, которая позволяет ему говорить: «Если Шрёдер продается за деньги — значит, все продаются за деньги». И сегодня Шрёдер постоянно выступает — я сам был на паре таких выступлений в Берлине — и отрабатывает свою роль и функцию рекламного агента Путина просто на 120%, надо отдать ему должное. Он безоговорочно поддерживает Владимира Владимировича, и то, что излагает в западноевропейских аудиториях бывший канцлер ФРГ, сегодня не позволил бы себе сказать любой кремлевский Владислав Юрьевич Сурков. Несмотря на то, что это ведет к падению репутации и к ослаблению его позиций в политической элите собственной страны.
Тот факт, что СЕГ — это способ проникновения Путина и небольшой его команды в западноевропейскую политическую элиту, нельзя недооценивать. Это еще раз подтверждает мой тезис, что у нас государство — не Государство, а «Газпром» — не «Газпром». Не поняв этой терминологической подмены, мы никогда не сможем выйти из порочного круга рассуждений о том, кто кого контролирует: государство «Газпром» или наоборот.
Статья написана по мотивам выступления на заседании Экспертного клуба ИНС «Газпром» и государство. Угрозы сырьевой корпоратократии в России».
