Трилогия "Матрицы" стала первым культовым фильмом нового тысячелетия. Культовым в буквальном смысле слова: есть несколько англоязычных сайтов, под тем или иным названием и в той или иной мифологической упаковке предлагающих своим посетителям стать адептами религии Матрицы, точнее, религии тотального от нее освобождения. Сюжет фильма, особенно первой ее части, стал предметом обсуждения центровых философов современности, таких как Славой Жижек и Жан Бодрийяр.
Хотя "Матрице" посвящены сотни статей и даже книг, изучена она, тем не менее, еще неосновательно — и в первую очередь две последние части картины, в России известные под названиями: "Матрица: перезагрузка" и "Матрица: революция" (более точным был бы перевод "Матрица: кругообороты"). Два сиквела картины отчасти заинтриговали, но отчасти и разочаровали публику. Разочаровали во многом по той же самой причине, по которой заинтриговали. В первой "Матрице" (1999) все было ясно и понятно: вечный миф коварного обмана, героической борьбы с ним и надежды на грядущее освобождение в совокупности с легким религиозно-мифологическим антуражем и стильной киберпанковской эстетикой делали фильм неотразимым как для элитарной, так и для массовой аудитории. Славой Жижек в замечательном эссе "Матрица: две стороны перверсии" анализирует первую "Матрицу" именно как миф, деконструкция которого приводит философа к парадоксальному выводу, что подлинная реальность ("пустыня реального", как называет ее один из героев картины) — не более, чем бредовый кошмар жителей современного города.
Вторую и третью "Матрицы" описать как миф гораздо труднее, надо вначале определить, в чем этот миф состоит. Если первая "Матрица" напоминает философскую притчу, то оба продолжения кажутся очень похожими на гностические трактаты со множеством загадочных понятий и образов. Не так просто ответить, например, на вопрос, чем заканчивается "Матрица", что происходит с Нео и другими героями? Есть вопросы еще более сложные: кто такая Пифия, что происходит в Клубе Хел (клуб "Ад"), в котором правят Меровинген и его супруга Персефона, как связаны Архитектор и Бог из машины, говоривший с Нео перед финальной битвой с Агентом Смитом?
Любопытен и еще один казус, связанный с "Матрицей" — и он для нашей статьи имеет центральное значение. Этот фильм волею судеб стал на рубеже веков и тысячелетий практически единственным (во всяком случае, единственным популярным) символом пробуждавшегося антиглобалистского движения. Едва ли успех первой "Матрицы" был бы столь оглушительным, если бы герои картины не вызывали бы столь очевидных ассоциаций с левым движением во всем мире, выступившим — на первом этапе довольно солидарно — против империализма и гегемонии одной известной державы, опутавшей человечество паутиной "сетевой культуры". У бунтарей 1960-х годов было много ярких символов — герои "Ловца во ржи", "Беспечного ездока", "Бунтаря без причины". Антиглобалистский подъем начала 2000-х породил фактически одну только "Матрицу".
Само слово "Матрица", равно как и ее "перезагрузка", вошли в лексикон практически всех, кто по тем или иным причинам был недоволен тиранией Америки или транснационального капитализма. Станислав Белковский в многочисленных выступлениях говорил о насаждаемой США неототалитарно-техницистской и антимонотеистической "религии Матрицы". Андрей Фурсов в статье "Операция "Прогресс" доказывал, что прогрессистская идеология левых борцов с "глобальным капиталом" некогда была запущена элитой позднефеодального общества для "перезагрузки" мировой системы, а в настоящее время та же идея "прогресса" может быть использована протестными силами. Егор Холмогоров рассуждал о "перезагрузке" постсоветского пространства силами "оранжевой революции". Темы и символы "Матрицы" прочно осели в сознании неконформистски мыслящих публицистов и теоретиков.
Интересно, что именно с политической точки зрения две последние "Матрицы" практически никогда и никем всерьез не рассматривались. А зря. Если мы примем за гипотезу, что фильм братьев Вачовски кроме религиозно-мистических сюжетов затрагивает в том числе и аспекты социальные, то следует задаться вопросом, какую новую информацию сообщают нам "Перезагрузка" и "Революция", как моделируют эти фильмы развитие левого протестного движения в мире. Движения, которое объявило своим врагом "Матрицу" глобального капитализма. И, наконец, усматриваем ли мы какую-либо параллель между событиями фильма и тем, что стало происходить на сцене мировой политики с 5 ноября 2003 г. — времени выхода третьей "Матрицы" на экраны кинотеатров 80 стран мира. Кстати, запомним это число — 5 ноября. Оно нам еще пригодится.
Как развивается сюжет в двух последних "Матрицах"? Что открывается зрителю в самом финале трилогии — прежде всего из сцены разговора Пифии с Архитектором? Выясняется следующее: битва человечества с машинами, равно как и война Сиона против агентов Матрицы, скрывает более фундаментальное противостояние, которое ведется между различными управляющими программами за контроль над Матрицей. Сион и Нео — не более чем, орудия, используемые одной из этих программ — именно Пифией — против всех остальных. Впрочем, в результате этого противостояния все недовольные глобальным порядком и вместе с тем готовые подчиниться руководству Пифии силы — и в мире программ, и в мире людей — "получают свободу" и возможность внутри сохранившегося, но значительно изменившегося миропорядка действовать по собственному усмотрению. Пробужденные к свободе люди выходят из Матрицы, выброшенным из системы, подлежащим стиранию программам, как спасаемая Пифией девочка Сати, — даруется право творить внутри Матрицы свою прекрасную реальность.
К спору двух "родителей" Матрицы — Пифии и Архитектора — мы еще вернемся, а теперь кратко коснемся других программ, которые внутри Матрицы воссоздают свои особые киберпространства, посягая при этом на какие-то сверхзначимые мироправительные функции. Таковых две. Это Агент Смит и Меровинген. Первый, распространяясь подобно вирусу, порождает отвратительный одноцветный мир одинаковых людей. Другой, собирая под свое крыло вышедшие из употребления программы, творит пряную и соблазнительную реальность, мир падшей и порочной красоты разнообразных стилей и цветовых оттенков. Интересно, что судьба как Смита, так и Меровингена в чем-то напоминает судьбу Сиона. Все они вышли из системы и взбунтовались против нее. Единственное существенное отличие — бунт Сиона запрограммирован создателями Матрицы, тогда как выпадение из системы Смита и Меровингена, судя по всему, произошло без согласия Архитектора.
Еще одна важная деталь. Смит — бывший агент Матрицы, взбунтовавшийся против своих прежних хозяев. Меровингена работающие на него программы — Проводник и индус Рама-Чандра — называют "французом", да и само имя хозяина "Ада" недвусмысленно выдает его происхождение. Нетрудно догадаться, что могли означать эти детали в контексте судьбоносного 2003 г. — времени начала наиболее активной фазы борьбы с мировым терроризмом. Борьбы, начало которой было положено атакой таинственной "Аль-Каиды", организации, руководимой бывшим агентом американских спецслужб. Борьбы, обострившей противоречия США с Францией и спровоцировавшей волну "франкофобии" в Америке — вплоть до бойкота французских вин и удаления слова "French" из английского названия "французской картошки".
Заметим, Нео и люди Сиона не идут на союз против Матрицы ни со Смитом, ни с Меровингеном. Смит, впрочем, таковой союз и не предлагает. Он сразу же ввязывается в драку с Нео, в котором видит виновника нынешних своих бед. А вот Меровинген в "Революции" как раз ищет сделки если не с Нео, то с его соратниками, предлагая вернуть Избранного из плена в обмен на "глаза Пифии". Что существенно, в конце концов, Нео выбирает не возможную сделку со Смитом или же Меровингеном против Матрицы и машин, а мирный договор с Богом машин (Богом из машины, как он назван в сценарии) в обмен на спасение Матрицы от Смита. Если спроецировать теперь этот поворот сюжета на реальные события 2003 г., то это означает прямой призыв к левым антисистемным силам вступить в альянс с мировым гегемоном против его геополитических противников и в первую очередь — против сил, поддерживающих исламский терроризм.
Вернемся теперь к спору Архитектора и Пифии. Архитектор олицетворяет старые традиционные силы мирового порядка. Он создает нарочито неидеальный, переливающийся гниловато-зеленоватым блеском мир, будучи убежден, что в иной, лучшей действительности люди жить просто не способны. Собственно, он создает мир образца 1999 г., в котором до пробуждения обитал юзер Нео и программист Томас Андерсон и в котором мы все продолжаем жить до сих пор. Он и в самом деле программирует создание Нео и Сиона, однако, последние нужны ему лишь для перезагрузки Матрицы. Не более. Игру Пифии с Нео и другими силами протеста ради создания какой-то лучшей реальности он, по его собственным словам, находит опасной. Он говорит Пифии именно то, что сегодня говорят американским неоконам их оппоненты из лагеря реалистов и палеоконсерваторов — такие как генерал Брент Скоукрофт и Патрик Бьюкенен: "Господа, ваше заигрывание с "глобальной демократической революцией" — это путь к победе мирового коммунизма или мирового джихада, или обоих одновременно. Прекратите поддерживать подрывные силы во всем мире — в Ливане, Иране или же России. Это аукнется появлением новых Кастро, Хомейни или Бин Ладенов!".
Пифия же верит в Нео, верит в него не как в средство для перезагрузки Матрицы, а как в единственный шанс изменить соотношение сил в Матрице — в свою, разумеется, пользу, — и тем самым вырвать у Архитектора — холодного рационалиста и консерватора — контроль над миропорядком. При этом не следует забывать, что Пифия в отличие от Смита и Меровингена "включена в систему", и перехватывает она у Архитектора лидерство именно в деле защиты этой самой системы. Иначе говоря, Пифия верит, что силы протеста, развернутые в нужном направлении против нужного противника, окажутся более эффективным оружием системы, чем традиционные инструменты контроля и подавления — агенты, "охотники" и т.п.
Итак, подходим к финалу наших рассуждений. Первый фильм "Матрица", вероятно, неожиданно для своих создателей, стал эстетическим символом антиавторитарного и вместе с тем антиглобалистского протеста. Две последние "Матрицы" развивают тот же сюжет, обращаясь как к глобалистам, так и к их противникам. После просмотра картины глобалисты должны понять, что традиционный, основанный на равновесии сил и прочих консервативных штучках, мир уходит в прошлое, контроль над миропорядком возможен теперь только за счет перепрограммирования антисистемных настроений. На смену веку Архитектора идет век Пифии и Сати. Антиглобалистам "Матрица" намекает на следующее: систему вам самим никогда не одолеть, однако, для вас было бы самоубийственным вступать в союз с могущественными, но враждебными системе программами: и миру не поможете, и себя погубите. Находите внутри системы тех, кто готов делать на вас ставку, включайтесь в новую "глобально-демократическую" борьбу против "форпостов тирании": венцом нашей общей борьбы окажется бравый новый мир вечной радости и свободного творчества.
А теперь самое время объяснить нашу просьбу обратить внимание на дату мирового показа "Революции" — 5 ноября. На следующий день после этого события, 6 ноября 2003 г., президент Буш, выступая в Национальном фонде в поддержку демократии, призвал к "глобальной демократической революции", а спустя две недели в Грузии началась "революция роз", которая сыграла роль спускового механизма Четвертой волны демократизации и, в частности, "оранжевой перезагрузки" постсоветского пространства. Эта волна позволила аккумулировать протестные настроения жителей Земли и направить их против авторитарных (или квази-авторитарных) и нелояльных Вашингтону режимов. Сиквелы "Матрицы" были призваны дать популярное художественное выражение этому фундаментальному для понимания генезиса "оранжевых событий" процессу — перезагрузке мировой антиглобалистской революции.
