По материалам круглого стола АПН.
Все разговоры о том, что ельцинщина была абсолютным злом, а путинщина — зло относительное или добро, поскольку так или иначе связана со строительством русской государственности, — разбиваются о совершенно прозрачную и последовательную логику путинских социальных реформ. Трудовой кодекс, жилищный кодекс, монетизация льгот — все реформы социальной политики направлены на то, чтобы расторгнуть те остаточные обязательства между элитами и населением, которые и образуют государственность. Чтобы освободить "избранников рынка" от обузы в лице неликвидного населения и закрепить положение тех групп, которые получили доступ к ресурсам в 90-е годы. Когда Глеб Павловский в 99 году написал, что задача ельцинского преемника — сохранить завоевания демократической революции, — он предвосхитил всю программу Путина. Программу оголтелого и расчетливого либерализма.
Здесь возникает закономерный вопрос: почему либералы так ненавидят Путина? Отвечаю: по той же причине, по которой феодальная фронда фрондировала против королевской власти. Как писал в свое время Энгельс, королевская власть защищала феодалов от крестьян и друг от друга, чтобы они друг друга не перерезали, и феодалам это крайне не нравилось. Они бунтовали. Но власть довела дело до конца: кому-то отсекла голову, кого-то посадила и обеспечила контроль феодальной верхушки над жизнью европейских абсолютистских государств на протяжении двух столетий. Путин делает то же самое для квазифеодальной верхушки, рожденной в хаосе 90-х.
Если Ельцин был отвратителен именно хаосом и безобразием, соответствовавшим эпохе финансового капитализма, то Путин соответствует эпохе экспортно-сырьевого капитализма(1), политической надстройкой которого является попытка придать этому возвышению «белой кости» над «быдлом» вид нормальной государственности. Отсюда путинское православие, замешанное на архиерейских интригах. Отсюда идущее присвоение истории восторжествовавшей «белой костью», включая и махинации с провозглашением 4-го ноября — даты, которая в России никому ничего не говорит и из-под которой так и будет торчать замазанное 7-е ноября. Власть отчетливо воспроизводит «петербургскую» модель российской государственности, делая ставку на ценностно-гетерогенное общество, скрепленное авторитарными обручами. В свое время я писал об этом квазисословном сценарии контрреформации как о наиболее опасном для России выходе из городской революции большевизма.
На это можно возразить: ну что ж, в конце концов, вспомним наш XVIII век. Разве тогдашнее дворянство, обличаемое славянофилами или Солоневичем, — разве оно не явило образцы патриотизма и мощной государственной идеи. Но в том-то и дело, что сегодня ситуация существенно иная. Сегодня Россия — провинция мировой империи. Эта империя представлена двумя проектами, но мне лично плевать на разницу между ними. Когда мне говорят о разнице между проектом Буша и проектом Гора, я всегда вспоминаю, как в 73 году на страницах "Правды" была охарактеризована полемика между Сахаровым и Солженицыным: "какое самодержавие лучше для России — абсолютное или просвещенное?". Нам действительно по существу не должно быть никакого дела до разницы между этими проектами. Ясно одно. Миром правит империя, решающая, по Бжезинскому, задачи всех старых империй — обеспечить безопасность подданных, предотвратить сговор вассалов, отразить наступление варваров.
Превращение России в периферию этого мирового образования приводит к тому, что российскую социальность располосовывают трещины, проходящие через мировую империю — трещины между "белой костью" и "быдлом". В этой ситуации ставка Путина и его окружения на «петербургский» вариант контрреформации — это ставка на ценностный и социальный раскол России. Раскол на людей, живущих давосской культурой и на людей, питающихся объедками этой культуры в смеси с какими-то сомнительными остатками культуры национальной.
Когда-то я писал о том, что основная черта любой цивилизации — это переживание своего народа как основного человечества, а своей земли как основной земли. В 1634 году немецкому путешественнику Адаму Олеарию новгородский старый монах показал икону, где была изображена толпа иноземцев, свергаемых чертями в ад. На вопрос — "Неужели, все, кроме русских, погибнут?" — монах ответил: немцы и другие иноземцы могут спастись, если обретут русскую душу. В 1937 году, в канун своего ареста, Осип Эмильевич Мандельштам написал стихи о том же: "я, дичок, убоявшийся света, становлюсь рядовым той страны, у которой попросят совета все, кто жить и воскреснуть должны," — утверждая, что, в конечном счете, вечная жизнь и воскресение связаны прежде всего с приобщением к опыту России. Мы забываем, что черты переживания России как основного человечества сквозят во многих текстах, которые, казалось бы, говорят о совершенно другом. Вспомним слова Достоевского о русском как всечеловеке. Ведь если русский человек способен произвести из себя самого образ всего человечества во всех вариантах — из этого следует прямой вывод, что в принципе без остальных можно обойтись. Русский человек произведет человечество из себя самого. Переживание себя как основного человечества на основной земле проходило через века существования России в самых разных формах и версиях.
Сегодня по разным причинам Россия оказывается включена в чужой мир. Ну что ж, так было. Писал же Шпенглер о том, как ближневосточная арабская цивилизация была интегрирована в мир римской империи. Подобные вещи были, и цивилизации прорастали изнутри чужого мира, тем более, мира, находящегося на стадии имперского, позднего развития, на стадии готовящегося надлома. Поэтому сам по себе факт пребывания в поле чуждой мировой империи не является ни катастрофой, ни приговором. Но он диктует особые, более жесткие требования к внутренней жизни цивилизации, сужая диапазон ее выживания. В истории "высоких культур" воспроизводство ценностно-гетерогенных обществ — вполне обычное дело. Но посреди чужого имперского мира воспроизводство моделей внутрицивилизационного раскола, пусть и заимствованных из собственного исторического опыта, совершенно самоубийственно. Поэтому я и подчеркиваю, что в сегодняшних условиях любая попытка конструировать Россию по петербургскому дворянскому варианту, на основе различения «дворян-давосцев» и «быдла», — это попытка, в конечном счете, зачеркивающая путь цивилизации.
Поскольку власть отождествила себя с этой стратегией, сегодня судьбу цивилизации приходится связывать с политической перспективой оппозиции. И если говорить о стратегии оппозиции, сознающей свой цивилизационный импульс — то она должна была бы пойти по тому пути, который в свое время наметил в ряде работ А.И.Неклесса. Ей предстоит заняться производством авторитета, покрыть страну точками альтернативной духовной власти, точками противостояния и концентрации духовной энергии, способными в определенный час взять на себя миссию духовной сборки страны. Этот час наступит, когда наметится исчерпание основных сырьевых ресурсов России.
Подобно тому, как ельцинщина, олицетворявшая наш финансовый капитализм, была фактически изжита с дефолтом 98-го, путинщина, связанная с сырьевым капитализмом, будет надломлена в тот момент, когда ясно обнаружится тенденция исчерпания наших сырьевых ресурсов. Задача оппозиции, следующей цивилизационной традиции России, состояла бы в том, чтобы готовиться к этому моменту истины. Готовиться к переориентации страны на внутренний рынок, на полноценный промышленный капитализм, сочетающийся с развитыми социальными программами.
Конечно, строя планы на будущее, нам приходится помнить одну важную и прискорбную вещь. Русского народа сейчас просто нет. Есть скопище того, что политологи называют "атомизированные потребители". Но мы знаем и другую вещь. Претерпевания нашей цивилизации в 20 веке, окончательное крушение аграрно-сословной культуры, затрудненное, драматическое развитие культуры городской и потом наползание на нее международной космополитической культуры — все это привело к тому, что народ чрезвычайно пластичен и аморфен. Он в принципе никакой. Россия — страна, в которой, как, может быть, нигде может реализоваться формула Брехта: когда власти неугоден народ, власть всегда может распустить этот народ и набрать себе новый. Акцентируя определенные группы людей, определенные типы людей, определенные социальные и психологические слои. Я глубоко убежден в том, что в конечном счете власть, сформированная вокруг этих оппозиционных центров, имела бы самые серьезные шансы сформировать новый народ, провозгласив контроль этого народа над элитами и фактически осуществляя контроль над элитами от имени не существующего в данный момент, пока еще не существующего народа.
1. Не совсем справедливы утверждения об экспортно-сырьевом капитализме как порождении ельцинского десятилетия, если не делать одной важной оговорки: этот капитализм и впрямь зародился среди финансовых игр ельцинщины, но он же послужил основой для ее изживания. В середине 1990-х наша нефтянка лежала в руинах. Мне вспоминается геополитический семинар «Суздаль-клуба» в 1994-м, где виднейший эксперт Я.Паппэ произносил впечатляющую речь насчет роковой нерентабельности нашей нефтедобычи. Залоговые аукционы середины десятилетия стали предпосылкой оформления у нас крупного экспортно-сырьевого капитализма, но эта предпосылка оставалась сугубо абстрактной возможностью, пока масса капитала была задействована в авантюрных играх с перераспределением займов, «пирамидой» ГКО и т.д. Только теперь задел залоговых аукционов реализовался в полную силу. Экспансия нефте- и газодобычи на рубеже веков экономически подорвала силу «коллективного Ельцина», но вместе с тем она свернула наметившийся в премьерство Примакова сценарий национального промышленного капитализма.
