Выступление российского президента Владимира Путина на 43-й Мюнхенской конференции по безопасности (знаменитая «Мюнхенская речь») и его интервью катарскому каналу «Аль-Джазира» и в России, и в США, и в Европе было расценено как начало новой «холодной войны» между Россией и США. Российский президент недвусмысленно обвинил администрацию Джорджа Буша в попытке реализовать на практике концепцию однополярного мира. «Отдельные нормы и чуть ли не вся система права одного государства — прежде всего, конечно, США — перешагнули свои национальные границы и во всех сферах — и в экономике, и в политике, и навязывается другим государствам», — заявил Путин. Однако в своей критике российский президент не ограничился одними лишь Штатами, а «прошелся» также и по НАТО, и по ОБСЕ, то есть по всем основным институтам западного мира.
Между тем, было бы, по крайней мере, наивно говорить о начале новой «холодной войны». Во-первых, сколько их было на нашей памяти! Если кто забыл, то можно напомнить о «начале новой холодной войны» после речи американского вице-президента Ричарда Чейни в Вильнюсе, о другой «новой холодной войне», которая должна была неизбежно начаться после намеков Владимира Путина о «товарище волке». На фоне громких заявлений Путина как-то ушли из виду переговоры российского министра обороны с представителями НАТО о развитии партнерских отношений (которые шли практически параллельно с началом «новой холодной войны»). Впрочем, не будем спорить с пиарщиками и пропагандистами. Иногда создается ощущение, что «их ястребы» и наши доморощенные патриоты — одна команда. Так слаженно они поддерживают старания друг друга. Одни апеллируют к эпохе «холодной войны» для «подморозки» не России даже, а пресловутой «вертикали», а другие хотят с помощью «советского фантома» (возрождающегося в недрах «Газпрома» и ФСБ) оправдать собственные провалы на Балканах и на Ближнем Востоке. Всем хорошо, все зарабатывают патриотические очки. И идет «война холодная»…
Однако информационная шумиха проходит. И после нее необходим содержательный разговор о том, какие возможности имеет Россия для сотрудничества с Западом, а где для такой кооперации нет никаких предпосылок. Чрезвычайно интересным и показательным в этом плане является СНГ, территория, которую Россия считает «канонической», и к проникновению на которую любых «нерегиональных акторов» относится крайне негативно. Не зря в той же «мюнхенской речи» Путин пространно критиковал НАТО за расширение блока и его претензии на интеграцию бывших советских республик, а ОБСЕ за превращение в «вульгарный инструмент» евробюрократии (прозрачный намек на миротворческие амбиции этой организации на том же постсоветском пространстве).
Сегодня двусторонние отношения России с любым из государств СНГ невозможно себе представить без влияния третьей силы. Наиболее активным «третьим» элементом в геополитических процессах в СНГ ныне выступает Запад (США, государства Европейского Союза, влиятельные международные организации с доминирующим влиянием Штатов и ЕС). Ни Китай, ни Иран, ни Индия, никакие другие государства, не включенные в понятие «Запад», не выказывают такой заинтересованности в освоении «советского наследства». Более того, их заинтересованность, как правило, имеет региональную привязку. В этом плане интересы того же Ирана не выходят за пределы Кавказа и Центральной Азии. КНР и Индия пока тоже «специализируются» на постсоветском Востоке. Между тем «иранизация» Закавказья или Таджикистана, наверное, имела бы больше шансов на практическую реализацию, чем «европеизация» (если делать акцент на политических традициях и «структурах повседневности» региона).
Оговоримся сразу. «Запад» — условная и не вполне корректная конструкция для обозначения США и их европейских партнеров. Она используется политиками и дипломатами из соображений «удобства» (равно как и такие обозначения, как Кавказ, Центральная Азия, Балканы, Ближний или Дальний Восток). И Штаты, и ЕС имеют много пунктов расхождений во взглядах на перспективы развития постсоветского пространства, по поводу роли России на территориях бывшего Советского Союза. То же касается и государств-членов НАТО. Разве одинаковые позиции по проблемам СНГ занимают Франция и Турция, Польша и Румыния, США и ЕС в целом? Более того, в геополитических раскладах географический детерминизм также не вполне применим. Турция, имеющая вторую по численности армию в НАТО и являющаяся «исламским союзником» США, безусловно, сегодня (не в контексте истории Оттоманской Порты) относится к Западному миру. Тем не менее, «Запад» — политически актуальная дефиниция, а, значит, необходимо разобраться в том, почему отношения России с «третьим» элементом на просторах бывшего СССР воспринимаются столь болезненно обеими сторонами «Большой постсоветской игры». Почему Россия, готовая к уступкам и компромиссам в других точках мира, не готова поступиться ни на йоту своими интересами в СНГ?
Россия безболезненно уступила пальму первенства в процессе ближневосточного урегулирования. Сегодняшние попытки Кремля вернуть свой вчерашний «участок» на Ближнем Востоке напоминают, скорее, эмоциональные импровизации, нежели проработанную стратегию. Москва ушла и с Балкан. Апелляция к Косово сегодня — это по большей части наше «внутриснгшное дело», тот прецедент, который Кремль еще вчера был готов использовать для рассмотрения перспектив самоопределения Нагорного Карабаха, Абхазии, Приднестровья, Южной Осетии. Сегодня позиция Москвы иная — поддерживать статус-кво. Реальная же роль РФ в том же Косово сегодня минимальна. Как, кстати, и в Сербии, и в Черногории. Обе некогда братские республики сейчас «идут вместе» с Брюсселем. Победившие на парламентских выборах 21 января 2007 года сербские радикалы клянутся в верности Брюсселю и единой Европе не меньше президента Бориса Тадича. Россия без особой фрустрации оставила Лурдес и Камрань, хотя жесткого политического давления на Москву в этом вопросе не было.
Иное дело СНГ.
Здесь риторика Москвы приобретает местами советскую окраску, а по части антиамериканизма (антивестернизма) некоторые современные российские политические деятели не уступят временам Брежнева-Суслова. Однако по части элементарной грамотности сильно уступят. Никому из советских лидеров не приходило в голову отождествлять Конгресс США с Верховным Советом СССР. Сегодня же многие «кремлевские» искренне считают, что роль Конгресса в принятии решений в США не выше, чем аналогичная роль нашего Федерального Собрания. Многие в Кремле также искренне считают, что Тони Блэру достаточно «дозвониться» судье, и Ахмет Закаев будет у нас в руках!
Позиция же Запада является прямо-таки зеркальным отражением взглядов российских партнеров. Любые проявления российской активности в СНГ рассматриваются как попытки реанимации «империи зла» и едва ли не советского коммунизма (хотя творец концепции «либерального (он же энергетический) империализма» Анатолий Чубайс является одним из самых последовательных и жестких антикоммунистов в России). Такого жесткого неприятия российская политика не встречает в других регионах мира. Даже наши лобзания с ХАМАС в Европе не готовы принимать в штыки так, как российский «газовый империализм» по отношению к Грузии или «винные войны» с Тбилиси и Кишиневом.
В последние годы влияние «третьего» во взаимоотношениях России с Грузией, Молдовой, Украиной в определенные моменты новейшей истории играло для РФ как позитивную, так и негативную роль. С одной стороны, безусловная поддержка Западом «цветных революций» сформировала у некоторых постсоветских элит представление о том, что они получили из рук Вашингтона и Брюсселя индульгенцию. Многие в Киеве, Тбилиси, Кишиневе (в Молдове «цветная революция» была осуществлена сверху еще до тбилисского триумфа Саакашвили) подумали, что теперь с Россией можно либо вовсе не считаться, либо считаться в гораздо меньшей степени. У политических элит государств СНГ забрезжила перспектива обретения нового ЦК в другой точке земного шара. Провал «плана Козака» в Молдавии, проекта «преемник» на Украине, утрата влияния в Грузии (на Эдуарда Шеварднадзе влиять было гораздо проще) подтвердили, на первый взгляд, данный тезис.
Впрочем, с другой стороны, Запад сделал немало для того, чтобы сдержать воинственный пыл Саакашвили в 2004 и в 2006 гг. Да и сегодня Вашингтон не в восторге от идеи блицкрига в Цхинвали. Запад не раз охлаждал антироссийский пыл грузинского лидера и по вопросам расширения НАТО за счет южно-кавказского государства, и по вопросам безусловной поддержки военной авантюры в Абхазии и в Южной Осетии. Фактически Запад очень вяло отреагировал и на «санкции Москвы» в сентябре 2006 года. Более того, выгодная нам Резолюция 1716 по Абхазии была принята благодаря тому, что Москва проявила «понимание» в вопросе о КНДР. Очевидно, что Саакашвили ждал большего.
Европейские и североатлантические перспективы Молдовы и Украины также не получили столь однозначной оценки в Брюсселе. Когда российско-грузинский кризис вышел на качественно новый уровень, многие политики и аналитики на Западе осознали, что есть вещи и поважней «цивилизованного развода» (как-то Иран, КНДР). Таким образом, Запад все же, несмотря на свою боязнь российского виртуального «коммуно-империализма», готов к прагматичному и конструктивному партнерству.
Но что сделать, чтобы этот прагматизм стал двусторонним и необратимым? Возможно ли сегодня говорить о возрождении «духа 2001 года» в отношениях между РФ и хотя бы США (поскольку ЕС был всегда более требователен и более идеологичен в своих оценках российской внешней и внутренней политики)? Прежде всего, необходимо отказаться от нескольких «идолов разума», мешающих пониманию мотивов, целей, задач друг друга.
Начнем с России. Российской дипломатии необходимо понять и признать трудную, но уже всем очевидную истину. Постсоветское пространство перестало быть геополитической собственностью Российской Федерации. И чем дальше развиваются независимые постсоветские образования, тем быстрее будут набирать силу процессы «интернационализации» СНГ. Построить «великую китайскую стену» на пути вестернизации бывших союзных республик не удастся, как бы нам того ни хотелось бы. Не удастся по одной до банальности простой причине. В СНГ появился свой «клуб проигравших», члены которого свои провалы и потери связывают с Россией. Более того, российская власть вне зависимости от фамилии ее главы не сможет удовлетворить чаяния совета директоров этого «клуба». Ставленник России Эдуард Шеварднадзе до самого 1998 года пытался сохранить лояльность Москве (в 1994 году «вступил» Грузию в СНГ и дал добро на размещение миротворцев Содружества в Абхазии). При этом «хитрый лис» стремился с помощью Кремля восстановить контроль над Абхазией, что не входит, и не будет входить в число приоритетных интересов России. Про причины невозможности «сдачи» Абхазии (а равно и Южной Осетии) мы не раз писали. От ситуации в этих de facto государствах во многом зависит безопасность российского Северного Кавказа. Тут ничего личного.
Аналогичный случай мы видели в Молдове. Там пророссийский президент Владимир Воронин, начав с идеи союза между РФ, Беларусью и Молдавией, закончил клятвой на верность светлому североатлантическому учению. И все дело не в плохих нравах молдавского лидера или его российского визави. Молдова не может отказаться от левобережья Днестра, а Россия не может «сдать» Приднестровье. Отсюда большая заинтересованность в приходе Запада, исходящая из самого СНГ, а не из Вашингтона и Брюсселя. Таким образом, России придется изрядно побороться и за влияние, и за политический контроль.
Но, признав СНГ конкурентной территорией, где Россия будет всего лишь одним из игроков, Москве вовсе не следует безоговорочно оставлять свои позиции. Сильный козырь России — ее контакты с непризнанными образованиями. Именно она имеет здесь серьезное влияние, и именно она является здесь гарантом мира и невозможности «разморозки» конфликтов силовыми способами. России ни в коем случае нельзя допустить и использования Запада «молодыми демократиями» как некоей антироссийской фомки. Для этого должна быть разработана серьезная информационная стратегия, позволяющая РФ показать истинную суть намерений тех или иных постсоветских образований. Россия могла бы дать добро на такой проект Запада, как внутренняя демократизация стран СНГ. Но при этом речь идет именно о постепенной демократизации (с учетом специфики стран региона), а не о скатывании их в радикальный этнонационализм.
Что же касается Запада, то здесь важна следующая деталь. Планируя стратегии на постсоветском пространстве, следует отказаться от такой навязчивой идеи, как отождествление России с авторитарными и архаичными тенденциями. Демократию в той или иной стране СНГ нельзя верифицировать по такому признаку, как наличие российского военного присутствия и российского влияния. Вряд ли Туркменистан или Узбекистан могут прослыть большими и успешными демократиями на том лишь основании, что у них на территориях нет российских военных объектов. Между тем российское военное присутствие в Таджикистане не просто остановило гражданскую войну, но и дало пример (не самый плохой) успешного постконфликтного урегулирования. Именно российские миротворцы (а не натовские или американские) остановили конфликты в Абхазии и в Южной Осетии. В абхазском случае именно благодаря российским военным в Гальский район вернулось порядка 60 тыс. мегрелов.
В Вашингтоне и Брюсселе необходимы более релевантные оценки российского влияния в конфликтных точках, а также понимание, что их уход оттуда не повлечет за собой превращение абхазов и осетин в лояльных граждан Грузии. Таким образом, Западу следовало бы более трезво оценивать миротворческий потенциал России и реальные успехи нашей страны на этом поприще. Равно как и тот факт, что роль России на территориях бывшего СССР не может быть такой же, как ее роль в Африке или в Латинской Америке. Слишком крепкими оказываются имперские и советские связи!
Таким образом, России необходимо признание того, что Запад — это не всегда антироссийские тенденции, а Западу следует осознать, что современная РФ — это не только мини-СССР, но и далеко не всегда архаика (хотя такое признание не помешало бы и многим российским лидерам).
И Россия, и Запад нужны друг другу. И если у первой есть реальные знания и реальный опыт работы с «советским наследием», то у второго есть опыт иного рода — проведения масштабных трансформаций. Западные демократические ценности вкупе с российским Realpolitik могли бы неплохо дополнить друг друга. По крайней мере, это было бы гораздо полезнее, чем использование крайнего этнонационализма, религиозного радикализма и политической архаики в борьбе друг с другом.
