Россия в американо-иранском противостоянии. Статья первая

В первой части настоящей работы мы оценим нынешний глобальный расклад сил, на который американо-иранская война при разных ее исходах может оказать то или иное воздействие, — а уже затем конкретизируем полученные выводы применительно к геополитике современной Евро-Азии.

Середина XX в. была отмечена великой сменой милитаристских эпох, обусловленной радикально преобразовавшимся соотношением между возможностями мобилизации ресурсов войны крупнейшими державами — и находящимися в распоряжении этих государств средствами уничтожения. Предыдущие 150 лет, начиная с войн Французской революции и Наполеона I по вторую мировую, были эпохами "народных войн", когда растущий размах мобилизаций и вклад экономик в "дело победы" постоянно обгоняли неутомимое совершенствование средств уничтожения; когда культивировался идеал победы как силового слома, "уничтожения" противника, материализуясь в пафосе боя как основной формы применения военной силы и в сценарии капитуляции побежденных. Тогда считалось нормальным, что с объявлением войны политико-дипломатические отношения между борющимися государствами сворачивались до полной победы одной из сторон, — что во время войны "главное — победа, а все остальное к ней приложится".

Появление в арсеналах великих держав середины XX в. ядерного оружия сформировало принципиально новый баланс мобилизации и уничтожения, ставший базисом иного эпохального милитаристского стиля. Первую фазу наступившей эпохи составили десятилетия мировой холодной войны второй половины века. Противоборство сверхдержав с непримиримыми идеологиями и глобальными претензиями частично конвертировалось в гонку вооружений, где превосходство определялось бескровной калькуляцией силовых потенциалов, а частично — в конфликтах низкой интенсивности, разыгрывавшихся все больше при помощи вассалов и подставных фигур. Начинается возвращение к профессиональным армиям, обретают исключительную, самодовлеющую ценность маневры — эти игровые имитации войны, а также различные виды опосредованного политического использования вооруженных сил — военного присутствия и т.п. Утверждается эталон победы в борьбе между сильными противниками как сделки, к которой победитель вынуждает или склоняет проигравшего. Война все отчетливее становится тем, чем была в ХVIII веке, когда наличная мощь огня превалировала над мобилизационными возможностями абсолютистских режимов, — говоря словами К. Клаузевица, она была "усиленным способом ведения переговоров".

Вместе с тем фаза мировой холодной войны положила конец длившемуся почти 500 лет автономному функционированию европейской (евроатлантической) конфликтной системы. Эта система впервые оформилась к началу ХVI в. в виде бинарного противостояния Франции и империи Габсбургов с ее австрийским ядром. Во второй половине ХVII в. и в ХVIII в. в силовой расклад Европы балансирами входят Англия, новый северогерманский центр — Пруссия и "евразийский" партнер слабеющей Австрии — Россия. В результате этих процессов позже, за XIX – начало XX вв., с закатом и Вены, и Парижа в качестве центров военной мощи, франко-австрийская биполярность трансформировалась в англо-германскую. Причем с первой мировой войны США выступают резервом Англии, а Россия, в том числе и большевистская Россия-СССР, в своей тяжбе с Берлином за "австрийское наследство" — за роль восточного центра Европы — оказывается союзницей атлантических держав. Надо отметить, что до XIX в. крупнейшие морские и торговые центры, распространявшие влияние западной цивилизации далеко за пределами ее метрополии (Венеция, Португалия, Нидерланды, даже и Англия), никогда не выдвигались в фокусы европейского расклада сил. Соединив эти очень разные функции, англо-саксонские государства заложили предпосылки перерастания системы Запада в систему мировую.

"Ялтинская эпоха", когда, с гибелью Третьего Рейха и упадком Англии, коренной Запад сплотился под военной эгидой США против СССР, подмявшего под себя ряд пороговых народов Европы, — которые, кроме восточных немцев, не принадлежали к этническому романо-германскому ядру западной цивилизации, — как раз и была переходом европейской системы в систему the West against tbe Rest. СССР выступал первым воплощением "мирового иного", бросающего вызов объединенному Западу, его ценностям, его мировым позициям.

Попытка Горбачева снять с СССР эту роль, обменяв ее на вхождение СССР в единый штаб планетарного порядка, на его соучастие в предполагаемой структуре объединенного Севера сверхдержав, обернулась событиями, которые перевели наставшую в середине века милитаристскую эпоху в следующую ее фазу, а систему the West against the Rest в новoe состояние. В обстановке "послевоенной" релаксации советского общества массовые выступления городского политического класса против большевистской гегемонии были использованы верхушечной фрондой части наших элит для попытки преобразовать надсословное советское государство в государство сословное. Ценой этого переворота стал раздел СССР — иными словами, сжатие "Великой России", превращение российского государства из уникального "второго мира" в один из нескольких силовых центров, действующих сейчас на планете при несомненном доминировании атлантического Центра, выстроенного вокруг США.

Эта конфигурация, возникшая в 1990-х, с подачи Сэмюэля Хантингтона получила прозвание uni-multipolar world или, по-русски, "полутораполярный мир". Это мир, где налицо один Большой Центр, способный оказывать влияние на процессы во всех основных ареалах Земли и, вместе с тем, ряд субцентров, ни сообща, ни порознь не уравновешивающих Большой Центр и не представляющих проекта, альтернативного наличному порядку, но, однако же, способных доставить немалые неприятности центру-гегемону, если их интересы придут в непримиримую — "не на жизнь, а на смерть" — конфронтацию с его действиями в конкретных регионах. Теоретически ясно, что полутораполярный мир может эволюционировать в разных направлениях — к монополярности (когда Большой Центр подавляет или берет под жесткий контроль все субцентры); к многополярности (если Большой Центр деградирует до ранга одного из многих полюсов силы, ведущих между собою свободную силовую игру, с перегруппировками конфликтных потенциалов и союзов); к новой биполярности; и, наконец, как впервые показал Найл Фергюсон, к аполярному режиму, если с упадком Большого Центра субцентры погрязают в собственных проблемах, будучи окружены и разлагаемы силами хаоса и факторами энтропии, крайне слабо взаимодействуя друг с другом.

Полутораполярный мир — конструкция очень напряженная. И в первую очередь грозят ее подорвать действия Большого Центра, руководствующегося провозглашенным при Дж. Буше-старшем проектом "нового мирового порядка". Реально этот проект означает смещение фокусировки полутораполярного расклада в сторону униполярности, когда часть меньших субцентров была бы разрушена, а другие оказались бы у Большого Центра в прямом подчинении.

Однако сейчас не та эпоха, когда империи создавались взаимоистреблением миллионных армий на полях сражений и когда война, будучи развязана политиками, далее развивалась по своим собственным, неполитическим законам. Стремление трансформировать силовое первенство США и их экономическое могущество в международно-политическую униполярность соединяется с теми понятиями о взаимоотношениях политики и силы оружия, с тем эталоном победы, которые были заложены в холодную войну и вынесены из того времени нынешними политиками и военными руководителями. Налицо воздержание от боевых решений, нацеленных на "уничтожение" сильного противника, который был бы в состоянии, сопротивляясь, нанести контингентам Большого Центра "неприемлемый ущерб", причем понятия о таком ущербе весьма широки.

По-прежнему в ходу "война как усиленный способ ведения переговоров" и идея победы как выигрышной сделки, к коей противника подводят, соединяя военное давление с экономическим и, особенно, с информационным. Неизмеримо более широко, чем в войнах XIX – первой половины XX вв., используется политическая конъюнктура, особенно оппозиции, фронда и коррупция в стане противника ради конструирования новых, более податливых и послушных участников тех итоговых победных сделок, по отношению к которым военные успехи выполняют миссию не более, чем подготовительную. Сербия и Ирак — примеры успешного запуска подобных схем (Ирак 1991 и 2003 гг., рассматриваемых как этапы одной войны), во многом выработанных в результате рефлексии над коллапсом СССР, истолковываемым — вторично, задним числом — как "следствие усилий Запада в холодной войне". Сегодня речь должна идти о стратегии и тактике обустройства мирового имперского пространства без большой войны, посредством приемов, охватываемых формулой stop and go.

В наши дни лишь чисто умозрительно можно обсуждать версии "мира без США", постулируя во временной дали военный или экономический надлом Штатов, который заставил бы их свернуть свое присутствие в Евро-Азии и ужаться на Океане. Гигантское военное строительство, начатое при Буше-младшем и гарантирующее США кратное превосходство над любым мыслимым составом недругов, несет в себе самом политический проект, который вместе с этим строительством неизбежно унаследует не только ближайшая администрация–преемница, но и целый ряд последующих американских руководств. Этот потенциал не представить бездействующим. Нелепо думать, что американцы поставят ржаветь и гнить свои авианосцы или станут их продавать другим странам "на металлолом", как поступали русские при Ельцине со своими боевыми кораблями. Маловероятно, чтобы у США оказался свой Горбачев, а если такой и появится в Белом доме, сама материальная составляющая его власти заставит его мыслить и поступать существенно иначе, чем мыслил и поступал советский президент.

Разумеется, в зависимости от того, кто победит на выборах в 2007 г. конкретное воплощение проекта "нового мирового порядка" будет варьироваться в рамках описанного З. Бжезинским выбора между "господством" и "лидерством", между преимущественной ставкой на сценарии типа "иракского" (2003 г.) или типа "сербского" (1999 г.). И, тем не менее, в наиболее существенных чертах курс Большого Центра в обозримое время пребудет таким, как показано выше — установкой на то, чтобы, не рискуя "неприемлемым ущербом", шаг за шагом преобразовывать полутораполярную ойкумену в мир торжествующего униполя.

Одной из самых дурных иллюзий, проступающих в прогнозах на ближние десятилетия, является тезис а ля Жан Парвулеску о том, что "мир вдруг переменится" и "Большая Европа", сложившаяся внутри и с санкции поднимающейся Pax Americana как вид примыкающей к Большому Центру Ганзы, внезапно — то ли как целое, то ли в лице каких-то своих ведущих субъектов — представит глобальный противоцентр с проектом, альтернативным американскому. Размеры вооруженных сил крупнейших стран EС, спектр их реакций во время нынешнего ближневосточного похода США и наката на Европу встречной волны исламского террора внушают крайнее недоверие к подобным идеям. Мы не представляем, чем могла бы стать и на что могла бы заявить притязания Большая Европа в случае "облома" США. Пока же мир сохранит зримые параметры, эта Европа-Ганза будет наслаждаться благами союзнической подопечности, экономя на оборонных расходах, тешась своим "социальным государством", используя, когда ей это понадобится, программу "нового порядка" в своих видах — как было в случаях с демонтажом Югославии и растерзанием Сербии, — под крылом американского орла выстраивая и разрабатывая свои "инвестраумы" — но вместе с тем не упуская случая устами видных своих "говорящих голов" покритиковать передержки и перегибы боссов Большого Центра, хотя и уклоняясь от решений, которые сколько-нибудь надолго осложнили бы союзничество. Иначе говоря, эта Европа, не беря на себя ответственности ни за что сверх своих геоэкономических — "ганзейских" — запросов, будет себе оформлять реноме более "мягкой" и "справедливой" представительницы того же "нового мирового порядка", понимающей его "истинный дух" лучше устанавливающих этот порядок американцев.

Задумываясь над оптимальным курсом России в таком мире, позволим себе сперва высказать следующие общие положения. Картины страданий человечества при аполярном бытии народов, рисуемые Фергюсоном и его последователями, пока что выглядят скорее пропагандистскими изысками поборников униполя, предполагая быстрый, одновременный и далеко заходящий упадок всех существующих центров. Сегодня российская политика должна определиться как в принципиальном отношении к проекту, продвигаемому Большим Центром, так и в ясном осознании того, что мог бы нести России миропорядок, шатнувшийся в противоположную сторону — к раскрепощенной силовой многополярности. Что касается идеи "новой биполярности", которую обычно связывают с предполагаемым возвышением Китая в наступившем веке, — то, в конце концов, бинарная система может рассматриваться как самый простой случай системы c несколькими центрами. Надо признать: каждый из этих вариантов представляет для России свою — и немалую — опасность. В одном случае это опасность откровенного вмешательства взявшего верх униполя под самыми разными стратегическими, экономическими, экологическими, гуманитарными предлогами не только в сферу внешних отношений России, но и в ее внутренние дела. Вплоть до трактовки ее заправилами объединенного мира на правах "географического понятия". В другом же случае мы рисковали бы столкнуться с революцией притязаний в Евро-Азии, включающей замах тех или иных соседних центров на части России.

Оптимальным для нашей страны пока что является полутораполярный расклад в его непрочной сбалансированности, когда глобальный замысел "нового порядка" подмораживал бы революционные поползновения субцентров, а в свою очередь их потенциалы блокировали бы осуществление этого замысла. Как ни хрупка конструкция нынешнего международного порядка, стремиться надо к тому, чтобы укрепление России — духовное, хозяйственное, военное — существенно опережало его эрозию. Этот порядок, как ни парадоксально, оберегает Россию. Но он не будет оберегать ее вечно — ни даже слишком долго.

Вот с этой точки зрения хотелось бы взглянуть на геополитические проблемы, связанные с давно уже назревающей войной Большого Центра против Ирана. Как то или иное развитие событий могло бы повлиять на тот мировой строй, который сейчас налицо и который России пока что следует отстаивать ради своего сохранения для будущего?