Представьте себе качественно сделанный костюм в магазине «мужская одежда». Он не от кутюр. В одном месте торчит худо обрезанная нитка. Одна пуговица пришита некрепко. А в остальном — хороший костюм. И по цвету, и по фасону, и по шитью, и по материалу — вещь порядочная, надеть ее не стыдно.
Вот в магазин заходит человек, видит костюм, оттопыривает крупную нижнюю губу и принимается презрительным тоном разоряться: «Ну я и не ожидал, что эти наши лохи, эти наши вечные лохи сварганят что-нибудь порядочное. Заранее было ясно: не от кутюр, не от кутюр! да и где им сделать от кутюр-то, прощелыгам. И пуговица! Вы обратите внимание на пуговицу — вся ложь мира сконцентрирована в этой дрянной, поганой, водорослями поросшей пуговице! Это чудовищно страшный гламур, хуже заблеванного трэша! А нитка? Вот в нитке — правда. Только в ней-то правда и есть! Вы поглядите какая ниточка! Корявая, в чем-то испачканная, невнятно прилепленная, зато это наша великая истина корявости и нелепицы. А весь пиджак – полная вторичность, лучше бы это были носки. Или штакетина. Или чайная ложка. Но если бы это была и чайная ложка, все равно это была бы ложь и еще раз ложь! Потому что не могут иначе. Везде ложь и грязь. И этот чистенький поганенький костюмчик провоцирует у меня неостановимую круглосуточную работу рвотного рефлекса. Вот при социализме — да! Тогда делали крепко. Рвать можно было на себе пиджак, просто зубами рвать, и не порвешь! То ли дело сейчас! Сейчас буквально все — вторичный продукт. Я не могу ЭТО уважать. И всем приличным людям не надо ЭТО уважать. Ясно присутствующим?»
Присутствующие делают вид, что не слышат, поскольку есть вероятность: парень недавно горстями кушал успокоительное и выпущен прежде полного излечения. Тронь его — и случится срыв, а то и прямое буйство. Кто-то тихо выходит из магазина: оратор внушает сильное беспокойство. Некоторые подходят к костюму, осматривают/ощупывают и сообщают продавцу: «Офигеть! Дайте два». Оратор цепляется к ним и задиристым голосом вопрошает: «Вы что, не поняли меня? Приличные люди...» — и тут слышит, как субъекты, к которым он пристает, негромко говорят продавцу: «Мы же видим — вещь стоящая. А когда такие психи что-то ругают, надо брать и уносить моментом, наверняка оно стоит больше, чем кажется...»
Иными словами, я очень удивился, когда обнаружил в сети хорошо организованную истерику по поводу фильма «Остров» режиссера Павла Лунгина. Когда визг добирается до самых высоких нот, поневоле начинаешь задумываться: «Не долечился парень, или мы наблюдаем часть программы?» А потом приходишь к выводу: какая, собственно, разница? И то, и другое для внешнего наблюдателя очень забавно.
Что такое фильм «Остров»? Основа для национальной духовности? Шедевр всех времен и народов? Бесобойный таран? Откровение наследников Нила Сорского? Да нет, это качественно сшитый костюм, качественно склепанная машина для среднего класса. Наш автопром с трудом добрался до уровня «Калины», а это, в общем, далеко еще не качественная машина для среднего класса (о «роллс-ройсах», «бугатти» и «ягуарах» речь не идет). Наша фантастика в лице Пехова, например, или, скажем, Злотникова, научилась выдавать этот самый «добротно склепанный продукт». Наш агропром научился выдавать на рынок хорошо качества и не слишком дорогие окорочка. Наш туристический бизнес поднялся, пожалуй, уровнем выше всего перечисленного.
И очередь дошла до кино. Что вышло?
А «дозоры» по Сергею Лукьяненко. Как минимум та самая «оптимальная ниша среднего класса». А потом русский кинематограф пошел по пути создания качественно сделанного мэйнстрима. Не эскпериментального. Без чернухи. Без маргиналов, без ширева, без порнухи.
Да ведь это нормально. Просто медицинская норма: мозги с неприятным хрустом вворачиваются обратно в сустав...
Для русских в современной жизни христианство и Церковь играют на порядок большую роль, чем при советах. Очень хорошо! Стало быть, в какой-то момент «большое кино», «добротно сшитый мэйнстрим» должен был добраться и до христианским тем. Появилось «Возвращение»... Но ведь это шедевр, и режиссера Звягинцева стоило бы носить на руках круглый год за один факт его существования.
Потом появился «Остров». В чем отличие? В том, что лунгинский фильм малость пониже и «для всех». Никакой не шедевр. Однако искомая «хорошая вещь» вполне получилась. И народ хвалит ее и проникается, поскольку массовому зрителю Лунгин и «кнопку нажал», и «до самых потрохов проник».
Вторичен ли фильм в эстетическом смысле после Звягинцева и Тарковского? Да, во многом, хотя и не во всем.
Полон ли он ложной многозначительности? Да, лучше бы пролог и основное действие были разделены не евангельским сроком в 33 года, а любым другим. И лучше бы в мэйнстримовском фильме не творились откровенные чудеса, вроде исцеления мальчика монахом...
Идеализирована ли жизнь северного русского монастыря 1976 года? Я не знаю. Да и откуда критикам фильма знать? Кто из них был в северном русском монастыре в 1976 году? В нынешних, постсоветских монастырях мне приходилось бывать, и я видел там разное: чаще, конечно, жизнь в обителях современной Руси попроще и погрубее того, что представлено в «Острове»; но встречаются порой и необыкновенные высоты духа, иноческой самоотверженности, веры.
Смысл фильма прост и добр: человек, согрешивший страшно, но все-таки раскаявшийся и в покаянии своем очистивший душу от скверны, Богом может быть прощен. Бог — милосерден. Даже предатели и душегубы могут быть Им прощены, если сделаются достойными прощения. А человеку следует быть требовательнее к самому себе. Что худого сказано? Вместо какой-то черной бездны, нарисованной коллективным воображением нашей интеллигенции, бездны, куда страшно и сладостно катиться порочному человеку, появилась земля спасения. И наши туда могут добраться. Неправда это? Да нет, сущая правда. И Господь наш суров, но не мстителен, давно минули библейские времена. И людям бы побольше притеснять внутреннюю свинью, а то ведь она норовит сделать из человека хлев.
Когда нравственное падение сделалось обыкновенной пошлостью, нравственное возвышение начинает казаться свежим и непонятным. Какой в нем смысл? Откуда такая наивность? Оригинальный ход? А нет ничего непонятного, наивного, и все новое в данном случае — хорошо забытое старое. Спасение возможно — вот и весь сказ.
«Остров» упрекают в «рекламе Церкви». Никакой прямой коммерческой рекламы, вроде бензоколонки с надписью «Шелл» на втором плане там нет, фильм несколько более высокого класса, чтобы допускать такие глупости.
Выглядит ли в нем православная монашеская жизнь духовно привлекательной? Без сомнения. Можно корить режиссера за то, что он не подбавил черных красок: все, дескать, труднее, страшнее... Но ведь получилась бы неправда: все не труднее и не страшнее, все по-разному.
А что монастырь обрисован столь красиво, по-доброму, — так можно только радоваться здравому смыслу режиссера. В наших обителях и впрямь истина живет, как же их пачкать? И когда на экране появляется идеальный монастырь, это, быть может, хороший стимул к тому, чтобы идеалы укрепились и в реальной иноческой жизни.
Один крупный современный писатель сказал мне: «Слабо у Лунгина с миссионерством: показал он как там непросто всё, народ испугается...» Вот я и думаю: дело не в избытке наших островов на Руси, а в их недостатке. Одного «Возвращения» было достаточно. А одного «Острова» маловато будет. Надо бы еще штук пять. Ведь хорошие костюмы нужны многим и на разные вкусы...
