Замечательная статья Дмитрия Володихина, призывающая к дискуссии вокруг роли и места православия в жизни нашей страны, заставила меня наконец изложить на бумаге то, что я давно хотел, но стеснялся сказать.
Как сочетается православие и национальное движение? Добавлю от себя — возможно ли создание массовой политической партии на православной основе? Какова роль религии в жизни России XXI века? Для этого придётся обратиться к примерам из жизни других стран.
Вспомним, что в Индии националистическая Бхаратия джаната пати возникла как партия хинди, то есть одного народа, представляющего примерно четверть населения Индии (на тот момент, когда БДП шла к власти, численность населения Индии оценивалась в 800 млн. человек, численность хинди — в 200 млн.). Когда националисты поняли, что необходимо разработать технологию включения в число избирателей «нехиндийских морд», они апеллировали к религии, в случае Индии — к индуизму. Став, таким образом, правой национально-религиозной партией, они и пришли к власти, несмотря на то, что конкуренты обвиняли их в «экстремизме» и даже намерении начать ядерную войну.
Вышеприведённая схема не является характерной особенностью лишь Индии. Правые партии, опирающиеся на традиционные религиозные ценности, существуют во многих странах мира. Достаточно вспомнить Христианско-демократический союз Германии. Многие правые партии, не имея в своих названиях отсыла к религии, пользуются поддержкой верующих сограждан. Такова, например, Республиканская партия США, среди избирателей и сторонников которой много религиозных протестантов.
«Нам бы так», завистливо вздыхаю я много лет подряд. Я был бы не против, если бы правительство России формировала Православно-демократическая партия, право слово. Однако не скрою, что партия, опирающаяся на православные ценности, как-то не складывается. Разумеется, вокруг Патриархии пасётся множество мелких околополитических групп, группировочек и группок, но ни одна из них даже близко не может называться партией. Единственным политическим ресурсом Патриархии в сфере политики, если не считать её огромного морального авторитета, является железный солдат Кирилл Фролов, успевающий политически «окормлять» Украину и одновременно бороться за введение ОПК в России. Конечно, делает всё это не он один, но без его бешеной энергии и напора политическое влияние православия, и так незначительное, было бы на порядок меньше.
Можно, конечно, сказать, что участие религиозных организаций в политике не приветствуется властью и находится вне российской политической традиции. Однако ничто ведь не мешает возникновению партии, состоящей из верующих людей, просто разделяющих православные ценности. Не обязательно даже получающих инструкции в Отделе внешних церковных связей. Просто верующих. Но, увы, партии нет.
Почему? Вопрос напрашивается. И ответ на него, увы, жесток. Для того, чтобы верующие люди могли нести в политику православные ценности, для того, чтобы русская правая православная партия могла осуществиться, необходимо, чтобы православные ценности были, как минимум, сформулированы. Разумеется, тут мне возразят, что православные ценности существуют — это церковные каноны, заповеди святых отцов и т.п. Однако всё это — часть внутренней жизни церкви. Как бы ни банально, по светски это не звучало, церковь должна нести граду и миру политический месседж, иначе говоря, послание, объясняющее, чего она хочет от мира, как намерена его изменить. Увы, именно этого-то современная церковь и не знает.
Иные думают, что стоит восстановить самодержавную царскую власть и всё само собой образуется. Иные советуют «поститься, молиться и слушать радио «Радонеж» (ух, крайне стёбный слоган, но ведь другого нет). Иные просто ничего не думают. На этом тусклом фоне призыв Кирилла Фролова строить монастыри на космической орбите, ей-ей, выглядит новым словом.
Нам могут сказать, что не дело церкви заниматься политикой. Дело церкви, дескать, поститься, молиться и слу… тьфу. Дескать, правление — дело государства. Но ведь сказано про церковь, что врата Ада не одолеют её. А если не одолеют врата Ада, стоит ли бояться государства? Если бы первые христиане не проповедовали в «миру», христианская церковь так и осталась бы никому неизвестной.
Слышу голос критика, заунывно и гугняво упрекающего меня в стремлении подорвать государственную власть путём втравливания церковь в «национал-оранжизм». Однако дело не в этом. Для того, чтобы верующие могли отстаивать позиции церкви на политической арене, необходимо, чтобы сама церковь, само православие, сформулировало две вещи: 1) свою модель идеального государства, 2) свою модель идеальной политической активности прихожанина.
Начнём с последнего. Не секрет, что современная церковь устроена в высшей степени печальным образом. Активные прихожане часто «пропадают для мира». Пропадают, совсем не будучи монахами. Быть может, мой личный опыт субъективен, но о нём стоит рассказать. Последние несколько лет я часто посещаю Часовню Иверской иконы Божией матери. Согласно распоряжению церковного начальства перед иконой сменяются московские священники. Каждый из них читает положенное время молитвы в сопровождении своих прихожан. К сожалению, «контингент» всегда один и тот же. Это женщины с лицами, на которых отпечаталось неизвестное страшное горе. Это неопрятные бородатые мужчины, в глазах которых горит безумие. Увы, исключений почти нет.
Я был бы рад ошибиться, но социологический портрет «актива» московских храмов именно таков. Мне могут возразить, что люди идут в церковь за утешением. Всё так. Но ведь за утешением идут они и в другие религии. Почему же у американских протестантов совсем иное выражение лица? Разве они не знают горя? Разве они всегда здоровы? Или быть может, они бессмертны? Или это им, а не нам дана истина?
Увы, современные приходы, очевидно, так настраивают своих активных прихожан, что они теряют всякую способность к деятельности в миру. Всех достали протестантские проповедники в пиджаках и галстуках, постоянно силящиеся «поговорить о Христе». В метро и на московских улицах я часто отмахивался от них. Но, увы, не могу припомнить ни одного случая аналогичной православной проповеди. Нет, виноват! Всё тот же Кирилл Фролов сагитировал меня, ленивого, принять участие в рождественском богослужении в храме св. Татианы при МГУ. Но протестантских проповедников сотни, а Кирилл — един на всю страну.
До тех пор, пока не будет выработана концепция жизни и деятельности православных мирян в российском обществе и российской политике, повышения влияния православия ждать не приходится. Православные боятся «мира». Они стремятся бежать от него, затвориться на засов. Почетное намерение для монаха. Но все ли прихожане — монахи? На это придётся дать отрицательный ответ. Но современные «миряне» тем и примечательны, что категорически отказываются действовать в миру. А раз так, никакой политической активности быть не может в принципе. Политика — это тоже «мир», с этим уж никто не будет спорить.
Тактико-технические характеристики мирян не позволяют им действовать активно. Но не только это. Играет роль еще и отсутствие у церкви видения государства как проекта. Государство по православному — какое оно? Увы, церковь этого не знает. Не знают и её интеллектуалы. На вопрос, какого государства вы хотите, люди отвечают мистическим бредом, горячечным, тягучим и не имеющим к православию никакого отношения. Весь этот «Третий Рим», вся эта «Евразия» — увы, является не только и не столько политической доктриной, сколько оккультным лжеучением, ничуть не уступающим какой-нибудь «Розе мира».
Мы не знаем, в каком государстве хотим жить. Вернее, автор этих строк как частное лицо, конечно, знает. Но церковь свою позицию не сформулировала. А раз нет позиции — нет и проповеди. Даже если представить, что «Кирилл Фролов» завтра же мобилизует в интересах церкви сто тысяч проповедников, им просто нечего будет сказать «граду и миру».
Потому, как мне кажется, для того, чтобы церковь или, вернее, верующие, хоть в какой-то мере стали политической силой, необходимо дать богословский и политический ответ на вопрос, каким представляет церковь идеальное государство. И каким государством она хотела бы видеть Россию. Это во-первых. А во-вторых — необходимо изменить моральный климат в самой церкви. Научить прихожан не бояться деятельности в миру. Кое-какие подвижки в этом направлении есть. Церковная иерархия осознаёт проблему, и ситуация постепенно улучшается. Но пока еще нет ощущения перелома этой ситуации, ее перехода в иное качество.
Лишь когда сама церковь, вернее, структура её политического действия изменится, можно будет говорить о создании национальной правой партии, основанной на православных ценностях. Пока же есть то, что есть — мелкие унылые клерикальные группировки, которые без Священноначалия не то, чтобы «действовать», чихнуть боятся.
Что касается интеллектуального сообщества, то его долг помочь церкви и её Священноначалию сформулировать саму возможность политического действия. Никто не сделает этого вместо интеллектуалов. В конце концов, у церкви есть и другие, более важные дела — она за нас молится.
