Новая повесть Владимира Сорокина «День опричника» написана в классической традиции единства места, времени и действия. В Россию недалекого будущего (где-то около 2028 года) вернулось далекое прошлое — опричнина XVI века. В повести показан один день одного из руководителей этой новой опричнины, причем далекого не худшего ее представителя.
Здесь сразу приходят на ум «День Петра» Алексея Толстого и «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Андрей Комяга, главный герой, проживает довольно удачный день в своей жизни, прямо как солженицынский Иван Денисович: столбового боярина с семьей умучил, репертуар кремлевского концерта утвердил, великую Дорогу Китай — Западная Европа под «крышу» опричнины поставил, к прорицательнице в Сибирь по поручению государыни слетал, «золотую рыбку» (сильнейший китайский галюцоген-наркотик будущего) за проданное дело думского дьяка добыл, в опричной трапезе и баньке, завершившейся убийством проштрафившегося царского зятя князя Урусова, поучаствовал. Один только прокол вышел: не удалось «погасить звезду»: сорвать концерт эстрадного сатирика, «сказителя народного, баяна и былинника» Савелия Ивановича Артамонова, а для публики — Артамоши. Акцию должны были осуществить члены организации «Добры молодцы» (прозрачный гибрид «Идущих вместе», «Наших» и «Молодой гвардии»), но они ее блестяще провалили. И герой винит в происшедшем не столько «добромольцев», сколько себя: из-за занятости «не проинструктировал, не проинспектировал». Да, учет и контроль всегда были в нашей стране слабым местом. Об этом, помнится, еще Ленин писал как о главной задаче Советской власти.
А вообще-то Комяга, вождь опричнины Батя — новый Малюта Скуратов, другие герои повести олицетворяют собой недалекое будущее России, каким оно видится писателю — жесткий тоталитарный режим, но теперь уже густо замешанный на классической триаде — самодержавие, православие, народность. Могущество нового царя зиждется на трубе, по которой российские энергоносители поставляются в Европу и в Китай. А еще есть гигантская Дорога, по которой из Китая на Запад идет сплошной поток товаров, ибо Поднебесная в третьем десятилетии XXI века стала промышленной кузницей мира.
Итак, с Китаем, где позднекоммунистический строй плавно перерос в монархию, опричная Россия дружит, на Западную Европу, зависящую от российских энергоносителей, смотрит свысока, Америку игнорирует. Но на всякий случай от всего остального мира наша страна отгорожена по границам Великой Русской стеной, а счастливые подданные давно уже добровольно сожгли свои загранпаспорта в гигантском костре на Красной площади, горевшем два месяца. Опричнина Грозного, как известно, закончилась Смутным временем. Новая опричнина XXI века, наоборот, выросла из Красной смуты и Белой смуты, но кончится, как предчувствует писатель, тоже чем-то нехорошим: «Сворачиваю на Первый Успенский тракт. Здесь лес еще повыше нашего: старые, вековые ели. Много они повидали на своем веку. Помнят они, помнят Смуту Красную, помнят Смуту Белую, помнят Смуту Серую, помнят и Возрождение Руси. Помнят и Преображение».
Изоляция от мира ведет к появлению опричнины в политической жизни и к застою в жизни культурной, жалким эрзацем которой становится культура эмиграции. Вот типичный образчик русскоязычных западных радиоголосов будущего, поставляющих основную духовную пищу русской интеллигенции устами кумиров эпохи Белой смуты. На пятом радиоканале шведского диссидентского радио «басит Борух Гросс про Америку, ставшей подсознанием Китая и про Китай ставший, слава Богу, бессознательным России, и про Россию, которая до сих пор все еще является подсознанием самой себя». Но так рассуждать могут позволить себе только эмигранты. Потому что внутри страны литераторов, позволяющих себе лишнее, публично секут напротив старого здания Университета на Моховой: «На этом месте секут интеллигенцию. На Манежной, подалее, положено земских сечь, на Лобном — приказных. Стрельцы сами себя секут в гарнизонах. А прочую сволочь парят на Смоленской, Миусской, на Можайском тракте и в Ясенево на рынке».
«День опричника» — безусловно, острый памфлет на современность, вроде булгаковского «Собачьего сердца». Ассоциация нынешней действительности с этой повестью подкрепляется еще и тем обстоятельством, что вожди опричнины гоняют по Москве на ярко-красных «меринах» китайского производства с притороченными к бамперу свежеморожеными собачьими головами. Однако повесть Сорокина — это, прежде всего, произведение высокой литературы со свойственным писателю философским осмыслением действительности. Опричнина видится ему какой-то неизбывной чертой русской жизни последних пяти с половиной веков, когда закон и народоправство заменяются личной преданностью государю и государственным произволом.
И самое, пожалуй, страшное то, что в нарисованной Сорокиным фантасмагории нет ничего нереального. Умом и сердцем чувствуешь, что в той России недалекого будущего, которую рисует Сорокин, жить будет весьма неуютно, но его герои, несмотря на сатиру, получились словно живые и по-своему даже симпатичные, несмотря на все злодейства, которые они творят. Интересно, что, как говорят, члены существующего в Москве опричного православного братства святого преподобного Иосифа Волоцкого, прочитав «День опричника», сказали с удовлетворением: «Наконец-то Владимир Сорокин написал правильную книгу. Там хорошо показано, как надо поступать с врагами России!».
Книга Сорокина стала вторым художественным произведением — после «Князя Серебряного» Алексея Константиновича Толстого, затронувшим больную для русской литературы и общества тему опричнины. В повести показано, что бесконтрольная власть, данная государем, ведет к постепенному распаду личности бестрепетных исполнителей государевой воли. Насилие, коррупция, наркотический туман и неизбежная гибель в конце: ведь из видных опричников Ивана Грозного почти никто хорошо не кончил. Вот и героев повести уже подпирают молодые волчата, которым в финале доверена высокая миссия замочить князя Урусова.
А вот какой гимн «правильным» наркотикам «для хороших людей» мы слышим из уст главного героя: «Ежели говорить по совести — ничего антигосударственного я в этих рыбках не нахожу. Народу простому они недоступны, а у людей богатых да высокопоставленных должны быть слабости свои. Ведь слабость слабости — рознь. Государев отец Николай Платонович в свое время великий указ издал « Об употреблении бодрящих и расслабляющих снадобий». По указу этому кокоша, феничка и трава были раз и навсегда разрешены для широкого употребления. Ибо вреда государству они не приносят, а лишь помогают гражданам в труде и в отдыхе. В любой аптеке можно купить золотник кокоши за стандартную государственную цену — два рубля с полтиною. В каждой аптеке обустроены и стойки для того, чтобы рабочий человек мог с утра или в перерыв обеденный нюхнуть и бодро отправиться трудиться на благо государства российского. Там же продаются и шприцы с феничкой бодрящей и папиросы с травой расслабляющей. Траву, правда, продают токмо после 17.00. А вот герасим, кислуха, — действительно народ травят, ослабляют, разжижают, обезволивают, тем самым государству вред нанося. Запрещены они посему на всей территории России. Верно все это придумано, мудро. Но рыбки…это выше всех кокошей-герасимов вместе взятых. Они как радуга небесная — пришла, порадовала и ушла. После радуги стерляжьей похмелья и перелома нет».
Язык повести — великолепный синтез древнерусской архаики с современным языком, не исключая и жаргонных вкраплений. Потому и читается повесть буквально на одном дыхании. Сорокин как-то сказал: «Кино должно завораживать». Но хорошая проза завораживает не меньше, чем культовые фильмы, и к сорокинской прозе это относится в полной мере. Характерный для Сорокина абсурдизм, призванный в какой-то момент взорвать размеренно текущее и вполне реалистическое действие, в «Дне опричника» применяется очень точно, к месту, не разрушает повествования и вполне соответствует логике развития авторского замысла. Так, в финале идет распад сознания Комяги, одурманенного наркотиком, как в свое время в «Тридцатой любви Марины» происходил распад личности героини, одурманенной передовицами «Правды»: «Поживем, поживем. Да и другим дадим пожить. Жизнь горячая, героическая, государственная. Ответственная. Надо служить делу великому. Надобно жить сволочам назло, России на радость... конь мой белый, погоди…не убегай…куда ты, родимый… куда, белогривый… сахарный конь мой…живы, ох, живы…все живы покуда…все… а покуда жива опричнина, жива и Россия.
И слава Богу».
