Когда мне было лет этак 12 или 13, — то есть примерно в 1980 г., — мне в руки попала книжка под названием "Родина Советская" 1963 года (насколько я теперь понимаю) издания. Собственно говоря, это был банальнейший сборник об успехах советской власти к такому-то году, на тот момент — к 1962-му.
В школьных библиотеках советского периода царил своего рода плюрализм, книги с идеологически выдержанными названиями не сдавали в макулатуру (видимо, "на всякий случай"), и из фолиантов 1962 г. можно было узнать много интересного — к примеру, про "культ личности Сталина" (на этом, кстати, тогда сильно погорел мой друг и одноклассник, ныне выступающий в ЖЖ под именем atlanis_sid) и про всякие такие непонятные и недоступные в брежневские времена вещи. Например, про национальный вопрос. То есть, как я узнал, в 1960-е годы считалось, будто это вообще неприлично — мы же идём к светлому интернациональному будущему, когда все со всеми сольются в поцелуе счастья, и поэтому всякие там враги великих достижений советской власти по выращиванию общечеловека подлежат немедленной обструкции.
"Национализму — нет, нет великорусскому шовинизму, нет презрению белого человека к "грязным азиатским народам"! — а эти пережитки царизма ещё нет-нет, а кое-где у нас да и проявятся", — примерно так описывала ситуацию книга "Родина Советская". У нас в СССР все равны, а национальные различия стираются.
Надо сказать, тогда мне эта идея очень понравилась (тем более что она снабжалась сентенциями насчёт того, что к 1980 г. и денег-то не будет, а будет сплошной сверхчеловеческий коммунизм). Но, увы и ах, вырос я в среде кондово-православной и крайне националистической, где подобные вещи воспринимались как очередная порция традиционной советской лжи — мол, "оно бы, конечно, и хорошо, да вот только русским опять с этого ничего не обломится, кроме лагерей и расстрелов". Я в свои 13 лет изо всех сил защищал советскую установку, что в ближайшем будущем никакие национальные особенности уже ни на что влияния не окажут, и все мы сольёмся в едином порыве — построить великое бесклассовое прогрессивное общество, где всем будет хорошо, и все будут просто покорять космос, не думая о различиях в языке и культуре. Ну ещё бы, культура советского человека была ведь именно такой.
Взрослые крутили пальцем у виска и говорили, что я "не от мира сего", потому как всем остальным давно уже "всё понятно", потому что "и так видно, кто у нас кому хозяин". Но, добавляли они, жизнь мне скоро покажет, что к чему, и я ещё пожалею о своих заблуждениях...
Я на этом не успокоился и в те же самые 13 лет начал писать подпольное сочинение под названием "Распад", где аккуратно фиксировал расхождения официальных идеологических установок с реальностью (что характерно — в пользу идеологических установок). Мне казалось, что наибольшие проблемы возникли именно в сфере национальных взаимоотношений. Вот, к примеру, советская пресса пишет о равенстве наций, а на бытовом уровне всё ужасно — как минимум, русские, евреи и татары друг друга явно не особенно любят (хотя исключения, конечно, есть). И впереди, в этом смысле, именно распад. На национальные республики по их советским границам, а там и ещё дальше. Если, конечно, советский режим не опомнится и немедленно не "вернётся к Ленину" (тогда я ещё не знал, что именно Ильич был едва ли не главным теоретиком выращивания "социалистических наций" на пустом месте).
Самое удивительное и печальное — в том, что взрослые оказались правы. Я в самом деле пожалел о своих заблуждениях: возможно, понимание некоторых бытовых основ советской жизни спасло бы меня от многих дурацких ошибок.
Более того, последующая жизнь показала мне, что хуже всего в СССР быть русским. Причём, казалось бы, парадокс — русские составляют основу аппарата власти, русские тащат на себе все "имперские функции" и, теоретически, должны обладать как минимум равными правами с остальными народами (если не привилегиями). Однако в силу каких-то странных особенностей русские остаются в СССР кастой исполнителей, кастой марионеток, людьми, живущими по приказу сверху, которые особо не задумываются о том, что их ждёт впереди. У них, так сказать, нет головы. Не в смысле "вождя", а в смысле некоего комплекса общенациональных представлений о собственных перспективах.
И ведь казалось бы… Образование, наука, армия (о, особенно армия — скольких благонамеренных розовощёких русских юношей она сделала радикальными националистами!), партийная и производственная карьера — всё это было пронизано, как ни удивительно, борьбой кланов и групп. В подавляющем большинстве случаев эти кланы строились по национальным или родственным признакам. Какой-нибудь нахичеванский азербайджанец, став начальником отдела в республиканском министерстве РСФСР, вскоре превращал свой отдел в натуральнейший нахичеванский Азербайджан (исключения в наблюдавшийся мной период были редки, хотя, конечно, случались — "общечеловеки" встречались и среди братских народов, правда, нечасто). Правда, примерно так же поступал и русский, но он шёл по пути "вытаскивания родных человечков", и вскоре разнообразные свояки, племянники, троюродные братья и друзья детства из деревни Голошишкино наполняли предприятия, учреждения и научные и институты. При этом голошишкинцы ревниво и подозрительно относились к другим русским, которые претендовали на их "хлебные места". Единого русского самосознания не было тогда, нет и сейчас.
В общем, наблюдалось то, что я про себя называл "оно" (потому как никакого научного термина для этого явления, похоже, не существует — разве что "ложное сознание"). Выглядело "оно" так: "сверху" звучали лозунги национального равноправия, стирания всех и всяческих граней, превращения представителей "свободных народов" в "советского человека". "Снизу" люди объединялись в "незримые ассоциации", которые позволяли успешно эксплуатировать монстр социалистической экономики. И строились эти ассоциации, как я уже сказал, в основном по национальному признаку. Я прекрасно понимаю покойного Л.Н.Гумилёва, который как-то сказал, что никакой классовой борьбы нет, а есть борьба этносов, маскирующаяся под классовую. Советская жизнь именно так и выглядела. Что тут ещё скажешь? Многонациональный советский народ был ковром, под которым изо всех сил жрали друг друга злобные национальные бульдоги.
Главная беда состояла в том, что "среднестатистический русский Ванька из города" и в самом деле верил в то, что существует какой-то такой специальный "советский (многонациональный) народ", в то, что "нет у нас ни чёрных, ни цветных". И почему-то искренне был убеждён, что все остальные "свободные народы" должны разделять с ним эту веру. Поэтому он обижался, когда в Прибалтике местные националы демонстрировали ему высокомерное презрение. Поэтому он честно не понимал, как это кавказцы на бытовом уровне могут отстаивать откровенного вора или бандита только потому, что он "свой, родной" (он же бандит!). Он отождествлял свою русскость с мифической "советскостью" и думал, что в рамках "советскости" все народы великой страны должны стать "как бы русскими". Вот, мол, мы, русские, отказались от национализма, шовинизма, чувства превосходства над другими народами, и в обмен на это все остальные народы должны сделать то же самое. Тогда наступит всеобщее счастье.
Вопрос, однако, заключался в нежелании "остальных народов" иметь такое счастье. Они, эти народы, в массе своей были слишком молоды. Некоторые из них были совсем недавно выращены на специальной пищевой культуре большевистскими микробиологами. И смысла всеобщего слияния в единое общечеловеческое тело ни понять, ни оценить не могли. Это им было попросту недоступно. Русский образованный класс на рубеже XIX и XX вв. прошёл период увлечения социалистическими идеями, кое-что из них заимствовал, а система советской пропаганды многие вещи, которые для 1913 г. были прогрессивными, прямо-таки вбила в русские головы. Что, однако, совершенно не коснулось народов, которые советская власть воззвала из исторического небытия. В то время, как "Ванька" осваивал "основы советского государства и права", читал "про космос" и "про светлое будущее", они ещё учились кое-как, по слогам выражать на языке многонационального общения свои, вполне нехитрые мысли: "я украл у сосэд коров — якши, сосэд у мэнэ украл коров — прэступлэние". Никто не заметил, что к середине 1970-х, когда "Ванька" уже почти совершенно уверился в своей роли "носителя вселенского прогресса", эти народы как раз дозрели до национального самосознания и начали подумывать о том, не пожить ли им как-нибудь отдельно от этих "савэцких рюсских", которые лезут со всякими дурацкими поучениями, а сами ничего толком не могут сделать без государства.
Национальный вопрос ("пережиток царизма"!) съел "великий и могучий Союз" довольно быстро. Как только стало ясно, что центр ничего, кроме лозунгов и очередных идиотских кампаний обеспечить уже не может, "свободные народы" с развитым самосознанием побежали кто куда и потащили с собой всё, что плохо лежало. И ведь, главное, их даже осудить за это невозможно — люди спасали свою шкуру и совершенно правильно делали.
А что же "Ванька"? "Ванька" из числа образованных горожан почему-то решил, что это временно. Ещё в 1996 г. я встречал совсем даже не глупых людей, считавших, будто восстановление СССР состоится чуть ли не завтра. На моё замечание, что никто никогда не отдаст добровольно свалившуюся в руки власть, пусть даже это власть над вонючим бантустаном размерами 5 х 5 километров, они говорили: "люди быстро поймут, что вместе жить выгоднее и прогрессивнее — ни таможен, ни границ, ни лишних затрат". Ах, русские кабинетные идеалисты!
Однако русские некабинетные реалисты оказались не намного лучше. Они рассудили совсем уж в духе либертарианского учения: коли так случилось, то теперь уж каждый за себя и все против всех. Я всё больше убеждаюсь, что "простые русские" (в особенности постсоветские русские) — это народ, для которого учение Хайека-Мизеса было бы плодотворным и привело бы его к быстрому процветанию. Правда, при одном небольшом условии — если бы все остальные народы жили по либертарианским понятиям (о, тогда русским не было бы равных в эффективности!). Однако этого нет — этносы, "понимающие, что к чему", применяют вполне нерыночные механизмы и, в результате, легко обходят русских индивидуалистов и на рынке, и в политике.
Вывод, который я из всего этого сделал, прост: русский надеется в основном на себя, во многих случаях — на государство, иногда — на "общий здравый смысл" (в частности, на всем понятный "язык рынка"). Это, кстати, очень неплохо, ибо русский оказывается в некотором роде "абсолютной машиной, настроенной на личное выживание", любой американец может позавидовать. Однако между личностью и государством в представлениях среднего русского зияет пропасть, он не понимает, что между этими понятиями может быть что-то ещё. В крайнем случае, он додумывается до создания криминальной группировки. Однако понять, что у него и соседа могут быть общие интересы вне узко понимаемого совместного бизнеса, он пока не хочет.
Мне кажется, что последние события в Кондопоге и других городах России быстро подводят русских к правильному пониманию ситуации. К осознанию того, что "если не мы за себя — то кто же за нас? И если не сейчас — то когда?".
Разговор с Мишей
Не могу удержаться от того, чтобы не рассказать об одном разговоре, который лишний раз меня убедил в том, что русским на пути традиционного индивидуализма ничего не светит. Дело было так.
В детстве у меня был друг по имени Миша, грузин (точнее, грузинский еврей). Он приезжал в наш подмосковный городок на лето к своей бабушке, а в остальное время жил в Тбилиси. Потом он поступил в Тбилисский университет, женился и исчез из моего поля зрения. Когда я слушал новости про свержение Гамсахурдиа и бои на тбилисских улицах, я всегда думал: "как-то там теперь наш Миша?".
И вдруг осенью 2000 г. я вдруг встретился с ним в результате странного курьёза. Мне пришла повестка с предложением исполнить свой гражданский долг — побыть присяжным поверенным в областном суде. Я отправился в этот самый суд и там столкнулся с Мишей, который, оказывается, давно покинул Тбилиси и теперь был прописан в том же доме, где я живу.
Надо сказать, мы оба обрадовались этой встрече, всё-таки 15 лет не виделись. И довольно долго просидели в тот вечер в каком-то азиатском кафе около метро "Краснопресненская".
Выяснилось, что Миша теперь занимается недвижимостью в московской компании средней величины, являясь её совладельцем. Что характерно, компанию создали в середине 1990-х тбилисские грузины, Мишины знакомые, родственники и друзья. И теперь она не то чтобы процветала, но вполне уверенно держалась на плаву и развивалась. Естественно, теперь у Миши было несколько квартир в Москве (себе, жене, тёще, двум дочерям), джип и все такие причиндалы "крутого". Несмотря на это, типичных для своей среды быдловатых манер он не приобрёл, и беседовать с ним было приятно.
Зашёл разговор и о "бизнесе". Я поинтересовался, как получается так, что у них получилась "чисто грузинская фирма".
И вот что ответил мне тогда Миша:
— Видишь ли, в принципе никто специально не собирался делать бизнес грузинским, туркменским или каким там ещё. Никаких особых предрассудков у нас на этот счёт нет. Главное, чтобы люди умели работать так, как нам надо. А многие русские, к сожалению, этого не могут, потому что не понимают элементарных вещей.
— Большинство русских, — продолжил Миша, — смотрят на бизнес слишком упрощённо. Скажем, какой-нибудь ваш Вася научился что-то делать — оказывать услуги, производить товар, перепродавать его. Он, к сожалению, этим ограничивается, и, более того, замыкается на себе и своём деле, начинает вести себя как маленький барон, всех презирать и так далее.
Это, друзья мои русские, бесперспективная вещь. Правильно понимаемый бизнес — это не просто, как говорят умные люди, бизнес-процесс, а ещё и куча всяких сопутствующих отношений, которых очень много. Чтобы успешно продвигаться, надо со многими людьми находить общий язык — от кредиторов до властей. Вот скажи мне честно — ты можешь взять в долг у своих друзей 200 тысяч баксов на три года под небольшой процент?
Я признал, что нет — у моих друзей таких сумм не водится.
— Ага, — сказал Миша, — это понятно. У каждого моего отдельного друга тоже не водится таких свободных средств. Однако с 10–12 человек "своих" я уже такую сумму собрать смогу. Почему они мне её дадут? Потому что знают, что я её отдам, а вдобавок в дальнейшем, если у меня что-то выгорит, они будут иметь в моём деле, так сказать, моральную долю. То есть я не смогу им отказать в случае каких-то просьб. И все в нашей среде это прекрасно понимают. Дал в долг — обязал, взял в долг — обязался.
А вы, русские, этого как правило не понимаете, и всё время пытаетесь друг друга, мягко говоря, облапошить. Взять в долг и не отдать, или вернуть меньше, чем брал, а потом и спасибо не сказать. Это, конечно, вопиющие случаи. А не вопиющие, — когда люди совершенно не понимают, что бизнес не сводится только к деловым отношениям. Всегда есть элементы личных отношений, где-то даже на уровне "отцы и дети", "братья и сёстры" (а не то, что русские под этим понимают — секс с секретаршами и всё такое прочее). Если бизнес содержит элементы корпоративной семейственности, он продвигается успешно. А вы, русские, на работе держитесь замкнуто, корпоративности не понимаете, и её приходится насаждать насильно — на что вы заявляете, мол, "мы свободные люди, нафиг нам этот детский сад". Но это не детский сад, а основы делового взаимодействия.
Вы живёте только своими личными интересами, в лучшем случае — интересами своей семьи. Ваш мир ограничен рамками собственной квартиры. Вы не чувствуете единства народа, для вас все другие русские — не большая семья, а конкуренты. И с таким подходом к жизни у вас ничего никогда не получится…
Действительно, подумал я тогда, а ведь Миша прав — это наш стиль и наш способ поведения. Довольно-таки типичный. И, видимо, бесперспективный…
Вырваться из порочного круга
У меня давно создалось впечатление, что мы, русские, привыкли апеллировать к государству. То есть никакого такого государствопоклонничества (в чём нас любят обвинять всякие шибко умные либертарии) у нас нет — от государства русский ничего особенно хорошего не ждёт и предпочитает держаться подальше. Но при этом он же считает государство приемлемым третейским судьёй и в случае чего к нему обращается.
Но вот случилось так, что государство в России "как бы ослабло". Точнее, превратилось в аппарат, который заводится только после того, как ему подбросят "горючего", ибо своего у него нет. Вообще говоря, "реформы" обнажили всю суть нашего государства. К примеру, милиционер, получающий 100 долларов в месяц, считает, что при такой сумме ему самой судьбой позволено брать взятки, грабить нетрезвых прохожих и собирать дань с тех, у кого нет "регистрации". И действительно, низкооплачиваемые милицейские начальники умудряются строить виллы и разъезжать на иномарках. То же касается "чиновников" (терпеть не могу это слово) почти всех уровней и направлений.
Естественно, государство, которое лишь делает вид, что платит "государевым людям", оказывается заложником тех, у кого денег побольше и организация получше. То есть финансово-промышленной олигархии и мощных национальных кланов. Ни того, ни другого у русских нет, поэтому от современного государства им вообще ничего ждать не стоит.
И ведь нельзя сказать, как утверждают многие "патриоты", что государство в РФ такое как бы "специально антирусское". Да ничуть не бывало, оно вполне русское! Более того, значительную часть пресловутого "чиновничества" составляют именно русские. Те самые типичные русские, интересы которых не выходят за границы квартиры и семьи. Принципы которых — "умри ты сегодня, а я завтра", "после нас хоть потоп" и далее в том же духе. Они охотно клюют на наживку, заглатывая "барашка в бумашке". И, в результате, действуют часто против собственных интересов, против собственного будущего. Совершенно искренне считая при этом, что "оно ещё неизвестно как повернётся дальше, а зато я семью обеспечиваю". Ну да, за счёт других русских семей. Да и за счёт собственных внуков тоже…
Выхода из этого состояния до последнего времени не просматривалось. "Патриотическая тусовка", на 95% состоящая из провокаторов и идиотов, призывала только "немедленно всех убить" или "устроить вселенскую бучу с атомными бомбами" (в результате чего теперь в России "патриот" — почти что синоним понятия "буйный псих"). Иногда раздававшиеся призывы к тому, чтобы осваивать эффективные методы внутринациональной поддержки, тонули в свисте той же тусовочной публики: "этта што жа, мы будем как разные там явреи или, прости Господи, азербайджанцы какие? Да через этта жа мы сразу русскими быть перестанем!" Образ русского слабака, неспособного постоять за себя и не имеющего за спиной никакой поддержки, вероятно, им почему-то дорог. Возможно, такая позиция кажется им богоугодной.
Хорошо, мы боимся "перестать быть русскими", то есть отказаться от индивидуалистической религии всепрощения в духе Льва Толстого. А "перестать быть вообще" почему-то не боимся. Мол, умрём стоя, и каждый в одиночку. И все как один попадём в рай… Зачем выращивать собственного бульдога, пусть нас разорвут чужие…
И вот вдруг прорвались эти многолетние нарывы — в Кондопоге, в других местах… Об этом заговорили вслух. За несколько дней случился прогресс, которому в иных условиях требуются годы. Вопрос этнического характера организованной преступности наконец-то поставлен всерьёз. Люди учатся давать адекватный ответ. Правозащитная деятельность русских (а это, как я уже говорил в другой статье, единственное сейчас перспективное занятие для настоящих патриотов) вдруг оказалась крайне востребована. Русские постепенно создают механизмы противодействия.
Это действительно момент рождения нации, способной существовать без костылей государства. Наблюдать это очень интересно — русская история вновь вошла в точку, из которой возможны разные выходы. Вот и посмотрим, станут ли русские нацией, или мы в очередной раз отправимся по кругу, который когда-то был начат знаменитыми словами: "Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Придите и володейте нами…"
И ведь придут. И как начнут володеть… Всё опять повторится сначала.
Мы этого хотим?
