Баррингтон Мур, видный социолог и знаток революций, заметил в свое время, что главной движущей силой радикальных процессов является вовсе не стремление «передового гегемона» к власти, но скорее «предсмертный вопль» того класса, на который накатывается волна уничтожающего прогресса, класса, которому суждено затем «замолчать навеки». Суждение это актуально далеко не только в связи с куда более крестьянской, нежели «пролетарской» революцией 1917 года. Вполне подходит оно и к печальной истории краха СССР.
Одним из предсмертных воплей ветхого советского мира стала «рок-музыка».
Молодому человеку, выросшему на убожестве музыкальных «форматов» продюсера М.Козырева, на пивной бессмыслице фестивалей вроде «Нашествия», на безнадежных руладах новейших ВИА вроде «Би-2», «Мультфильмы», «Король и шут» или «Смысловые галлюцинации», этому бедному недорослю, твердо усвоившему, что рок-музыка — всего лишь интермедия между офисом и гламурным пищеблоком, мучительно трудно объяснить, чем был этот гитарно-барабанный жанр для последних советских поколений. Дистанция между этой стихией и той — примерно как между семейным надгробием староверов на Рогожском погосте и бодрым владельцем сетей мобильной связи, вкушающим фуа-гра в кафе «Галерея» на Страстном бульваре. Шагнуть через пропасть не выйдет.
Тем не менее, кое-что можно еще хотя бы припомнить.
Полуподпольный советский рок, данный гражданину в ощущениях, был версией райского сада, откуда, казалось, никто и никогда не выпадет в смертную жизнь, с ее «позитивно-развлекательными эфирами» и «пиар-стратегиями продвижения». Рай, знаете ли, не похож на «зажигательную корпоративную вечеринку, где для вас выступит группа Давай-Плати». В раю, пока вы не загордились, вам бесконечно хорошо.
Телевизионные кадры фестиваля «Тбилиси-80»: младший научный сотрудник Гребенщиков пробует на пустой сцене губную гармошку, покуда нетрезвый Троицкий за кулисами ломает его гитару. Едва переписанные с древних «катушек» записи «Машины Времени» конца 1970-х, голос Макаревича на которых не доходит до Дилана, но еще ни секунды не смущает и не заставляет зевать. Кассета с первым московским концертом Майка, исполняющего ужасно скандальную по тем временам «Дрянь». Квартирные бдения Петра Николаевича Мамонова, в промежутках между алко-шедеврами объясняющего пугливой публике, что несносный стук за стеной — это перкуссионист, которого он якобы взял с собой, но тот по стеснительности остался где-то за стенкой. Альбом Цоя «45» — его мелодическое совершенство заставляет вспомнить несколько первых пластинок Beatles, сам факт сравнения с которыми уже совершенно немыслим там, где мы находимся сейчас. Егор Летов и «каторжный» панк-рок из Сибири. «Ранний» тогда еще «АукцЫон» с лучшими вещицами вроде «Как я стал предателем» или «Нэпмана». Первые западные видеофильмы с названиями а ля «Рок вокруг Кремля», где кадры Красной площади и речей Горбачева перемежаются Джоанной Стингрэй, «Алисой», «АВИА» или «Телевизором».
Рок-клуб на улице Рубинштейна, некогда бурливший — я застал его уже во времена Собчака, пустым и печальным. Журнальный самиздат от древних «Рокси» и «Уха» до знаменитого третьего номера «Контркультуры», на штудировании статей которой выросло целое поколение. Постоянные акции — «Индюки», «Индюшата» и т.п., афиши с которыми все увереннее заполняли город, уже свободный от прежней цензуры, и еще свободный от цензуры новой, «коммерческой». Таинственные залы с красочными названиями типа «ДК Бронетанковых войск» или «ДК Холодильного института», находить которые приходилось по случайным указаниями уличных знакомых (до сайта www.afisha.ru было еще много световых лет). Наконец, сама музыка на любых носителях, знание и обладание которой приравнивалось к величайшей драгоценности — на этом фундаменте начинались крепчайшие дружбы, приобретались репутации, завоевывались девушки, за нее отдавались последние мятые рубли.
Все это, как мы знаем, кануло в бездну.
Остался лишь пошленький какой-нибудь «клуб», где у стойки бара торчат сомнительные люди с манерами сутенеров, а на сцене кривляется очередной «петкун» или, прости Господи, «шура би-два». Прочее сделалось пылью. Что же выгнало рок-музыкантов и их поклонников, в числе прочих, из райского сада, что за вредное яблоко они съели?
Неизбежным искушением прекрасного в своей инфантильности позднесоветского общества, как до того и общества позднеромановского, стало стремление «достичь всего». Обрести полную свободу, не теряя цветущей сложности внебуржуазного социума. Получить право на легальное чтение любого «Солженицына», не потеряв время на то, чтобы читать книги в принципе. Заиметь гитару «Фендер Стратокастер» в свободной продаже, не теряя при этом продуктовых, букинистических, винных магазинов, где все «по три рубля». 20 лет назад невозможно было объяснить человеку, будь он музыкант, журналист, литератор, что так не бывает, а последствия совершенного выбора будут ужасными.
А можно ли было объяснить гимназисту 1913-го особенности 1938-го?
Так или иначе, музыканты приняли активное участие в яростном погромлении «проклятого совка». Тут и клоунские медали «за оборону Белого дома», и целая охапка гневных песен от «рок-КГБ, КГБ-рок» и «Поезда в огне» до «Твой папа-фашист» и «Мы ждем перемен», и концерты, почти что ставшие митингами, и только что не штурм растерянных райкомов силами жаждущих истины и добра меломанов. Последним гвоздем в гроб всему отжившему стал «Рок в Кремле», устроенный Стасом, кажется, Наминым в конце 1991 года с участием всех возможных триумфаторов, не исключая и группы «Коррозия металла». Оковы тяжкие пали. Изгнание из рая, где было так много «маразма», «цензуры» и «партократов», состоялось.
А затем вдруг выяснилось, что коммерческая цензура куда страшнее и безнадежнее политической. Что отдельный чиновник милостив быть может, а рекламный отдел промаху не знает. Что даже, извините, райком в иные времена бывает прогрессивен, а «радиоротации» по строгости не уступают Лазарю Кагановичу. Что на оттаивающем советском ТВ допустимы «рок-программы», а в «демократическом эфире» их быть не может. И далее, далее, далее — примеры можно множить и множить.
«Кровавая», «проклятая» и «деспотичная» Советская власть способна была обсуждать, «закрывать глаза», терпеть, поощрять, воспитывать, непомерно щедро награждать, иногда даже «прислушиваться». Вожделенный же «рынок» чужд всяких сантиментов. Вам было мало свободы, вы, подражая парижской баррикаде, требовали невозможного? Так наслаждайтесь «Фабрикой звезд», «бандой Петросяна», «отвязно-крутым блокбастером» и «заводным шоу». И распишитесь в получении.
Беда, однако, в том, что иные явления пропадают навсегда — ибо возрождение их сродни уходу за английским газоном. У нас больше нет, и в обозримом будущем не будет той волшебно-наивной, патетической, ко всему любопытной и неискушенной среды, которую составляли дворники-гитаристы, младшие научные сотрудники с Сартром в кармане, поэты на котельном довольствии, певцы-покорители Домов культуры и их торопливо собирающие на портвейн поклонники. Питательная среда сгинула, и, глядя из 2006 года, невозможно поверить в то, что она вообще существовала. Недавно автор этих строк обзавелся в интернете видеозаписью квартирного концерта Майка. Каково главное впечатление? Таких людей больше не бывает. Они вымерли целым подвидом — тупиковым для упрощающей, примитивизирующей эволюции.
Нам остается утешаться лишь тем, что именно эпохи последнего цветения, времена предсмертного, по Баррингтону Муру, вопля обреченных культур высвечивают их достоинства всего ярче и светлей. Забудем же о подлом мире «мелодий, скачанных на мобильник», куда мы угодили по глупости и подлости нашей истории, и восхитимся всем тем, что еще долго не потеряет своего очарования для «помнящих прежнее». «Простыми вещами». «Днем серебра». «Уездным городом N». «Начальником Камчатки».
Забытым райским старьем.
