Фарш невозможно провернуть назад

Выступление на круглом столе Лиги консервативной журналистики «Соединенные волости Европы. Косово как первенец европейской глокализации» (ИНС, 13 марта 2008 года.

Есть банальные фразы, весь смысл которых открывается нам только после того, как мы столкнёмся с «самой вещью». Например, мы все слышали, что прогресс предполагает ломку привычных представлений. Выговаривается это легко — до тех пор, пока эту ломку не приходится пережить самому.

Мы не задумываемся, насколько странные и далёкие от очевидности идеи сделали возможной нашу цивилизацию. Чтобы это проиллюстрировать, не нужно лезть в дебри, ссылаться на теорему Гёделя и квантовую механику. Достаточно вспомнить, что старая добрая физика Ньютона, без которой нам никуда, предполагает такие вычурные интеллектуальные конструкции, как, например, «мгновенная скорость» или «материальная точка». То есть скорость предмета в период времени, равный нулю — или нечто, обладающее массой, но не объёмом, и не могущее вращаться или деформироваться. Это очень, очень странные вещи, если над ними задуматься. Студенты, правда, не задумываются: они учат формулы и по ним считают. Эти формулы работают. Можно не думать — за студентов подумали те великие умы, которые эти формулы сочинили. Что они думали — о, это интересный вопрос… Ньютон был весьма оригинальным человеком и глубоким мыслителем. Наследие которого до сих пор не изучено.

Но оставим науку. Ведь всё то же самое верно и относительно «дел человеческих» — таких, как политика, государственное строительство и т.п. Причём, в отличие от физики или математики, которые занимаются вечными сущностями, политика имеет дело с объектами, возникающими и исчезающими во времени. Отчасти эти объекты рукотворны — они создаются людьми, для людей, а иногда и из людей. Но их свойства далеко не всегда известны заранее.

Это касается даже таких базовых, материальных, «данных нам в ощущениях» объектах, как «территория», «население», «правительство». Все эти вещи давно и безнадёжно проблематизированы. Например, является ли территория Чечни (и вообще Кавказа) частью территории России? Это как посмотреть. Являются ли арабы частью населения Европы? В каком-то смысле да, а в каком-то и нет. Где находится правительство Франции — в Париже, или, скорее, в Брюсселе? О, тут сложный и тонкий вопрос, связанный с распределением полномочий и системой взаимного контроля. И так далее, и тому подобное.

Ещё в большей степени всё это относится к нематериальным сущностями. Например, реальный смысл таких слов, как «суверенитет», «международное право», даже «государство» в современном его значении, очень и очень размыт.

Заметим — практическая политика вынуждена оперировать этими странными сущностями, хочет она того или нет. Политология плетётся за ней, не успевая осмыслить новые реалии.

В рамках нашей евродискуссии хотелось бы остановиться на таком важном — может быть, ключевом — понятии нового, строящегося на наших глазах мирового порядка, как транснациональный регион, или глокаль. Его разновидностью можно считать еврорегион — как наиболее известную практическую реализацию глокальной логики.

Сам термин «глокализация» (glocalisation), введённый английским социологом Робертсоном и постепенно обрастающий значениями, обычно определяется как «региональная реакция на глобализационные процессы». Суть в том, что относительно небольшие, но обладающие высокой связанностью сообщества (в том числе территорральные, но не только) включаются в глобализационные процессы быстрее и эффективнее, чем сообщества крупные — такие, как большие нации и государства. Эти небольшие, но продвинутые (то есть юркие и шустрые) сообщества и регионы стремительно меняются, встраиваясь именно в сверх- и транснациональную реальность — и всё больше отдаляясь от медлительных и неповоротливых государств и наций.

Нельзя сказать, что это явление уникально. В мире накоплен опыт «глокальных образований» — как правило, лимитрофных, существующих в пограничной (во всех смыслах) ситуации: начиная от оффшоров, порто-франко, сеттльментов, свободных экономических зон и т.д., и кончая зонами влияния транснациональных корпораций. В таких местах приняты стандартизированные, усреднённые, максимально приближенные к «международным стандартам» правила общежития — либеральное законодательство, нацеленное на поощрение предпринимательства и минимизацию госрасходов, упрощённое «государство-минимум», сочетающее в себе авторитаризм и экономическую свободу, стандартная культура и образование, обычно — английский язык и доллар. Разумеется, такие регионы сохраняют и даже пестуют своеобразие — ровно столько, сколько его можно продать на глобальном рынке (например, на туристическом или образовательном). Очень важно то, что подобная «особая зона», формально являясь частью какого-нибудь государства (или находящаяся под протекторатом того или иного государства) фактически ему не принадлежит. Она является частью глобальной сети — и предпочитает напрямую взаимодействовать с внешним миром. Как правило, его контрагенты — это центры экономического роста и политического влияния. Такое образование может, например, находиться под военной защитой Соединённых Штатов, экономически ориентироваться на Китай, и иметь смешанное евро-индо-азиатское население, говорящее на упрощённом английском. Впрочем, в любой момент возможна и переориентация транснационального региона на другие центры силы: никаких обязательств, кроме локальных и ситуативных, такой регион не имеет.

Разумеется, это идеальная модель. На практике существование подобных образований является результатом сложной системы договорённостей, как правило скрытой от глаз публики.

Для нас важно, что на эту модель обратили внимание в Европе. Более того, она, по-видимому, принята как базовая для построения нового европейского пространства.

Итак, что такое еврорегион? Это «урезанная версия» транснационального региона, глобализованная в рамках ЕС.

Чтобы не теоретизировать слишком долго, опишем идеальный еврорегион.

Это небольшой кусок земли, населённый этнически и религиозно однородным населением — во избежание каких бы то ни было конфликтов сейчас или в будущем. Однородность региона — единственное и главное условие. Еврорегион не должен быть источником проблем, даже потенциально. Разумеется, чаемая однородность уравновешивается принудительной толерантностью: еврорегион должен демонстрировать строгое соответствие гуманитарным стандартам ЕС.

На территории еврорегиона создаются органы самоуправления, в том числе законодательные — местные парламенты, — и исполнительные. Последние ориентированы не столько на органы власти национального государства, а непосредственно на Брюссель. То же верно и относительно судебной власти, которая функционирует в рамках единого европейского правового поля.

Контрагентами еврорегиона являются другие еврорегионы. Еврорегион устанавливает с ними прямые связи, игнорирующие национальные границы. Сеть этих связей ситуативна: её конфигурация меняется в зависимости от экономической, политической и культурной ситуации. Тем не менее, она завязывается не в пустоте, а в рамках общеевропейского поля, основанного на жёстких евростандартах, касающихся всех сторон экономической, политической и частной жизни. Фактически, уровень регламентации в Европе становится сравним с исламским законодательством — за исключением, разве что, религиозного обоснования этой регламентации.

Культура и самосознание жителей еврорегиона примерно таковы. Население счастливо своей принадлежностью к Европе, воспринимает факт нахождения в ЕС как величайшее национальное достижение, счастливый финал национальной истории. В наибольшей степени этому соответствует самосознание восточноевропейцев, которые никак не могут прийти в себя от счастья новообретённой евроидентичности.

Жителям еврорегиона свойственна и безобидная местная гордость, они свято хранят смешные и весёлые местные традиции (что-нибудь вроде ежегодного пивного фестиваля), и охотно поддерживают развитие местного диалекта — благо, все поголовно знают английский и проблем с общением не возникает ни у кого.

Цель существования еврорегиона — взойти на более высокую ступеньку в иерархии еврорегионов, прежде всего по уровню экономического развития.

Разумеется, это идеализированная картина. На практике еврорегионализация может столкнуться — и уже сталкивается — с множеством проблем. Но общая тенденция, судя по всему, именно такова.

Кто может стать еврорегионом? Практически любой кусочек земли, населённый людьми, готовыми принять указанные выше правила игры. Он не обязательно должен находиться в Европе. Например, некоторыми признаками становящегося еврорегиона обладает российский Калининград или даже Татарстан — который сознательно развивается именно в этом направлении.

Главная цель еврорегионализации — постепенное ослабление и последующее уничтожение национальных администраций, а в перспективе и национальных государств. В единой Европе «Франция», «Германия» или «Италия» будут означать не более чем области распространения соответствующих языков. Реальностью же станут Пьемонт, Сицилия, Нормандия или Страна Басков. Впрочем, некоторые мелкие государства могут переформатироваться в еврорегионы, не особенно меняясь внешне. Хотя прокрутка в гигиеничной евромясорубке — то есть нахождение границ и разделение на части — будет в любом случае считаться полезной процедурой: фарш невозможно провернуть назад.