От редакции. Д-р Андреас Умланд преподает в Киевском национальном университете им. Тараса Шевченко, является редактором книжной серии «Советская и постсоветская политика и общество», а также составителем двухнедельного «Бюллетеня русского национализма».
В своих статьях «Является ли Россия Путина фашистской?», опубликованной на сайте The National Interest Online 3 декабря 2007 и «Как пережить дрейф России к фашизму», изданной в еженидельнике Kyiv Post 17 января 2008 года, профессор Александр Мотыль из университета им. Ратгерса, видимо, утверждает, что Россия Путина может быть классифицирована как фашистское государство.
Многие политические обозреватели будут согласны с беспокойством профессора Мотыля о падении демократии в России и настроены критично по отношению к политике Кремля последних лет. Однако, аргументация профессора Мотыля в его статье представляется тем не менее нецелесообразной и даже вводящей в заблуждение.
Мотыль запутывает проблему российского фашизма, поскольку, действительно, в сегодняшней России есть представители фашизма. Однако Путин к ним не принадлежит.
Мотыль поднимает ложную тревогу слишком рано. По его стандартам не только нацистская Германия и фашистская Италия, но и ряд других недемократических режимов XX столетия должны были бы быть классифицированы как фашистские. Фактически, если мы применим широкое определение фашизма Мотыля к современной мировой истории, мы найдем так много «фашизмов», что этот термин потеряет большую часть своей эвристической и коммуникативной ценности.
Многие люди связывают фашизм с военной экспансией, тотальной войной и этнической чисткой. Несмотря на то, что текущая риторика Кремля является империалистической, агрессивной и националистической, она все еще далека от идеологии революционного ультранационализма — что сегодня представляет собой самую распространенную и согласованную дефиницию фашизма в международных сравнительных исследованиях антидемократизма (см., например, Фашизм в прошлом и настоящем, на Западе и на Востоке: международные дебаты о концепциях и примерах в современном изучении правого экстремизма. Штутгарт/Ганновер, издательство ibidem, 2006).
Безусловно, было бы неправильно утверждать — как часто делают российские наблюдатели — что феномен всего русского фашизма сводится к таким маргинальным неонацистским группировкам, как Русское Национальное Единство. Без сомнения, русский фашизм, представленный такими фигурами, как Владимир Жириновский или Александр Дугин, укоренился в мейнстриме российской политики и общественного дискурса. Все же, ни Жириновский, ни Дугин не являются членами президентской администрации или правительства РФ. Хотя и не исключено, что подобный им политический деятель может однажды войти в Кремль или Белый дом на Москве, но пока еще этого не случилось.
В этом контексте классификация Мотыля является неконструктивной, поскольку она лишает исследователей русского национализма важного аналитического инструмента. Если путинское правление — фашистское: к какой категории тогда отнести всех тех российских экстремистов правого толка, которые жалуются, что путинская политика все еще слишком либеральная и прозападная? Если Россия уже является фашистской: каков смысл всяких опасений по поводу «Веймарской России»?
Веймарская республика межвоенной Германии в своей ранней фазе была нестабильной и неконсолидированной, а в последние годы ее существования — деградирующей и подорванной демократии. Но она не была фашистской. В то время как большинство исследователей соглашается с тем, что упадок Веймарской республики после мирового экономического кризиса 1929 г. был предопределен, но вплоть до января 1933 оставалось неясным, куда именно приведет крах первой немецкой демократии.
Также и в России: результат путинского постепенного разрушения демократии все еще остается открытым.
Режим, вдохновленный фашистской идеологией — одна из возможностей для России, но не ее наиболее вероятное будущее. В оценке судьбы России сегодня и в последующие годы нам бы стоило зарезервировать ярлык «фашистский» только для тех сценариев, которые действительно заслуживают этого наиболее категоричного термина ХХ века.
Перевод с английского: Елена Сивуда
